Брюс бросил полотенце на пол и стал натягивать боксеры. Эбигейл поняла: он не собирается ничего предпринимать. Она, к собственному удивлению, была разочарована и, чтобы привлечь его внимание, окликнула его по имени. Он повернулся, но что-то в его лице – задумчивость в глазах – остановило ее, и Эбигейл не стала звать его в кровать.

– Ничего, – сказала она и, тоже встав, шагнула к бюро, которое взяла в свое пользование, когда они распаковывали вещи.

Главный корпус напоминал больше замок, чем старый летний лагерь. Камин мог легко вместить целую баскетбольную команду, а потолок зала находился на высоте трех этажей. В Центре висела громадная латунная люстра со свечами. Эбигейл мгновенно задумалась – а как вообще ее зажигают? Неужели, когда никто не видит, кто-то из обслуживающего персонала прибегает сюда с огромной стремянкой?

В зале было всего около десятка человек, стоявших у камина или сидевших в мягких креслах.

– В бар? – спросил Брюс, и они прошли по каменному полу, устланному тут и там явно дорогими коврами, к бару из темного дерева, украшенному резьбой, призванной напоминать вьющиеся по колоннам виноградные лозы. Бармен был средних лет, с седеющими усами, слегка топорщившимися на обоих концах. Как и Пол, «дворецкий», которому было поручено заботиться об их домике, бармен был в брюках цвета хаки и белоснежной рубашке.

– Брюс, дружище, – сказал он с непонятным акцентом. – С возвращением!

– Привет, Карл. Хочу познакомить тебя с Эбигейл, моей женой.

– Слышал, слышал… Поздравляю. Что я могу вам предложить? Коктейль с шампанским?

– Нам нужно что-нибудь получше, – сказал Брюс. – Помнишь тот «Манхэттен», который ты сделал мне, когда я был здесь в прошлый раз?

– Конечно помню.

– Сделаешь нам два?

Эбигейл повернулась и посмотрела на Брюса, немного удивленная, что он сам заказал для нее напиток. Он никогда так не делал. Более того, так не поступал никто из всех, с кем она когда-либо встречалась.

– Ты не любишь «Манхэттен»? – спросил Брюс, поймав ее взгляд.

– Люблю. Извини. Просто я не ожидала.

– Что я заказал его для тебя? Первый и последний раз, обещаю. Ты должна его попробовать. Он само совершенство.

– Прошу, «Манхэттены» на WhistlePig Rye[811] и Punt e Mes[812], – сказал бармен.

Эбигейл попробовала коктейль и была вынуждена признать, что он восхитителен. Лучший «Манхэттен» из всех, какие она когда-либо пробовала. И все же Эбигейл была слегка раздражена, но не потому, что Брюс заказал для нее напиток, хотя и это тоже, а потому, что становилось все более и более очевидным, что он бывал на этом курорте не раз и привез ее сюда, потому что был здесь как дома. Интересно, был бы их медовый месяц более особенным, отправься они туда, где оба раньше ни разу не были?.. Ладно, это все мелочи. И Эбигейл сосредоточилась на вкусе напитка и великолепии главного корпуса.

– Пообщаемся с народом или посидим вдвоем? – спросил Брюс.

– Может, посидим вдвоем, хотя бы пока пьем этот коктейль? – предложила она.

– Хорошая мысль.

К бару подошли двое мужчин, и Карл спросил их, чего они желают. Мужчины были молодыми и стильными, оба в джинсах и свитерах, оба с бородами. Эбигейл подумала, что, вероятно, это молодые, но богатые компьютерные предприниматели вроде Брюса. Она удивилась, что он их не знает. Мужчины заказали что-то разливное под названием «пипер» и заговорили вполголоса. Как и везде на этом острове, в главном корпусе было тихо, почти жутко.

– Иногда здесь играет музыка, Чип привозит группы, – сказал Брюс, словно прочитав ее мысли.

– В смысле рок-группы? – спросила Эбигейл, пытаясь это представить.

– Нет, скорее струнные квартеты, но также много экспериментальных групп. Электроника. – И Брюс назвал несколько исполнителей, о которых Эбигейл отродясь не слыхала.

