Терапевт, принимавший меня в Сан-Диего, прописал мне коктейль из прозака, велбутрина и страттеры. Прозак, самый известный из СИОЗС[473], предназначен для того, чтобы усиливать и регулировать выработку серотонина в мозге. Велбутрин (который, как я выяснил позже, Элиза принимала в больших количествах) — это «атипичный» антидепрессант, он усиливает выработку мозгом дофамина. Обычно его выписывают в помощь тем, кто бросает курить, — это было одной из причин, почему я его принимал. Страттера относится к классу препаратов, регулирующих норэпинефрин. Это одно из немногих нестимулирующих лекарств от синдрома дефицита внимания.

Помню, что сказал мне о медикаментозном лечении депрессии мой самый первый врач. Мне тогда было восемнадцать, и я беспокоился, что антидепрессанты будут подавлять мои творческие способности. Врач заявил, что наша цель в данной ситуации — дать мне дойти до края, но не упасть в бездну. Мне всегда казалось, что несколько дико говорить такое депрессивному подростку, — но смысл в этом есть.

Элиза не принимала СИОЗС, но принимала СИОЗН (ингибитор обратного захвата серотонина-норэпинефрина) — эффексор, или велнафаксин. Она писала, что это единственное за много лет лекарство, которое ей и вправду помогает. Я пробовал принимать эффексор шесть месяцев. Он действовал хорошо, но вызывал у меня повышение давления.

Поиски подходящего антидепрессанта способны довести до белого каления, и продолжаться они могут годами и даже десятилетиями. Стандарта, который позволял бы измерить степень психического расстройства человека, попросту не существует, как и методов диагностики, помогающей определить, как поведут себя химические вещества, воздействуя на мозг конкретного пациента с уникальными чертами характера, историей травмы и генетическими особенностями.

Вот почему обнаружение блогов Элизы стало в моем расследовании поворотной точкой. Если запись с камеры видеонаблюдения позволяла заглянуть в последние минуты ее жизни, то записи в соцсетях позволяли проследить ее последние годы, и можно предположить, что они имеют не меньшую ценность для установления причин смерти.

Погружаясь в автобиографическую прозу Элизы, я глубоко проникся ее борьбой с депрессией и начал ощущать тесную духовную связь с ее историей. И тут возникли новые тревожные вопросы.

Эту книгу пронизывают три сюжетные линии, обозначающие основные версии случившегося с Элизой. Первых двух мы уже коснулись — это психическое заболевание и убийство. Третья — паранормальная активность, и, едва прочитав эти строки, вы наверняка закатили глаза или встрепенулись, в зависимости от вашей мировоззренческой ориентации.

Необходимо, однако, понимать, что у душевных недугов и паранормальных явлений общее трагическое прошлое. На протяжении большей части истории человечества психические заболевания считались результатом вмешательства сверхъестественного. Людей, страдающих депрессией, манией или другими тяжелыми душевыми болезнями, считали одержимыми демонами или духами и часто лишали свободы, пытали и убивали. Даже относительно мягкие проявления болезни свидетельствовали о том, что жертва слаба в вере, — вот ранний пример стигматизации ментальных проблем. В наше время эта стигматизация часто принимает форму обвинений страдающего от депрессии человека в неправильном взгляде на жизнь и нехватке позитива.

Лингвистические рудименты магического мышления можно обнаружить даже в наших повседневных разговорах о психических заболеваниях. Про людей с депрессией говорят, что они сражаются со своими демонами или что их преследуют призраки из их прошлого.

Около 75 % американцев в той или иной степени верят в паранормальное и сверхъестественное. В других странах мира этот процент может быть даже больше.

Я рос убежденным атеистом. В средних и старших классах я ввязывался в многочасовые дебаты со своим другом-христианином. Строго говоря, я был материалистом и полагал, что Вселенная представляет собой атомы в пустоте. Такие явления, как призраки и Бог, моему юному рассудку представлялись оскорблением науки.

В колледже я немного смягчился — благодаря некоторым экспериментам с психоделиками. Этот опыт не превратил меня в спиритуалиста, но поумерил мою самоуверенность, мешавшую принимать чужие взгляды и точки зрения. В то время я шлялся по лугам Санта-Крус под ЛСД и грибами и посещал курс физики под названием «Квантовая загадка». В силу своих феерически паршивых способностей к математике курс этот я провалил. Но концепция применения философии к теоретической физике меня заворожила. Даже по окончании семестра я продолжил читать книгу нашего преподавателя «Призрак в атоме» (The Ghost in the Atom), а когда дочитал, взялся за другие работы по квантовой механике.

Я обнаружил, что многие идеи, лежащие в основе квантовой теории, перекликаются с идеями, которые восточные религии пропагандируют уже тысячи лет. Я сохранял здоровый скептицизм, однако чем глубже я погружался в книги, тем яснее понимал, что некоторые объяснения сверхъестественных явлений вполне совместимы с научным подходом. Все более очевидным становится тот факт, что для постижения истинной природы сознания нам, возможно, придется разгадать загадку квантовой запутанности и начать по-иному воспринимать Вселенную.

Однако как бы интересны ни были подобные теории, в деле Элизы Лэм спекуляции на тему паранормального вызвали немало трений. Одной из самых сложных задач при написании этой книги для меня было примирить «сверхъестественную» линию с психиатрическими фактами.

Проще говоря, эту историю невозможно рассказывать, не признавая и не исследуя трагическое прошлое отеля Cecil, вдохновленные им городские легенды и порожденных им призраков. Чтобы разобраться в этом аспекте, я беседовал с экстрасенсами, гостями Cecil, приезжавшими туда на несколько дней, и постояльцами, жившими там десятилетиями. Постепенно я начал замечать, что в их рассказах тут и там возникают сходные мотивы.

Но лишь побывав в отеле лично, я всерьез поверил, что здание вроде Cecil — где произошло столько ужасных, отвратительных событий — может обладать своего рода памятью.

Отель Cecil многие считают одной из главных точек паранормальной активности на планете — наряду с домом семьи Мур в Виллиске и японским «лесом самоубийц». Строго говоря, Cecil, прозванный «отелем самоубийц», можно считать урбанистическим эквивалентом леса Аокигахара, который называют самым жутким местом на земле. Знаменитого ютубера Логана Пола недавно раскритиковали за то, что он снял там видео, — это посчитали опошлением самоубийства.

Cecil приносит изрядный доход индустрии, известной как «паранормальный туризм». Он всегда присутствовал в длинном списке мистических мест Лос-Анджелеса, но после трагической гибели Элизы Лэм сотни, а то и тысячи охотников за привидениями — дилетантов и профи — успели снять там номера в надежде выйти на связь с «другой стороной».

До Cecil у меня была всего одна встреча с псевдопаранормальной сущностью — когда я учился в Калифорнийском университете в Санта-Крус. Я жил в общежитии Портер-колледжа, и осенью второго курса на первом этаже корпуса В объявился демон.

За пару недель почти все обитатели этажа успели заявить, что с криком проснулись посреди ночи в полной уверенности, будто кто-то пытался задушить их во сне. Кампус бурлил. Студенты шутили, что в общежитии орудует реальный Фредди Крюгер, высший хищник царства Морфея, преследующий жертв в их снах.

Этой же осенью мы с моим соседом по комнате Джаредом узнали о страшной истории, произошедшей в Портер-колледже пять лет назад. У одного студента, Дэвида, случился какой-то психический срыв. Он вышел на балкон своей комнаты на четвертом этаже, завернулся в американский флаг и выстрелил себе в лицо из дробовика. Его тело перевалилось через перила и рухнуло на площадку внизу.