– Вот как? – подняла бровь Саттон. – Так идеально, что полиция знает, кто ты? Они затравят тебя как собаку.

Айви снова засмеялась. Саттон поняла, что она наслаждается происходящим.

– Ты знаешь, мама, однажды меня чуть не удочерили. Я была такой симпатичной. Это случилось, когда мне было девять. Я прожила у них меньше трех месяцев, а потом они отправили меня обратно. Я им не понравилась. Они решили, что во мне есть червоточина. Так они сказали в приюте. Во мне есть «червоточина».

– Могу себе представить, – произнес Итан, но Айви погрузилась в воспоминания и проигнорировала его или не услышала.

Она мягко поглаживала щеку револьвером, лаская себя металлом.

– У них была собака. Ой, только не распускайте нюни, я не сделала псу ничего плохого. Его хозяева были говнюками. Однажды ночью я подложила говяжьи кости им в постель, чтобы пес их покусал. Как вам такая червоточина?

– Ты совершенно не в себе, – сказала Саттон.

Айви мило улыбнулась – эту идеальную улыбку Саттон видела уже сотни раз.

– О да, я такая благодаря тебе. Ты же меня бросила. Я была тебе не нужна. Что за женщина не хочет своего ребенка? А, точно. Ты. Ты никогда не хотела ребенка. Ни тогда, ни с Дэшилом, ни сейчас.

– Мне было тринадцать, Айви. Я сидела в тюрьме. Неужели ты ожидала, что, как только я выйду, то сразу же найду тебя и мы заживем счастливо?

– Саттон, – предупредил ее Итан, но она не собиралась просто выслушивать обвинения.

– Давай будем реалистами, Итан. У Айви в руках револьвер. Она уже убила двух человек лично и велела убить еще двоих. Мы не отговорим ее не убивать нас. Не избежим пули в голову.

Айви рассмеялась:

– Ты права. Вы оба уже мертвецы. Никто не придет вас спасать. Видишь ли, в соседнем городке кое-что произошло. Те, кто не занят в происшествии на площади, уже едут на юг. Когда они поймут, что ошиблись, и вернутся сюда, вы уже будете мертвы, а я уеду.

– Так ты все это спланировала, да? – спросил Итан.

– Я планировала это много лет, свинья. Кстати, ты ужасен в постели. Вялый член. Никак не вставал. И целуешься небрежно. Не знаю, как она это выдерживает.

А к Саттон она обратилась совершенно другим тоном, настороженным и полным любопытства:

– Я думала, ты хотя бы узнаешь меня, когда я тебя нашла.

– Ты совершенно на меня не похожа.

– Но я похожа. Если ты зачала меня со своим милым панк-рокером Хайденом Стоуном, добавь рыжие волосы и голубые глаза, и я буду вылитой копией. Разве ты не видишь? Или ты придуриваешься, Элизабет?

Услышав это имя, Саттон вздрогнула. В памяти всплыли черные волосы и самодельные татуировки Хайдена Стоуна. Она с трудом заставила себя вспомнить его лицо, которое забыла за столько лет. По крайней мере, теперь она знала, от кого забеременела в ту ночь. К горлу поднялась желчь.

– Больной урод. Воспользоваться мной вот так. Если твой отец он, понятно, почему ты родилась психопаткой.

– Он сказал мне, ты сама этого хотела. Даже просила. Да, представь себе, мама. Я разговаривала с милым папочкой. Он прекрасно тебя помнит. То есть помнил. Его тоже больше нет. И не думай, что я сделала это из-за тебя. Он был просто мусором, как и вы.

Саттон покачала головой, и темные волосы закрыли лицо как саваном.

– Какое же ты разочарование, Айви. После стольких лет, вместо того чтобы просто сказать, кто ты, как нормальный человек, устроила такое, чтобы почувствовать себя особенной.

Саттон встала. Айви взмахнула револьвером.

– Сядь.

Саттон сделала шаг, потом еще один.

– Я могла бы стать твоей матерью. Я была твоим другом, но этого явно недостаточно. Тебе ведь всего было бы мало, правда? Всего и всех.

В глазах Айви вспыхнула черная ярость.

– Когда ты умрешь, а я заберу все, этого будет достаточно.

Она прислонилась к дверному косяку, взяла револьвер обеими руками, и на ее лице заиграла улыбка.

