«Именем всего сущего зла я, твой смиренный слуга, призываю Сатану явиться и принять этот дар…»

Вернувшись вечером в свой номер в Cecil, он вытащил глазные яблоки из насквозь пропитавшегося кровью кармана и положил на ночной столик.

«Глаза без лица…»

Он преклонил колени перед печальным ликом белеющей за окном луны под песню Билли Айдола, а потом рассмеялся.

Песня и впрямь была написана специально для него.

В 1989 году суд Лос-Анджелеса признал Рамиреса виновным в совершении тринадцати убийств. Его приговорили к смерти.

После оглашения приговора Рамирес поднял руку с вытатуированной на ладони пентаграммой и заявил журналистам: «Подумаешь! Смерть — повсюду. Увидимся в Диснейленде».

После Рамиреса еще один серийный убийца, Джек Унтервегер, «оказал честь» отелю самоубийц, сделав его своим убежищем: туда он возвращался после жесткого убийства очередной пойманной проститутки.

В отеле находили приют и другие, не столь активные преступники: в 1988-м здесь арестовали человека, обвиняемого в убийстве своей девушки в Хантингтон-Бич, в 1995-м нашли и задержали Эрика Рида, подозревавшегося в убийстве и сбежавшего из тюрьмы в общине Кастаик. В 2003-м в Cecil вновь произошло убийство. Субботним днем полицейские обнаружили тело человека, которого, судя по всему, задушили в его номере.

И отель все так же продолжал соблазнять людей, оказавшихся на грани, возможностью без страданий кануть в небытие. В начале 1990-х пьяную женщину, намеревавшуюся выпрыгнуть из окна десятого этажа, отговорил от этого намерения легендарный местный полицейский Ларри Сольц.

Постоянные обитатели Cecil, такие как семидесятисемилетний Саверио «Мэнни» Мэнискалько и Майкл Сэдоуи, прожившие здесь по тридцать лет, называли отель «Суицидником».

В общей сложности в этих стенах покончили с собой или были убиты по меньшей мере шестнадцать человек, причем многие — ужасным образом. Поговорив с постояльцами, я уверился в том, что число жертв может быть больше, поскольку многие преступления и смерти скрывали, о них сообщали ложные сведения или не сообщали вовсе.

Один бывший постоялец Cecil по имени Майк рассказал, что видел, как из окна отеля выбросилась дама. Она упала на крышу ломбарда и была еще жива, когда до нее добрались люди. Один из тех, кто пытался ей помочь, сказал Майку, что дама бормотала: «Зачем со мной это сделали?»

Проблемы Cecil, разумеется, в изрядной степени были спровоцированы системной экономической несправедливостью, которая наполняла неимущими и бездомными центральный Лос-Анджелес, где и располагался Скид-Роу, регулярно именуемым районом с самым большим среди американских городов числом жителей, не имеющих крыши над головой.

Истоки проблемы бездомных в этом районе — и способы ее искоренения — являются предметом бурных споров, в то время как проблема бедности в Лос-Анджелесе усугубляется уже больше столетия. Еще в начале XIX века местные газеты отмечали засилье бродяг, приезжих и мигрантов. Свою роль сыграло и «освобождение» психически больных из стационаров во второй половине XX века в сочетании с неспособностью властей обеспечить людям должную социальную помощь.

В 2006-м начальник полиции Уильям Дж. Брэттон начал усиленно наводить порядок в соответствии с теорией разбитых окон[481], в результате чего бездомным были выписаны тысячи штрафов за мелкие правонарушения вроде перехода улицы в неположенном месте и брошенные окурки. Имевшие шансы на успех проекты, как, например, предложение округа инвестировать сто миллионов долларов в пять региональных убежищ для бездомных, были отклонены. Небольшой прогресс был достигнут в 2006 году, когда вышел указ, разрешающий спать на тротуарах, — разумеется, это привело к резкому увеличению числа поселений бездомных.

