В конце Селена спросила:

— Ну и кто же из нас победил?

— Победителей нет, — ответила Мелисса.

— А как же приз? — не сдавалась Селена.

— Шоколадка и есть приз, — объяснила миссис Найт.

— Но ее съели!

— Ага, — отозвалась Мелисса. — Приз вы получили, когда ели. Съели приз!

— Ладно, ладно, — сказала Селена. — Подумаешь, спросила.

— А мне не хватило! — захныкала Таня. — И призов никаких не досталось!

— Мама, уведешь ее? — взмолилась Мелисса, и миссис Найт увела Таню наверх, а мы разлеглись на полу и стали расспрашивать Мелиссу о Карле. Сколько раз он ее подвозил на велосипеде до дома? Что он пишет в своих записках? А за руку он ее держал? А поцеловать пытался?

У нас был петтинг, ответила Мелисса. Глубокий петтинг.

А что такое петтинг?

Сами знаете, ответила Мелисса, теребя сапфировые сережки.

Не знаем, сказали мы хором.

Когда парень пытается тебя потрогать.

Где потрогать?

Сами знаете, сказала Мелисса.

Не знаем.

За задницу. Это и есть петтинг.

А глубокий петтинг?

За грудь.

Мы задумались.

— А мой отец встречается с миссис Прайс, — сболтнула я, и двенадцать пар глаз уставились на меня.

— То есть как это — встречается? — недоуменно спросила Паула.

— Ходит с ней.

— На свидания? — уточнила Линн.

— Да. То в кино, то на ужин, и “Мисс Вселенную” она у нас дома смотрела. И сегодня вечером они тоже идут куда-то.

Остальным крыть было нечем.

Когда я пошла наверх, в уборную, на выходе меня подстерегла Таня:

— О чем вы там болтаете?

— Да так, ни о чем.

— О мальчиках?

— Нет.

— Врешь, о мальчиках. — Она загородила мне дорогу в игровую комнату. Я шагнула в сторону, она тоже, так мы и топтались на лестничной площадке.

— Что ты ко мне пристала, Таня?

— У тебя есть парень?

— Нет.

— Спорим, ты хочешь, чтоб был. Чтобы с ним целоваться.

— Нет. — Я пыталась протиснуться мимо, но она не пускала. Смеясь, она перекинула на плечо свой длинный медово-рыжий хвостик — тут я его и схватила. Дернула изо всех сил, почувствовала, как натянулась у нее кожа, как откинулась голова.

— Мама! — завизжала она. — Мама!

Примчалась миссис Найт, и Таня бросилась к ней:

— Она меня за волосы таскала! Ужас как больно!

— Ну, это точно неправда, — сказала миссис Найт.

— Она меня за волосы таскала! — повторила Таня. — Нарочно!

— Да ну, — возразила ее мать. — На Джастину это не похоже.

Но я видела ее взгляд. До сих пор помню.

В понедельник на большой перемене меня обступили девчонки и стали выпытывать, как прошло свидание. Миссис Прайс была в открытом вечернем платье, как Каролина, принцесса Монакская? Они кормили друг друга устрицами?

Меня же там не было, отмахивалась я, но девчонкам подавай подробности.

— У нее была высокая прическа, — сочиняла я на ходу. — Он ей подарил белую розу, и они танцевали медленный танец под музыку скрипки.

Я знала, что Эми слушает, притаившись в трубе. Когда я сказала про скрипку, она фыркнула.

Катрина заглянула в трубу, уставилась на Эми.

— Ничего себе, она с самого начала тут сидит! Вот ненормальная! Подслушивает, чокнутая!

— Фу... — поморщилась Паула. — Кое-кто сует нос не в свое дело.

— Вы только гляньте на нее — в нору забилась, как крыса! — ввернула Натали.

— Желтая какашка! — добавила Рэчел.

Все расхохотались.

Мимо шла сестра Бронислава, посматривала, не хулиганит ли кто на площадке.

— Все в порядке, девочки?

— Да, спасибо, сестра. — Мы же не висим вниз головой, не лазим на верхотуру, не рискуем что-нибудь сломать или задохнуться.

Однако после звонка сестра Бронислава нагнала меня, взяла за локоть. Я не ожидала, что у такой миниатюрной женщины такая железная хватка.

— Джастина, — начала она тихо, хоть все уже разошлись, — не нравится мне это.

— Что не нравится, сестра? — спросила я, хоть уже знала ответ.

