Услышав мягкий южный говор Грэм, Саттон просияла. Ее охватило облегчение. Каким бы ни было наказание, по крайней мере, это случится на родине.

Полицейская была привлекательна, как типичная жительница глубинки Теннесси: вздернутый нос, белокурые волосы, узкие бедра, золотистый значок на поясе серых брюк, пристегнутый к другому боку пистолет. Молодая. Взбудораженная. Уставшая.

Бадо и Грэм проводили Саттон обратно в квартиру в Седьмом округе, где она упаковала свою маленькую новую жизнь в новый чемодан и с горечью смирилась с тем, что ей больше никогда не разрешат вернуться во Францию.

Несмотря на это, она считала, что ей повезло.

Амели сама отвезла их в аэропорт. По дороге Бадо и Грэм поделились информацией, которую, по их мнению, следовало знать Саттон: инспектор оживленно пересказывала факты, а Грэм дополняла их своими. Саттон ничего не могла с собой поделать: ей очень хотелось использовать их образы для героинь следующей книги. Если, конечно, хоть какое-нибудь издательство будет готово печатать ее новые работы.

Саттон сказали, что Айви Брукс залегла на дно. Никто не знал, где она. После инцидента с Итаном, у которого сломан нос и остался жуткий синяк под глазом, она покинула дом на Третьей авеню и исчезла.

Константина на самом деле звали Хэнк, и единственное подлинное, что он позволил увидеть Саттон, это его кожа. Весь образ Константина Раффало был тщательно продуманной личиной, созданной специально для того, чтобы привлечь Саттон, как пчелу на мед, начиная с космополитичного акцента и заканчивая задушевными разговорами. Саттон всегда было легко соблазнить; а после трех лет ее дружбы с Айви у Хэнка имелась уйма информации о том, как пронять Саттон до глубины души.

Саттон пришла в смятение. Да, ее обманул гениальный мошенник, но она искала то, что вырвет ее из привычной жизни, а ухватилась за первый попавшийся член. Это недостойно. Унизительно.

Когда она об этом упомянула, Бадо сказала, что волноваться не стоит, такое может случиться с любой женщиной. У Саттон сложилось впечатление, что Амели не понаслышке знает, о чем говорит, и она не стала продолжать эту тему.

Как и предполагалось условиями сделки, Бадо проводила их до самолета и распрощалась. Грэм оказалась не слишком разговорчивой, поэтому Саттон, пристегнувшись в неудобном кресле в последнем ряду, взяла у стюардессы наушники и притворилась, будто смотрит фильм, а вместо этого уставилась в окно на темнеющее небо, пытаясь смириться с новым положением дел, когда на рейс ее сопровождают полицейские, а дома, вероятно, ждет суровое наказание.

После взлета, когда подали скудный ужин, им обеим стало ясно, что поспать все равно не удастся, и они начали разговаривать. Сначала осторожно, но вскоре Саттон поняла, что эта блондинка знает о ней больше, чем любая другая женщина в ее жизни, а после она расслабилась и рассказала всю свою историю, от начала до конца.

В тринадцать лет Саттон была сногсшибательна. Длинные ноги, как у лани, струящиеся светло-рыжие волосы, спадающие на только что появившуюся грудь, глаза цвета летнего неба. Она стала женщиной в одночасье: еще вчера была невзрачной, неказистой чудачкой, пытающейся со всеми поладить, а сегодня, в новом наряде и среди новых знакомых, – великолепным созданием, вызывавшим благоговейный трепет у окружающих.

Внезапная перемена не прибавила ей популярности среди одноклассников. Выглядит противоречием: красота подростка должна служить золотым билетом к любви и популярности, но для Саттон все вышло наоборот. У нее сохранилось несколько друзей, но даже они вскоре разбежались, не желая находиться в ее тени.

И был еще Джо. Третий муж Шивон. Он работал во вторую смену на заводе в Смирне. Они познакомились в баре на окраине города. Он подвез Шивон домой и остался навсегда.

Саттон знала, что ее проблемы связаны скорее с появлением в их жизни Джо, чем с расцветающей красотой. Поначалу он вел себя неплохо. Приносил Саттон конфеты, хорошо относился к ее матери. Был очарован их нелегкой историей, с юмором отнесся к смене имени Мод на более гламурное Шивон. Ему нравилась гламурность.