Криминализация бездомных к тому же совпала с «новой волной» заключения под стражу психически больных. Психолог и публицист Стивен Хиншоу отмечает, что окружную тюрьму Лос-Анджелеса можно смело назвать крупнейшим психиатрическим заведением США. Каждый год сюда поступает около 150 000 людей с психическими расстройствами — людей, не получающих продуманного лечения и склонных к «наркоторговле, сексуальной эксплуатации и рецидивизму».

Отель Cecil стоит в самой гуще этих злосчастных улиц, там, где в порочный круг бедности, наркомании и душевных болезней пойманы множество поколений страдающих душ. Впрочем, когда после джентрификации центральный район наконец-то вновь стал приносить доход, новые застройщики все равно старались вкладывать активы в отели и бары, рассчитанные на студентов, квалифицированных специалистов и туристов.

Когда в 2013 году история Элизы Лэм разлетелась по Интернету, мрачное прошлое отеля вытащили на свет и явили всему миру. И снова Cecil выставили паршивой ночлежкой, одной из самых опасных гостиниц на планете, кишащей злоупотреблениями, криминальными элементами и призраками.

Загадочные случаи насилия в отеле продолжались. В 2010 году пожарного Чарльза Энтони Мак-Дугалла ударили в Cecil ножом. Ему собирались присудить звание парамедика года, но внезапно отправили в административный отпуск после того, как полиция обнаружила что-то подозрительное на его банковском счете. Историю успешно замяли. Возможно, мы никогда не узнаем, что Мак-Дугалл делал в отеле и что с ним произошло. Мой запрос по этому делу полиция Лос-Анджелеса отклонила.

Но похоже, что сколько бы отель ни переходил от владельца к владельцу, какую бы новую политику ни проводили власти, сколько бы ни вкладывали в благоустройство, как бы черного кобеля ни пытались отмыть добела, проклятие не исчезает. В 2015 году на Мейн-стрит перед зданием Cecil обнаружили тело очередного человека, предположительно покончившего с собой. А возможно, убитого. Я не в курсе, потому что полиция Лос-Анджелеса отказалась обнародовать какие-либо подробности и этого дела тоже.

Я въехал в исторический район и немедленно ощутил биение зловещего пульса, почти что магнетическое притяжение отеля Cecil. Словно там пролегала некая роковая линия, обнаженный нерв Вселенной.

Я представил, как Элиза приехала сюда, скорее всего плохо представляя устройство Лос-Анджелеса. Большинство людей, незнакомых с этим городом, не подозревают, насколько он велик и насколько широко раскинулся. Голливудский район, где расположено большинство самых знаменитых улиц, находится в семи с половиной милях от центра, ближайший пляж — в семнадцати с половиной милях, и из-за перманентных пробок на дорогах добираться туда на машине приходится больше часа, куда дольше, чем общественным транспортом.

Я остановил машину у отеля и поднял голову, глядя на нависающую громаду. Тихий зов, шелест перебивающих друг друга голосов, стал громче. «Это просто мое воображение», — сказал я себе.

Войдя в дом, Элиза ждала, что к ней выбежит щенок. Это был инстинкт, нейронный проводящий путь, вымощенный идущей еще из первобытных времен любовью человека к псу.

Два дня назад щенок выскочил на обычно пустую улицу их района Барнаби, и его сбила машина. Этот нелепый несчастный случай нанес Элизе неизлечимую рану. Размышлять об ужасных подробностях было невыносимо, и Элиза похоронила их на дне души.

Эта потеря вызвала в памяти другую смерть — дедушкину. Элиза была рядом с ним в последние сутки его жизни. Больница выделила семье отдельную комнату ожидания — кто-то (Элиза не помнила кто) говорил, что так медсестры дают родственникам пациента понять: конец уже близко, пора прощаться. В последние часы медсестры объяснили семье — Элиза переводила с английского, — что дедушке нужен дыхательный аппарат. От имени всех Элиза дала согласие.

Кроме этого, его присоединили к аппарату для диализа. Дедушкина кожа была мертвенного цвета, возможно, из-за того, что у него отказали почки и печень. Элиза была убеждена, что в больнице что-то напутали, ошиблись, когда брали анализ, и поэтому дедушку подсоединили не к той трубке. Или она не так поняла медсестру…