– Эй!

На балконе стоял мужчина – по-видимому, уже какое-то время. «Не останавливайся, действуй как ни в чем не бывало», – дала себе установку Элис и взялась за ручки тачки.

– Кто там?

Тачка врезалась в ограду, и та довольно угрожающе зашаталась. Элис забралась в кузов, однако выигранная высота оказалась куда меньшей, нежели она надеялась. К счастью, опыт по преодолению заборов у нее имелся. Она ухватилась за две заостренные планки, между двумя поодаль просунула правую ногу и рывком подтянулась. Наверху она намеревалась изящно замереть, однако импульс движения оказался больше расчетного. Потому Элис полетела во дворик Мишеля задницей вперед, попутно обо что-то острое ободрав предплечье. Зато сырая земля и опавшая листва смягчили ее столкновение с планетой.

«Надо было прыгать с гребаного батута», – подумала она, с трудом поднимаясь на ноги. Участок Мишеля был заметно меньше соседского, как и сам дом. И фонари здесь отсутствовали. Достигнув задней двери, Элис заглянула в окно. Над плитой горел светильник, еще один в коридоре. Она постучала, затем от души задубасила. И только тогда заметила, что рука у нее кровоточит, и весьма обильно.

В коридоре появился Мишель, с несчастнейшим видом. Только у самой двери он разглядел, что его незваный гость – Элис. Лицом при этом он отнюдь не просветлел – даже более того, на какой-то момент женщине показалось, что любовник и вовсе не собирается открывать. Тогда она подняла руку, демонстрируя рану, и произнесла:

– Требуется небольшая помощь.

Он был близок к тому, чтобы проигнорировать стук в заднюю дверь. К парадному входу журналисты уже наведывались дважды. Были сама вежливость, он отвечал взаимностью. Желали получить комментарии. Обещали опубликовать их анонимными, поскольку несовершеннолетних называть нельзя. И он едва не уступил репортерам, едва не усадил их за стол и не объяснил, что все это ужасная ошибка. Его сын и мухи не обидит. Но адвокат велел держать язык за зубами, и потому он попросил их оставить его в покое. Еще были звонки, но эти-то хотя бы поступали на домашний телефон, который достаточно было просто выдернуть из розетки.

В какой-то момент его охватило искушение укрыться в ресторане – вот только журналисты и туда за ним увяжутся. И вполне может статься, что появиться там снова у него получится нескоро. До него начало доходить, что закрытие «Папильона» грозит обернуться отнюдь не временным, как он полагал всего несколькими часами ранее. Наблюдая за полицейским обыском собственного дома, Мишель вдруг осознал, как же стремительно рушится его прежняя жизнь. Копы заявились буквально через несколько минут после его возвращения из участка – он едва успел закончить телефонный разговор с адвокатом, который и предупредил об обыске. На пороге стояли двое полицейских в форме и Прокопио, с подписанным судьей ордером. Мишель взирал на действо с кухонного стула, с которого ему запретили подниматься. Они сунули нос в каждый уголок, шкаф, кладовку – да во все щели. Изъяли его и Кристофера компьютеры, запихали в мешок зубную щетку сына, простыни с его кровати и одежду, разбросанную на полу в спальне. Снаружи обшарили гараж и мусорные баки. Единственное, чего полицейские не тронули, так это мобильник Мишеля. Адвокат велел ему спрятать телефон и наплести, будто тот потерялся, и пообещал, что исключит устройство из ордера, прежде чем копы за ним вернутся. Мобильник понадобится им для переговоров.

Звали адвоката Дэвид Кантор. Он прибыл вскоре после ухода полицейских, бросив остальные дела и помчавшись к нему из Бостона сразу же по окончании их телефонного разговора. Перед визитом в участок к Кристоферу ему хотелось сначала пообщаться с отцом. Это был высокий мужчина с густыми бровями и большими руками, смахивающий на Эллиотта Гулда в молодости. Его голос, несмотря на мягкость, звучал властно. Мишелю он сразу же понравился.

– Значит, вы из Ливана? – переспросил Кантор, когда Мишель подал ему чашку кофе.

– Провел там детство. Но образование получил в Париже и какое-то время там работал, прежде чем перебраться в Америку.

