– Это почему? – спросила я.

– У Вальта еще в медицинской школе руки росли не из того места, а судя по тому, что я слышал впоследствии, лучше не стало: он запорол несколько операций, получил не один судебный иск. Но я подумал – да какого черта, кто не хочет сгонять в Нью-Йорк на праздники? Да еще принять участие в таком спектакле.

– Вас прямо заслушаешься, – усмехнулась я.

Он снова фыркнул – терпеть не могу высокомерных мужчин, но этот обладал чувством юмора.

– Через двадцать минут стало очевидно, что в биоматериалах он не разбирается от слова совсем, – продолжал Самир. – Если говорить о деловой стороне, только зря промотался. Да еще пришлось пойти на риск, уговаривая компанию оказать спонсорство. Ох они не обрадуются.

– Все будет хорошо, – начала утешать его Анна. – Они слишком многим тебе обязаны.

– Так вы не встречались с Вивиан до этой поездки?

При упоминании ее имени что-то переменилось: супруги всеми силами пытались это скрыть, но я ощущала, как растет напряжение, даже видела – по тому, как рука Анны поползла к ожерелью на ее шее, а у Самира задергалась нога. Каждого из нас, когда мы волнуемся, выдает какой-то жест, и бесполезно с этим бороться.

– Нет, не встречались, – наконец произнесла Анна. – И тут такая трагедия. Я всем сердцем сочувствую ее семье. Я понимаю, таков порядок вещей, но все равно, это такой шок.

Самир беспокойно откашлялся.

– Да, ужасное происшествие.

– Я знаю, вопрос прозвучит странно – но вы замечали, что все к этому идет?

– Определенно нет. – Анна перекатывала жемчужину между большим и указательным пальцами, как антистрессовый камешек. – Она была очень энергичной. Такой забавной. – У меня возникла уверенность, что Анна Шах не считала Вивиан Дэвис забавной ни на йоту. – Однозначно ни разу она не показалась мне подавленной.

– Мы и не подозревали о депрессии, пока это не случилось, – согласился муж.

– И ничего в ее поведении не выглядело… подозрительным? – продолжала допытываться я.

Оба покачали головами. И оба лгали – они явно что-то скрывали, и я поняла это даже до того, как последовали дальнейшие события.

Следуя подсказке периферийного зрения, которое помогало моим человекообразным предкам спасаться от хищников, я повернула голову направо: как оказалось, подросток вскочил на ноги, скинув наушники на шею, и испепелял родителей взглядом; его детское лицо все сморщилось от отвращения. Он походил на младенца, который вот-вот зайдется в истерике.

– Какие же вы мерзкие лицемеры!

– Алекс! – рявкнул отец в ответ, и Алекс практически вылетел из помещения.

Я сосредоточила все внимание на бокале, который почему-то уже почти опустел.

– Прошу прощения за произошедшее, – сказала наконец Анна. Щеки и шея у нее залились краской. Этим обычно грешат молодые, но она стала выглядеть еще старше. И более ранимой. – Он очень тяжело все воспринял, ему всего… – Она гулко сглотнула, и я увидела, что она вот-вот расплачется. – Ему всего лишь шестнадцать.

Муж обхватил ее рукой за плечи, и она бессознательно прижалась к нему. Подобные проявления близости недооценивают, но именно от них, а не от показных жестов, лично у меня перехватывает дыхание. Загадочнее внутренней жизни человека может быть только связь, которая образуется между двумя людьми. Понятия не имею, какая химия объединила Анну и Самира и по какой причине, но я видела, что связала она их очень крепко. И я почувствовала то, что всегда испытывала, наблюдая неопровержимые доказательства чьих-то налаженных отношений: раздражение и – признаюсь вам и только вам – зависть.

Я могу подбадривать себя сколько угодно, разглагольствуя о своих высоких стандартах. Но что, если я переоцениваю себя? Что, если мне сначала надо наладить отношения с собой, трезво взглянуть на себя саму? Ведь нельзя же валить на одну только судьбу тот факт, что я не была в серьезных отношениях с… Да никогда!

(Вот, позволяю вам одним глазком заглянуть в мой ритуал позитивного самовнушения по пятницам и субботам, веселитесь.)

Я уже начала подыскивать предлог, чтобы исчезнуть, когда позади Анны и Самира возникла Лейла, глядя на меня, округлила глаза и несколько раз дернула головой в сторону двери. Намек яснее некуда: «Давай свалим отсюда к чертовой матери и как можно скорее».

