Мой обед чуть не вылетел из меня, когда я услышал эту новость. И я никогда не забуду, как встретила эту новость одна женщина. У Салли, бывшей обитательницы Cecil, сообщившей мне о сексуальном насилии, которое творили служащие отеля, не осталось никого, кроме собаки. Ее покойный второй муж был алкоголиком и любителем распускать руки, каждый день он выпивал по полгаллона виски Black Velvet (а если мог себе позволить, то и больше). Когда он наконец дошел до врача, цирроз печени у него уже вошел в последнюю стадию, а сама печень потемнела от гангрены. Это было до эпохи эвтаназии, поэтому Салли две недели смотрела, как ее любимый супруг гниет заживо, прежде чем он скончался.

— Может, он никогда и не любил меня, — задумчиво сказала она, надежно устроившись в своем кресле на колесах.

Салли необходимо замещение тазобедренного сустава, и передвигаться она может только в электрокресле. У нее редкое заболевание крови, которое должно было убить ее еще тридцать лет назад, однако она жива до сих пор. И она избавилась от семи опухолей в организме — как она утверждает, исключительно посредством потребления лечебной марихуаны.

Салли проклинает зло и людские страдания, обитающие в стенах Cecil вот уже почти столетие. Никакой реконструкцией этого не исправить. Салли мечтала увидеть, как отель сровняют с землей. А его вместо этого осыпали почестями и объявили символом Лос-Анджелеса.

Статус исторического здания означает, что Simon Baron Development, фирма, осуществляющая контроль за реконструкцией (еще один корпоративный партнер, вступивший в игру в этом столетии), может по закону запросить у города финансовые субсидии, льготы по налогу на недвижимость и другие бонусы на срок до десяти лет.

Обычно статус исторического памятника необходим для того, чтобы сохранять здание, однако в Cecil планируется именно масштабная реконструкция. Мэтт Бэйрон, глава Simon Baron Development, заявляет, что экстерьер отеля оставят в неприкосновенности, но внутри все «полностью вычистят». SBD планирует потратить сто миллионов долларов, чтобы оборудовать микроапартаменты в стиле бутик-отеля. Ожидается, что после этого Cecil превратится в крупнейший коливинг на Западном побережье.

Я воображаю, как спустя тысячу лет Cecil все так же стоит, все так же нашептывает гостям гибельные советы и плодит необъяснимые смерти. А ведь весь огромный город, в котором находится отель, был основан испанскими завоевателями-эксплуататорами, поработившими и согнавшими на принудительные работы народ тонгва из долины Сан-Габриэль, — может быть, это место и вправду проклято и обречено вечно ощущать отголоски своего ужасного прошлого.

Несмотря на то что джентрификация и изгнание бездомных за рамки закона никоим образом не помогли улучшить ситуацию в Центральном Лос-Анджелесе, корпорации все равно намеренны в него вкладываться. Такова повадка наглых американских пионеров, готовых до бесконечности эксплуатировать старые ресурсы, добывая новые богатства. Коса находит на камень, индустриализм вступает в схватку с социальным упадком, бесстрашные предприниматели отважно бросают вызов проклятому зданию и его безнадежно обиженным судьбой обитателям. И длится вечный бой демонов с капиталистами-инвесторами. Возможно, между ними и нет никакой разницы.

Меня сильно беспокоит то, что статус историко-культурного памятника в будущем осложнит изучение прошлого отеля. Но еще больше меня тревожит — не дает спокойно спать — мысль о запланированных SBD перестройках. Когда я прочитал о них, у меня отпала челюсть.

Как оказалось, реконструкция Cecil будет включать в себя постройку бассейна и бара на крыше. Да, именно так — в скором будущем люди будут выпивать и плескаться неподалеку от цистерны, где нашли тело Элизы. Разве не прекрасная идея?

Мое знакомство с делом Лэм началось с праздного любопытства и переросло в одержимость. Эта история позволила мне осознать, что я нахожусь в биполярном спектре — врач подтвердил мой диагноз, и это поможет мне лучше продумывать свое дальнейшее лечение.