— То, как ты обращаешься со своей давней подругой.

— Она ворует наши вещи! — вскипела я.

— Ты уверена?

— Все уверены.

— А ты?

Я высвободила руку.

— Джастина, ты неправильно поступаешь.

— Мне надо идти, — сказала я. Пора было возвращаться к миссис Прайс.

Девчонки стали приходить в школу с золотыми значками-ножками; Эми, глядя на них, кривилась.

— Знаешь ведь, что это такое? — спросила она.

— Что?

— Ножки мертвого ребенка.

— Ну и чушь!

— А вот и нет, правда. Ножки десятинедельного нерожденного ребенка.

— Как же это сделали? Откуда взяли ножки, если он не родился?

— Не знаю, но так и есть.

Я хотела спросить у отца, можно ли и мне купить такой, но передумала.

В первый день после августовских каникул мы сидели на холодных церковных скамьях в очереди на исповедь. Привела нас сюда миссис Прайс, вместо очередного урока закона Божьего; после исповеди на душе будет такая чистота, пообещала она, такая свобода и легкость, будто по воздуху летаешь.

Миссис Прайс пошла первой, подавая нам пример, и из-за закрытой двери исповедальни долетал ее голос, слов было не разобрать, но то и дело звенел ее смех. Впервые я слышала, чтобы кто-то смеялся на исповеди. Выйдя, она кивнула Джейсону Асофуа, следующему в очереди, и преклонила колени для покаянной молитвы.

Друг за другом мы заходили в сумрачную исповедальню и признавались отцу Линчу в грехах. Я, пока ждала, разглядывала статую святого Михаила: могучие белые крылья за спиной, обутая в сандалию нога попирает голову свернувшейся в кольцо змеи. Доспехи сияют, золотое копье нацелено в пасть чешуйчатой твари. Змея разевает пасть, обнажив зубы, высунув раздвоенный красный язык. И смотрит снизу вверх на архангела — молит о пощаде? Или вызывает на бой?

Мало-помалу очередь редела, и наконец в холодном зале остались двое, Эми и я. Я подложила под себя ладони, чтобы хоть немного согреть их. Миссис Прайс сидела на дальнем конце нашей скамьи, сцепив руки на коленях, прикрыв глаза.

— Я по тебе скучаю, — шепнула мне Эми. Она смотрела в пол.

Я не знала, что сказать.

— Как там Бонни? — прошептала я. От нашего дыхания струился пар, будто слова растворялись в воздухе.

— Хорошо. Мы ей купили мяч-пищалку, овальный, как для регби. Она по тебе тоже соскучилась.

— Погладь ее за меня.

— Сама приходи да погладь. Пойдем с ней гулять в воскресенье.

И до чего было бы просто ответить “да”! Зайти в выходные к Эми, достать из “стоглазого” шкафчика наши старые любимые игры, а миссис Фан приготовила бы курицу в кисло-сладком соусе, и с полки на нас смотрела бы Богиня милосердия, а с большой фотографии на стене — Папа Римский. Всех девчонок в классе мы расставили бы по красоте и друг другу дали четвертое место, потому что в это можно поверить, это справедливо. А потом пошли бы гулять по тропе вдоль обрыва и бросали бы Бонни мячик, а она бы за ним бегала и вся трепетала от радости.

— В чем будешь каяться? — шепнула я.

Эми дернула плечом:

— Да как обычно. Сказала плохое слово, нагрубила маме, не делилась с братом.

— И больше ничего?

— Больше ничего и нет! Это не я воровка, а она! — Заслонившись ладонью, Эми указала на миссис Прайс и заговорила еще тише: — Расскажу про нее всем. Я с ней говорила, она меня на смех подняла, но ей страшно, что все выйдет наружу. Посмотри хорошенько у нее в доме, наверняка у нее там склад.

— Уже смотрела, — ответила я, а в груди жарким огнем полыхнула ненависть.

— Ну так посмотри еще. Но я все про нее скажу, и она знает. — Эми чуть выждала. — А я знаю, что ты подозревала меня. Когда она у всех спросила, кто из нас вор, — я знаю, ты написала мое имя.

— Нет, я не писала. — Язык еле ворочался.

Эми хмыкнула.

— Брось притворяться, а? Ну а я написала тебя.

— Что?

— Я написала твое имя. Так что мы в расчете. — Эми обернулась, посмотрела на меня, улыбнулась почти невидимой улыбкой. — Ну а ты в чем будешь каяться?