Наилучшее время, чтобы увидеть метеоры, – предрассветные часы. Так что, ранние пташки, выходите на палубу и не спускайте глаз с небес!

Я решила не идти в школу на следующий день после того, как заперла маму в спальне. В ту ночь она крепко спала, и я тоже рискнула вздремнуть, понимая, что утром покоя не дождусь. Я читала, что происходит в подобных ситуациях, и знала: следующий день или два будут непростыми для нас обеих.

Но я даже не представляла, насколько мне будет тяжело.

Она начала шуметь в пять утра. Солнце уже взошло, и в окна пробивался бледный серовато-желтый свет. Какое-то время я не обращала внимания на настойчивый стук и, не вставая с кровати, наблюдала за небом через окно. Когда мама начала кричать, я заставила себя встать и подошла к ее двери. К счастью, замок держался крепко.

– Мам, тебе нужно побыть в комнате, – сказала я. – Это будет нелегко, но необходимо, чтобы ты бросила наркотики. У тебя есть все необходимое. – Я замолчала, но мама ничего не ответила, и поэтому я добавила: – Это всего на пару дней.

За дверью воцарилась тишина. Я прислушалась и уловила тяжелые протяжные вздохи.

– Ты что, прикалываешься? – тихо спросила мама, и в ее голосе слышалось недоверие человека, над которым решили неудачно подшутить.

Я покачала головой, хотя мама не могла меня видеть.

– Я серьезно. Если продолжишь принимать, умрешь.

Не знаю, почему я это сказала. Честно говоря, я не боялась смерти мамы, ведь это сулило мне только хорошее. Меня бы отправили в приемную семью или в приют, где обо мне бы заботились. Готовили, стирали для меня. Не пришлось бы постоянно опасаться, что мамины друзья захотят получить от меня уплату ее долгов натурой.

Но я не могла просто так оставить маму. Мне нужно было помочь ей завязать.

Тогда я позволила себе помечтать о том, что у меня есть хорошая мама. Она водила бы меня в город по субботам, смотрела со мной фильмы и помогала с домашними заданиями. Я не могла себе этого представить, как ни старалась. Мне нормальная семья точно не светит.

Испугавшись внезапного стука в дверь, я вздрогнула и попятилась назад.

– У тебя там есть вода, две бутылки, и немного еды, – набравшись храбрости, сказала я.

Снова воцарилась тишина, и через некоторое время я ушла к себе в комнату и забралась под одеяло.

– Я выпрыгну из окна!

Кричали таким низким и грубым голосом, что на мгновение я подумала про Карла. Но орал не мужчина, а моя мать. Я до смерти перепугалась: казалось, что в нее вселился кто-то другой.

Я спустилась по лестнице, вышла через парадную дверь и с ужасом взглянула на мамино окно. Она сидела на подоконнике, прижавшись щекой к стеклу, и, высунув левую руку в открытую форточку, истошно вопила.

Убедившись, что мама не сможет выбраться через окно, я вернулась в дом. Закрывая дверь, я увидела, что Кевин вышел в палисадник выносить мусор. Он придерживал рукой крышку мусорного бака и пялился на маму, от изумления открыв рот.

Я закрыла дверь и поплелась наверх.

– Ты пьешь воду? – спросила я через закрытую дверь.

– Доча, доченька, пожалуйста, не обижай маму, – заканючила она привычным высоким и писклявым голосом. – Мамочка так тебя любит. Просто достань дозу, и мы забудем все это как страшный сон, честное слово.

Я сидела спиной к двери. В том-то и дело, что она все забудет и не станет ничего обсуждать. Мама много лет сидела на низкопробных наркотиках и теперь докатилась до такого. По лестничной площадке распространился сладковатый тошнотворный запах; я приподняла футболку и прикрыла нос и рот.

– Возьми ведро, – сказала я.

– Ах ты, дрянь! – вновь прорычала она мужским голосом. – Мелкая пи… – Мама остановилась на полуслове, и ее стошнило.

Прошло много времени, прежде чем она заговорила снова.

– Кости ломит, – прошептала она. – Пожалуйста, помогите кто-нибудь… хоть кто-нибудь…

Поздно вечером, когда совсем стемнело, к нам пришел Карл. Я открыла дверь и увидела, как он одной рукой нетерпеливо расстегивает ширинку.

Я отступила, чтобы пропустить его в дом, и кивнула в сторону лестницы. Карл неправильно понял этот жест: возбужденный, он с предвкушением уставился на меня.

Как по команде, мама снова заголосила. Теперь она кричала слабым сорванным голосом. Если бы Карлу было не все равно, он бы тут же бросился вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки. Вместо этого он с молчаливым вопросом повернулся ко мне. Я вытащила из-за спины руку с крепко зажатым в кулаке ножом, с которым вышла встречать маминого друга. Я гордилась, что моя рука не дрогнула.

Карл прикусил губу. Наверное, раздумывал, можно ли мной воспользоваться, но быстро понял, что не хочет во все это вмешиваться. Да и с чего бы? Мать, кроме доступности, ничем особо не выделялась. Карл вполне мог развлекаться и барыжить где-нибудь в другом месте: в городе было полно отчаявшихся, обездоленных женщин.

Я проводила его до двери.

– Не ходи сюда больше, Карл! – с угрозой бросила я, и на этот раз уже мой голос прозвучал низко и звучно.

Он вышел, понурив голову и сгорбив плечи, и скрылся в ночи.

На следующий день я опять не пошла в школу. Никто не позвонил и не пришел поинтересоваться, все ли в порядке.

Я думала, что кто-то может пожаловаться на шум, ведь мама голосила и днем и ночью. Я дежурила у окна и часто видела, как соседи останавливались, проходя мимо, и косились вверх, пытаясь обнаружить источник криков и ругательств. Я замирала, затаив дыхание, когда слышала звук сирен или когда мимо дома проезжали машины, похожие на полицейские. Никто не приходил.

Никому не было до меня дела.

Я даже не догадывалась, что можно позвонить в социальную службу или в полицию. Откуда мне в таком юном возрасте было знать о защите детей?

На третью ночь кто-то наконец пришел. Время близилось к полуночи, а я толком не спала уже двое суток. Когда раздался стук в дверь, у меня подкосились ноги. Смахнув слезы, я с трудом поднялась и, шатаясь, подошла к двери.

На крыльце стояли двое мужчин в черном, их одутловатые красные лица были изрезаны морщинами. Я хотела поблагодарить своих спасителей, но не могла подобрать слов, поэтому просто молча отступила от двери и пропустила их в дом.

– Она там, наверху, – сказала я, указывая на лестницу.

Они, не говоря ни слова, поднялись по лестнице, бросая в мою сторону долгие, цепкие взгляды. Сидя на нижней ступеньке, я размышляла, куда меня повезут. На меня вдруг обрушилась такая усталость, что я была готова уснуть прямо на месте. Разрешат ли мне сегодня здесь хотя бы переночевать? Я подумала о том, как Ребекку отдали в семью, где окружили любовью и заботой. От волнения при мысли, что скоро жизнь может круто измениться, у меня перехватило дыхание.

Наверху послышался шум: лязг засова, ошеломленный вздох, короткие, резкие слова одного из мужчин. Сердце бешено заколотилось в груди: неужели она умерла? Я прокралась вверх по лестнице, держась за стену, чтобы не потерять равновесие. Когда повернула за угол, один из мужчин, прикрывая рот рукой, пронесся мимо, отпихнув меня в сторону.

– У меня не было выбора, – попыталась оправдаться я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Я заглянула в комнату. У кровати – опрокинутое ведро, жидкие отходы разлиты по ковру. Постельное белье сдвинуто на одну половину кровати, простыни – пожелтевшие и сырые. Мать скорчилась на полу, прислонившись спиной к кровати. Она без одежды, все руки в ярко-красных царапинах. Над мамой склонился второй мужчина, загораживая обзор, и я не смогла понять, чем он занимается.

– Я принесу тебе халат, мам, – сказала я и поспешила к себе в комнату.

Сдернув с крючка на двери свой халат, я бочком просочилась обратно в мамину спальню, стараясь задерживать дыхание, и накинула халат на ее худые плечи.

Мамина согнутая спина напоминала стиральную доску: можно было пересчитать каждый позвонок. Ее кожа покрылась мурашками от моего прикосновения, и мама покосилась в мою сторону. Передо мной была безнадежно сломленная женщина, но я не чувствовала ни капли сострадания. Мое сердце обратилось в камень.