Через пару месяцев он сделал Шивон предложение, а ее устраивала его приличная зарплата и теплое тело рядом холодными ночами, так что она получила кольцо на палец, и тогда он стал… мерзким.

Он слишком часто появлялся в комнате Саттон. Она мечтала о настоящем уединении, но они жили в доме Джо, и впервые за долгое время у нее появилась комната с дверью вместо занавески, поэтому она не жаловалась. Джо заходил к ней, вернувшись домой с работы. Тук-тук. Хотел услышать, что происходит в школе. Хотел знать о ее друзьях. Предложил устроить для них вечеринку с ночевкой. И даже вызвался купить спиртное.

Семь пьяных двенадцати- и тринадцатилетних подростков, развалившихся у кухонного стола, привели родителей в ярость, и, конечно, Саттон с готовностью взяла вину на себя. В конце концов, у нее теперь крутой отчим. И комната с дверью. Она не хотела ставить все под угрозу. Не хотела раскачивать лодку. Подкупленные вечеринкой друзья покинули ее один за другим, и в итоге Саттон осталась одна в микрокосме с Шивон и Джо.

Вскоре после той катастрофической вечеринки Джо пришел домой со второй смены (тук-тук), сел рядом с Саттон на кровать с розовым покрывалом как у принцессы, положил руку ей на колено и объяснил, откуда берутся дети.

Возмущенная Саттон пожаловалась Шивон, и разразилась буря.

Джо и глазом не моргнул:

– Посмотри на нее. Она красавица. Скоро мальчишки будут слетаться к ней как мухи на мед, ей нужно знать, как защититься. Знать, чего ожидать. Вот и все, чего я добиваюсь, – хочу объяснить ей, как обстоят дела.

И все же было в этом что-то нехорошее, и дом наполнился напряжением. Вместо того чтобы решить проблему, Шивон заревновала, опасаясь, что ее добыча положила глаз на дочь.

Саттон все время замечала, как Джо на нее смотрит: его взгляд скользил по ее юному телу, словно оценивая его. Саттон решила, что собственная комната не стоит того, что, несомненно, произойдет, и начала действовать. Для нее все было логично. Если она станет плохо себя вести, Джо разозлится и выгонит их.

Она начала общаться с толпой оборванцев, хранящих в бардачке бумагу для самокруток, а под передним сиденьем – бутылку виски, и почти сразу дома начались скандалы. Ее наказывали. Она удирала на улицу. У нее отобрали телефон. Ее заставляли садиться на автобус, но она все равно прогуливала школу.

И такой образ жизни творил чудеса. По мере того как дома отношения (к счастью) ухудшались, ее авторитет на улице рос. Она была готова на все, чтобы вывести Джо из себя, и вскоре у нее появился парень – из тех, кто просто согласился, когда ему предложили.

Его звали Хайден. Ему было семнадцать. Саттон считала, что даже могла бы в него влюбиться.

Она положила на него глаз, как только устроила это восстание, не сомневаясь, что он поможет разъярить Джо. Хайден сам сделал себе татуировки, и неплохие. Он носил мартинсы из секонд-хенда, слишком длинные черные волосы, падающие на глаза, а зубы у него были неровные, как посыпавшиеся костяшки домино. Он весь пропитался сигаретным дымом, а иногда от него пахло пачулями, чтобы все знали, чем он на самом деле занимается, когда прогуливает занятия.

Ездил он на покоцанном джипе, а его манера говорить о Керуаке и Прусте сводила Саттон с ума и вызывала желание. Она ездила в его джипе без ремня безопасности, пила пиво из бумажных пакетов и курила. Они целовались, извиваясь на тесном заднем сиденье, и иногда заходили слишком далеко.

Ей не нужна была карамельная жизнь. Она хотела волнения и радости, боли и восторга. Очень хотела.

Поэтому, когда Хайден предложил ей пойти на тусовку к его другу, она сразу же ухватилась за эту возможность. Приняла приглашение на вечеринку для старшеклассников с восторгом и волнением, бурлящим в крови подростка. Она точно знала, что должно произойти. Она планировала это уже давно. Наконец-то они смогут уединиться и заняться тем, что она так хотела попробовать.