– Ты знаешь, как это было просто? Сунуть в его ротик шприц и надавить? Он умер почти мгновенно.

Саттон остановилась.

– Нет, Айви. Не надо. Прекрати!

– Ни боли, ни сопротивления.

– Я тебя предупреждаю…

Итан тоже вскочил на ноги и встал справа от Саттон, плечом к плечу. Он едва сдерживал ярость, Саттон буквально чувствовала исходящие от него волны гнева.

Айви этого не заметила, а может, ей было все равно, она потеряла голову, увлекая их за собой в пропасть.

– А знаешь, я видела, как ты его обнаружила. Я спряталась в шкафу и ждала. Хотела увидеть твою реакцию. Когда я пробралась в дом, вы оба были пьяны и храпели. Итан лежал в своей комнате, в полной отключке. Я наблюдала за вами обоими. А потом увидела ребенка. И чуть не передумала. Дэшил был невинен. Я чуть не ушла домой за револьвером, чтобы пристрелить вас обоих. Но я знала, что это будет слишком легко для вас. Вы должны страдать. Должны ощутить боль. И сейчас это произойдет.

И она выстрелила.

А потом все произошло одновременно.

Айви снова спустила курок.

Итан нырнул вправо.

С криком, напоминающим звериный рык, Саттон бросилась на свою дочь, и в ее руке мелькнул металл. Нож, который Итан спрятал между подушками дивана, вонзился Айви в горло.

Саттон как будто превратилась в другого человека. Словно кто-то щелкнул выключателем. Однажды у нее уже возникало такое чувство – когда ей было тринадцать, во время жаркой ссоры с отчимом.

Теперь она снова это ощутила.

Ярость, чистая и пылающая, сила и ярость ангелов в ее ладони. Она пронизывает насквозь, ослепляет, избавляет от сомнений и тревог, превращает в отлаженный механизм.

Вспышка металла в лунном свете.

Горячий нож в ее руке.

Густая кровь на ладонях.

Итан уже оказался рядом, подхватив падающую Айви.

Саттон выронила нож и опустилась на колени.

Стук ее сердца сливался с воем сирен.

Итан опустился рядом и прижал ее к груди.

– Все кончено, Саттон, – снова и снова повторял он сквозь ее рыдания. – Все кончено. Все кончено. Все кончено.

А когда спустя несколько минут она пришла в себя, на нее смотрели пустые глаза женщины, пытавшейся отнять у нее жизнь. Холодные, пустые глаза. Чудовище, которое называло себя ее дочерью, уставилось на нее не моргая.

– Я тебя ненавижу.

Саттон произнесла эти слова ровным тоном, как констатацию факта.

Итан засмеялся:

– Неправда. Ты меня любишь. Ты любишь нас.

– Это не значит, что я не могу тебя ненавидеть.

Это стало чем-то вроде привычной шутки. Чем чаще Саттон говорила, что ненавидит его, тем яснее становилось, что она его любит. В большинстве случаев.

Тетя Джозефина однажды сказала, что секс – это самое честное, чем можно заняться с другим человеком. Так что, если ты не готова обнажить свою душу перед парнем, сказала она, стоит подождать.

Саттон жалела, что не подождала. Жалела, что многое не сделала по-другому. В особенности, что не встретилась лицом к лицу с демонами, вместо того чтобы убегать. Теперь ей предстояла жизнь, полная ужаса. Она погладила свой живот, в котором теплилась жизнь. Да, ей было страшно. Очень страшно. Но у нее снова появилась надежда. Шанс начать жизнь заново.

Терапия помогла справиться с чувством вины. С болью. Трудно было переварить, что собственная дочь превратила ее жизнь в ад, манипулировала ею, убила ее сына и пыталась убить ее и Итана. Временами казалось, что это за гранью реальности.

Трудно было смириться и с тем, что пришлось убить свою дочь. И с этим уже ничего не поделать. До конца дней придется нести эту вину, чувство, что, поступи Саттон в детстве по-другому, Айви не превратилась бы в чудовище.

Психотерапевт заверил Саттон, что она не виновата. Что только Айви ответственна за свои поступки.

Джоэл Робинсон защищал ее в суде, и на следующей неделе у нее заканчивалось условное наказание. Саттон понимала, что легко отделалась. У правительства были веские основания отправить ее в тюрьму, но Робинсон оказался на высоте, и сделка с признанием вины устроила все стороны.