Работа над книгой имела еще одно неожиданное последствие: ожили загнанные в глубину души переживания, испытанные после самоубийства тети. Джилл умерла, когда мне было за двадцать, и мы не общались близко с тех пор, как я вышел из подросткового возраста. Я взглянул на ее жизнь под новым углом, и это пробудило воспоминания детства: как они с мамой безудержно хохотали на кухне в День благодарения, как часами болтали по телефону, вспоминая свои бурные юные годы… и какой страшной потерей стал для мамы ее уход.

И конечно, мне пришлось встретиться лицом к лицу с загадкой болезни, отнявшей у Джилл волю к жизни, болезни, запустившей свои щупальца глубоко в нашу семейную историю, — и признать, что и я унаследовал одну из ее зловещих форм.

Я ни разу не плакал по Джилл, пока не сел писать эту книгу. Мама рассказала мне, что почти никто в семье не верил тете, когда та говорила о своей болезни. А еще она процитировала глубоко поразившую меня строчку из последней записки Джилл.

«Мне нигде нет места», — написала она.

Я отлично понимаю это чувство, и многие другие понимают. Мне повезло: несмотря на мои проблемы, мои отношения с семьей не только не пострадали, но и стали крепче. Мать, отец и сестра для меня — одни из главных источников поддержки.

К Джилл удача не была столь благосклонна. К концу своей жизни она почти полностью отстранилась от семьи, включая своего сына. У Элизы, судя по всему, были теплые отношения с семьей, хотя и сложные — с друзьями и знакомыми.

Биполярное расстройство печально славится тем, что успешнее всех прочих душевных болезней ссорит родных и друзей. Это лишний раз указывает на важность дестигматизации, просвещения и лечения, причем обеспечение людей, страдающих от душевного недуга, терапией и медикаментами — еще не все. Их родственники и друзья могут объединиться в огромную сеть доверия и поддержки.

Возможно, мы никогда не узнаем, что случилось с Элизой. Но я не прекращу доискиваться до правды. Теперь, когда я знаю, что правду скрывают, — и знаю, где копать, — я соберусь с новыми силами и продолжу добиваться гласности, пусть даже на это уйдет еще десять лет. А пока давайте прекратим расчеловечивать Элизу и признаем, что она была замечательным автором и бойцом. Может быть, она вдохновит на борьбу и нас, когда придет время объединиться и добиться перемен.

Мы не можем изменить судьбу Элизы, однако можем приложить все возможные усилия, чтобы эту судьбу не повторил кто-то другой. Начать необходимо с гласности. Затем мы должны снять клеймо позора с душевных заболеваний, мы должны добиться, чтобы этим клеймом отмечали тех, кто презирает закон, и чтобы коррупция, укрывательство и вопиющие преступления стали в нашем обществе неприемлемыми.

Мы должны сражаться с несправедливостью, даже когда она не затрагивает нас напрямую. Ведь то, что происходило с Элизой — до, во время и после ее гибели, — может случиться с каждым из нас. Поэтому ее судьба — и наша судьба тоже.

Знаю, что это миссис Прайс, — но в то же время нет, не может быть, и эта мысль не дает мне покоя. То ли зрение меня обманывает, то ли освещение, то ли память. Для начала: на вид ей чуть за тридцать, слишком молода... кроме всего прочего. И все-таки... те же светлые волнистые волосы, красиво очерченные скулы, даже голос похож.

— Давайте вас усадим, мистер Крив. — Она ведет отца к глубокому мягкому креслу с откидной спинкой. Отец только что из душа, и лицо у него свежее, розовое, щеки гладко выбриты. Чувствую запах одеколона “Олд спайс”. До кресла всего несколько шагов; отец ковыляет, тяжело опираясь на ее руку. С виду не скажешь, что она такая сильная. — После душа сразу другим человеком себя почувствуете. — Она останавливает его у кресла. — Чистый, красивый, как и полагается к приходу гостей.