Он начал рассуждать про ужин, про философию еды, про то, чего им ожидать. Эбигейл слушала, одновременно думая о том, где она и с кем, а также обо всем, что произошло за последние несколько недель. С тех пор как она встретила Брюса, у нее случались такие короткие моменты, когда ей казалось, будто она сделала шаг от себя и теперь могла увидеть сюрреалистическую природу своей новой жизни. Частично причиной тому были деньги, тот факт, что она внезапно перешла от жесткой экономии на всем – ради оплаты аренды – к жизни с кем-то, кто, вероятно, был миллиардером (она не знала точно, сколько у Брюса денег, и он не просил ее подписывать какой-либо брачный контракт), но отчасти причиной этому был сам Брюс. В эти моменты Эбигейл с внезапной остротой осознавала, что он ей чужой. Это чувство длилось недолго, и она напоминала себе, сколь многое связывало их с тех пор, как они встретились. Не просто переживания, но и долгие разговоры.

Эбигейл слышала все о его детстве, как он рос единственным ребенком в несчастливом браке своих родителей. Когда ему было двенадцать, его мать ушла от отца к другому, более успешному мужчине. Однажды ночью у себя дома Брюс рассказал Эбигейл всю историю. Тогда они оба не спали до рассвета и уснули, как только за окнами забрезжил рассвет. Так почему же Брюс иногда казался ей совершенно чужим? Почему он казался ей чужим прямо сейчас, когда они потягивали «Манхэттен» спустя чуть больше суток после свадьбы? Эбигейл знала – это чувство не продлится долго. Ибо так не бывает. Может, это просто нечто такое, что она время от времени чувствовала в течение последних нескольких лет… Единственные люди в ее жизни, которых она не воспринимала как чужих, – это, конечно, ее родители, а также Зои. Она всегда рассказывала Эбигейл обо всем, что она чувствовала и переживала. Все остальные – ее подруги по колледжу, Бен Перес – казались ей немного загадочными, как будто она никогда точно не знала, что у них на уме.

– Еще один? – спросил Брюс, и Эбигейл не сразу поняла, что он спрашивает ее про стакан, который теперь был пуст.

– Еще один, да. Но не еще один «Манхэттен», иначе до ужина я не дотяну. Может, бокал вина?

Карл поставил на поднос для официанта два мартини, чтобы тот отнес их к камину. Эбигейл задумалась, зачем здесь нужен официант, когда в зале уже есть бармен? Но, возможно, на острове иногда бывало больше народу, чем сейчас… Помимо их самих, она едва смогла насчитать в главном корпусе с десяток человек.

Взяв напитки – бокал мальбека для Эбигейл и коктейль для Брюса, – они прогулялись по главному корпусу, разглядывая картины и прочие произведения искусства. Одна из стен была сплошь увешана гравюрами в рамах, в основном картинками на сюжеты сказок. Девушка заталкивает старуху в печь. В лесу рыцарь сражается с мохнатым зверем. На нескольких гравюрах были изображены волки, а на самой большой – нечто вроде римского бога, превращающего человека в волка. Его голова уже была волчьей, но тело все еще оставалось человеческим, завернутым в тогу. На самой узнаваемой из них была изображена Красная Шапочка, встретившая в лесу волка.

– «Лес темен, ладен и глубок», – произнесла вслух Эбигейл.

Брюс удивленно посмотрел на нее.

– Извини, я цитирую Роберта Фроста.

Они перешли к стене, на которой висели старые фотографии лагеря, все черно-белые: группы угрюмых мальчишек, позирующих перед своими домиками.

– Думаю, этот лагерь действовал лишь с тридцатых по шестидесятые. Он был довольно запущен, когда Чип купил его.

– Он был только для мальчиков? – спросила она.

– Этот лагерь – да. Тот, что на другой стороне, был для девочек. Я уверен, они устраивали общие мероприятия. Например, танцы…

– Или ночные набеги.

– Вероятно.

У камина они с Брюсом представились нескольким другим гостям. В основном это были мужчины, но имелась и еще одна молодая пара, Алек и Джилл, оба с бокалами шампанского в руках. И на дне каждого бокала лежала ягода малины. Брюс и Алек быстро завязали разговор, а Джилл сказала Эбигейл: