– Ты нашел ее? – раздался ворчливый голос ее мужа, приглушенный, но отчетливый. Эбигейл услышала в его вопросе надежду. Брюс встал с кровати и подошел к двери.

Последовал ответ, но она не смогла разобрать слов.

– Ты обыскал лагерь девочек? – спросил Брюс.

И вновь она не расслышала, с кем он разговаривал.

– Хорошо, я сейчас поднимусь, – сказал Брюс.

Затем раздался звук закрывающейся двери. Он ходил по домику: воспользовался туалетом, принес из кухни немного еды. Эбигейл подумала, что, возможно, будет избавлена от ужаса и он не станет обыскивать шкаф. Но нет, Брюс распахнул дверцу, быстро перебрал свою одежду, гремя вешалками, схватил что-то и ушел, оставив шкаф открытым. Она затаила дыхание и прислушалась: Брюс открыл входную дверь и закрыл ее за собой.

Эбигейл показалось, что она просидела в шкафу, скрючившись и боясь пошевелиться, целый час, но на самом деле прошло всего минут пятнадцать. Брюс отправился в главный корпус – вероятно, чтобы обсудить стратегию ее поиска. Возможно, он вернется, но Эбигейл в этом сомневалась. Поиск был для них первостепенным делом, и если они не рассматривали возможность того, что их жертва вернулась в домик, то она в безопасности – по крайней мере, на некоторое время.

Внезапно Эбигейл осознала, что Брюс открывал шкаф, чтобы достать одежду. Вдруг после того, как ее схватили на аэродроме, он вернулся в домик и снова распаковал вещи? Или же вообще не собирал их, просто прихватив с собой для отвода глаз пустой чемодан? И где сейчас ее чемодан? Где-то в этом домике или в главном корпусе? Эбигейл так много думала о кошмаре у костра, что почти забыла тот ужасный момент на аэродроме, когда поняла, что стала пешкой в жестокой игре. Кучка мужчин, жаждущих унизить женщину… Точнее, двух женщин. Ее и Джилл. Они хотели сначала поиграть с ними, потом унизить и, наконец, заставить их думать, что они вот-вот умрут. Эбигейл на мгновение вспомнила тот момент, фальшивый нож, уверенность в том, что ее жизнь вот-вот оборвется; вспомнила владевшую ею в тот момент леденящую беспомощность. Но тут же выбросила это из головы. Ей нужно придумать, как выбраться с этого острова. Или, может, стоит просто затаиться и ждать? Разве Чип не говорил, что скоро сюда приедет куча гостей? Нет, скорее всего, это ложь. Хотя здесь, вероятно, бывали и настоящие гости, истинное предназначение этого острова заключалось в другом; место, где куча богатых садистов-мужчин издеваются над женщинами. Это было место без связи. Несомненно, персонал подписывал договоры о неразглашении. Как бы то ни было, ей нужно выбраться с острова.

Почему она не поняла этого раньше? Почему ее сразу не насторожил тот факт, что остров почти полностью населен мужчинами? Ей вспомнилась история из детства, про лягушку, которую заживо сварили в кипятке, потому что вода нагревалась медленно, так медленно, что лягушка этого не заметила. Возможно, это и ее оправдание. Были звоночки, но еле слышные. А теперь вода закипела…

«В каком я сейчас фильме?» – спросила себя Эбигейл. Она пряталась в темном шкафу, и это напомнило ей «Хеллоуин», но нет, это был не он. За ней охотился не один психопат, а целая свора. По правде говоря, она как будто попала в фильм про зомби, только гнавшаяся за ней толпа состояла не из зомби. Но именно так это ощущалось. Она была в дурном сне, преследуемая в темноте.

Хоть Эбигейл и была в ужасе, какая-то ее часть ощущала себя странно живой. Тот факт, что Брюс провел ночь всего в двадцати футах от того места, где она пряталась, подарил ей головокружительное чувство восторга. Она перехитрила их. Может, это ненадолго, но она пока жива, и больше всего на свете ей хотелось выбраться с этого острова. Это была ее единственная цель. Остаться живой. А потом отомстить. И это была цель, про которую не скажешь, будто она просто примеряла ее, словно новое платье, или новую работу, или нового парня. Эта цель как будто была создана для нее. Ей даже казалось, что вся ее жизнь вела к этому моменту, когда она сидела скрючившись в темноте с ножом в руке.

Эбигейл выползла из шкафа и встала. Колени хрустнули, затекшие мышцы одеревенели. Шторы у входа в домик были наполовину задернуты, но на улице уже рассвело, и сквозь них пробивался утренний свет. Она размяла спину и ноги, затем воспользовалась ванной комнатой. Выглянув в щель в занавеске, ближайшей к неубранной кровати, заметила, как кто-то пересекает лужайку – человек, одетый в джинсы и худи с капюшоном. Он был слишком далеко, чтобы разглядеть, кто он, или понять, не один ли это из тех мужчин, которые пытали ее прошлой ночью. Но даже если нет, какая разница? Мелли отказалась ей помочь – значит, уже никто ей не поможет. Нужно снова дождаться ночи. Сейчас ее задача – пережить день, запастись едой и водой. Для этих целей у нее сейчас самое подходящее место. Если Брюс или кто-то другой решит обыскать домик, то ее, скорее всего, найдут, но не раньше, чем она успеет пырнуть кого-нибудь кухонным ножом.

Забрав из шкафа яблоки и сыр, Эбигейл отнесла их в холодильник, где засунула пакет в глубину овощного ящика. Даже завернутый в целлофан, сыр пах слишком сильно, и держать его в шкафу было рискованно. Она выпила бутылку воды, затем съела йогурт и закопала оба пустых контейнера на дно мусорного ведра. В одном из шкафчиков на кухне нашла открытый пакет копченого миндаля и съела две горсти, затем рискнула открыть упаковку вяленого лосося, съела около трех кусков и вновь засунула упаковку в глубину шкафа. Пережевывая рыбу, Эбигейл внезапно поймала себя на том, насколько же та вкусна, и поразилась тому факту, что еда доставляет ей удовольствие. Но затем так же внезапно вспомнила, что с ней происходит и сколь ничтожны ее шансы остаться в живых.

Под языком скопилась слюна, и еда запросилась обратно. Эбигейл бросилась в ванную, но как только встала на колени перед унитазом, тошнота прошла, и ее не вырвало.

Она вернулась в шкаф и свернулась в клубок, словно животное в спячке. Что-то твердое уперлось ей в бедренную кость. Эбигейл полезла в передний карман джинсов и вытащила оттуда камень, который захватила с пляжа, когда строила там пирамиду. Большим пальцем она потерла его гладкую поверхность. Было слишком темно, чтобы разглядеть его, но Эбигейл хорошо помнила этот камень. Белый, полупрозрачный, со светло-красным колечком, опоясывавшим его по всему периметру… Она снова свернулась калачиком, на этот раз крепко сжимая в руке камень.

Эбигейл урывками спала в течение дня, иногда позволяя себе растянуться на полу шкафа.

Днем она снова проголодалась и заставила себя совершить короткую вылазку в кухонную зону домика, чтобы поесть, и еще раз – чтобы сходить в туалет. Это заняло около пяти минут, но все это время сердце не переставало бешено стучать.

Когда Эбигейл не спала, она пыталась упорядочить свои мысли, следуя системе отца: разбивая проблемы на части, составляя списки. Тем не менее продолжала представлять, что они сделают с ней, если поймают ее. Эбигейл преследовал образ Джилл, ее проломленный череп, ее дергающаяся нога, то, как она умирает в свете костра… Эта картина повторялась у нее в голове, словно поставленная на автоматическое воспроизведение, словно прилипчивый отрывок песни, и в конце концов Эбигейл отказалась от попыток блокировать неприятные мысли. Ведь они не только пугали ее, но и давали ей мотивацию. Если она неким чудом останется жива, если переживет то, что с ней происходило, то расскажет свою историю, сделает все для того, чтобы эти мужчины понесли наказание и чтобы это никогда не повторилось.

Другой ее мотивацией были родители – их лица то и дело мелькали в ее сознании. Ей было страшно представить, какой будет их жизнь, когда они узнают, что их единственная дочь умерла во время медового месяца. Эта мысль повергала ее в ужас. Они уже потеряли друг друга, не полностью, конечно, но частично. Она знала: ее смерть добьет их окончательно. Они состарятся, и о них будет некому позаботиться. Одна эта мысль наполнила ее решимостью непременно выбраться с этого острова и выжить.