– Мишель, вы мусульманин?

– Католик. Я из семьи маронитов. Слышали про таких?

– Слышал.

Ответ произвел на Мишеля впечатление. Большинство и понятия не имеет об их существовании.

– Сами когда-нибудь бывали в Ливане?

– Нет, но очень близко.

– В Израиле?

– Жил там до учебы в школе права. Вам следует знать – я прослужил год в Армии обороны Израиля.

– На этот счет не переживайте. Здесь мы союзники.

– Значит, никаких проблем?

– Между нашими странами или нами двумя?

– Давайте не будем вмешивать сюда родину.

– Дэвид, мы оба – американцы.

Кантор направил на него ручку.

– Вот это верное замечание. – Он достал из сумки желтый блокнот юриста. – Итак. Своими словами, без спешки.

Мишель рассказал адвокату все, что знал. О ночном возвращении Кристофера домой, его подавленном молчании, сокрытии факта нахождения в доме Бондурантов. Передал, что сын говорил на обоих допросах, здесь и в участке. На протяжении повествования Кантор лишь бесстрастно кивал, однако деталь, что в злополучном доме присутствовал и Джек Пэрриш, его явственно заинтересовала.

– Сын Оливера Пэрриша?

– Да. Вы знакомы с отцом?

– Как Токио с Годзиллой. Что собой представляет Джек?

– Он лучший друг Кристофера.

Адвокат уловил нотку неодобрения в голосе Мишеля.

– И?

– Мне он не нравится.

– Можно немного поконкретнее?

– Он грубо обращается с Кристофером. Практически третирует его. Так с друзьями себя не ведут.

Кантор что-то записал в блокнот.

– Ладно, вернемся к событиям прошлой ночи. Кристофер сказал, что ушел после Ханны и Джека.

– Верно.

– А он не вдавался в подробности, что произошло, пока он оставался наедине с жертвой?

«С жертвой», – отозвалось эхом в голове у ресторатора.

– Сказал, что они только разговаривали.

– О чем?

– Она нравилась Кристоферу. Романтически. Но взаимностью она ему не отвечала.

– Понятно. Что-нибудь еще, что я должен знать?

– У него на шее были царапины.

Поджав губы, адвокат уставился на Мишеля.

– Царапины?

Тот согнул пальцы на манер когтей и показал на своей шее расположение ранок.

– Он объяснил их происхождение?

– Сказал – наверно, расчесал.

– Расчесал.

Мишель кивнул.

– И вы были не в курсе его отношений с Иден Перри?

– Я подозревал, что он запал на какую-то девушку, но он очень скрытничал на этот счет.

– И почему, как вы думаете?

– Как-никак, ему семнадцать.

– Так, Мишель, есть какие-либо факты о Кристофере, что мне понадобится знать для дальнейшей работы?

– Что вы имеете в виду?

– Аресты. Дурные привычки. Врезал кому-то в баре.

Мишель тихонько рассмеялся.

– Что? – удивился адвокат.

– Вы сами поймете, когда встретитесь с ним.

– Принимаю это как «нет».

Как раз в этот момент и постучался первый журналист. Когда ресторатор закрыл за ним дверь, Кантор одобрительно кивнул и сказал, что именно так и нужно общаться с прессой. Оставлять ни с чем, но вежливо. Затем предупредил, что стоит ожидать скорого появления имени Кристофера в соцсетях, если этого уже не произошло.

– Что ж, по крайней мере, тогда людям откроется вся нелепость происходящего. Любой, кто знает моего сына, поймет, что это огромная ошибка.

– Мишель, позвольте мне кое-что вам объяснить. Только что в городке, где убийство происходит раз в десять лет, в доме за три миллиона убили белую девушку. Кому-то придется за это ответить, и как можно скорее. Эти люди допускают лишь те тайны, которые способны контролировать.

– Эти люди?

– Которым вы подаете ужин.

На пару мгновений повисла тишина.

– Что ж, мне лучше отправиться в участок поговорить с вашим парнем.

– А мне что делать?

– Не суетиться, ни с кем не разговаривать – в том числе с друзьями и родственниками. Ах да, вам позвонит женщина по имени Кортни, насчет денег. Их нужно перевести как можно скорее.