Дважды ей повторять не пришлось.

– Ну и цирк уродов!

Я повернулась на своем переднем сиденье и взглянула назад – Лейла и Дороти снова надели солнечные очки и, учитывая одинаковое мрачное выражение на лицах, стали похожи друг на друга, как женская версия Стэтлера и Уолдорфа[559] или как старшие сестры Мардж (клянусь, я не фанат Симпсонов, нет!).

– У меня от него мурашки, – продолжала Лейла.

– От Вальтера Фогеля? – уточнила я.

Она кивнула.

– Он в самом деле хотел сделать фото. Тогда-то я и не выдержала.

– Это было… прискорбно, – заметила Дороти.

– Вульгарно! – возразила Лейла. – Ох, сейчас я снова заведусь на тему дергунчиков.

– Дергунчиков? – переспросила я.

– После выборов людей передергивает при одном моем виде, – объяснила Дороти. – Очевидно, я вызываю у них болезненные переживания. Одна женщина сейчас сказала, что просто не может на меня смотреть, потому что начинает представлять, как все могло обернуться.

– Как грубо, – нахмурилась Лейла. – Они словно забыли, что ты тоже живой человек.

Дороти сняла очки.

– Ощущение было, что это поминки по мне.

Лейла издала звук одновременно насмешливый и сочувственный.

– А что вы обо всем этом думаете? – обратилась Дороти ко мне.

– Я? – переспросила я, чтобы успеть обдумать ответ. Она кивнула. – О церемонии? – Снова кивок. – Мне она показалась… печальной. – Только в этот момент я осознала собственные ощущения по этому поводу.

– Правда? – Лейла снова зарылась в телефон. – Не похоже, чтобы кто-то убивался по ней.

– Именно поэтому оно и печально.

Мы с Дороти встретились взглядами, и, возможно, я сейчас придаю этому эпизоду куда большее значение, чем он имел в реальности, но мне показалось, что между нами проскочила искра понимания. Осознание того, сколько вокруг женщин, подобных Вивиан Дэвис, которые никому особо не нравятся и на которых большинству наплевать.

Лейла подняла голову.

– Ты вообще прохлаждалась в туалете. Но я тебя не виню.

Тогда я рассказала о своей неожиданной встрече с сестрой Вивиан и о разговоре с Евой Тёрнер, включая неурядицы с судмедэкспертом.

– Ух ты, – восхитилась Лейла. – Напомни мне взять тебя на следующую коктейльную вечеринку, ты мастер по сбору компромата.

Дороти повернулась к ней.

– У тебя записан номер Энди Блэра?

Я тогда еще не знала, что Энди Блэр – мэр Сакобаго.

– Конечно. Набрать его?

– Будь добра.

Две минуты спустя Дороти уже разговаривала с мэром, а мы все еще ехали по территории, принадлежавшей Дворцу.

– Энди, привет… Очень любезно с твоей стороны, я ценю это. Энди, послушай, окажи мне услугу. Я еду с поминальной церемонии… По Вивиан Дэвис? Да… Да, я знаю, совершенно согласна, это очень печально. – Наши взгляды встретились, и мы обе усмехнулись. – Говорят, токсикологическая экспертиза завалена делами, нельзя ли что-то с этим сделать?.. Да… Да, конечно, я понимаю, но я буду признательна за любую… Угу… Угу… Однозначно. Спасибо, Энди… Да, да, конечно… О, с удовольствием, правда-правда. Ну, пока. – Она нажала отбой и уронила телефон на среднее сиденье. – Ну, толку от него никакого. – Она перевела взгляд на окружавшую нас стену вечнозеленых деревьев, прищурившись в раздумье. – Управление медэкспертизы работает на государственном уровне, так?

– Кажется, да, – осторожно ответила Лейла.

– Можешь узнать, кто там главный?

– Уже ищу.

День клонился к закату, когда мы подъехали к развилке и свернули на дорогу, ведущую к дому Дороти. Одно из самых приятных ощущений, которые мне дарит зима на Восточном побережье – это каким манящим начинает казаться кокон цивилизации, который человечество создало собственными руками. Вот и сейчас я с наслаждением повернула обогреватель на приборной панели так, чтобы он дул мне прямо в лицо, – и в этот момент Лейла связалась с доктором Тео Бартоном.