– У-у-у, – протянула я, как обиженный ребенок, и он наконец улыбнулся.

– Доберетесь самостоятельно до дома?

– Нет, – ответила я. – Мне кажется, без помощи мне не обойтись. Вот никак.

Он вздохнул.

Гуськом мы направились обратно по тропе, обрамленной осинами, но когда вышли на дорогу, Денни предложил мне руку, и я тяжело оперлась на нее. Шли мы медленно, к тому же земля покрылась корочкой льда, которая с хрустом проламывалась под каждым нашим шагом. Под крупными ступнями Телохранителя и его тяжелыми ботинками лед проламывался прямо-таки с пушечным треском.

– Так почему, – спросил он немного погодя, – вы меня отшили?

– А я всегда так делаю, – призналась я. – Отталкиваю людей, даже таких супер-пупер-тушите-свет красавчиков как ты.

Он снова улыбнулся.

– Мне кажется странным так делать, а вам?

– Однозначно.

Я взглянула на него, не поворачивая головы, скосив глаза, как тот смайлик, который мне присылает Ронда, когда я слишком долго не отвечаю. Улыбка Денни стала шире, и в уголках глаз, как всегда, залегли морщинки.

Господи, как же он был красив.

– Значит, вы женщина с причудами, – продолжал он. – Вы же на это намекаете?

– К несчастью, да, – испустила я театральный вздох, который был не таким уж и наигранным. Иногда яркая эмоция является самой искренней.

Он открыл входную дверь, пропуская меня внутрь.

– К счастью для меня, – улыбался он уже до ушей, и его серые глаза блестели как серебро в лунном свете, – у меня всегда была слабость к чудакам.

Вы полагаете, что дальше картина Эндрю Уайета стала свидетельницей ночи страстных утех на лоскутном одеяле?

Хотела бы я ответить «да», но увы. Телохранитель довел меня до спальни, снял с меня пальто и ботинки, но на этом и остановился. Я тупо наблюдала за тем, как он двигается по комнате так ловко и бесшумно, как в моем представлении не мог мужчина подобной комплекции. Он закрыл окно и перенес мусорную корзину, обитавшую под маленьким рабочим столом, к изголовью кровати. Он даже убрал мои пальто и ботинки в гардеробную.

– Ты служил в армии?

Он даже слегка подпрыгнул – видимо, думал, что я уже отключилась. Подойдя к кровати, он встал на колени, так что его голова оказалась вровень с моей, и отдал мне честь.

– А у вас что за пунктик? Одержимость чистотой? От такого сложно избавиться.

– Чистотой. И твоей фигурой. – Я повернулась на бок, чтобы смотреть ему прямо в лицо, подложив ладонь под щеку. – И ни от одной из этих одержимостей я не хочу избавляться.

Теперь я могла разглядеть его щетину, тоже светлую, но все равно темнее пшеничных волос. Я протянула руку, и он позволил мне погладить его челюсть тыльной стороной ладони, словно поощряя ребенка, который не способен выразить свои чувства иначе.

Его кожа была теплой на ощупь.

Я уже отнимала руку, но он взял ее в свои, ладонью кверху, и начал массировать пальцы и суставы. Ощущение оказалось настолько приятным, что я чуть не застонала, но вовремя себя одернула.

– А что вы думаете об ее пунктике? Теперь она довольна? – спросил он.

– Кто? Дороти?

Он кивнул.

– Она обожает играть в частного детектива.

– Скорее, в сыщика. Ее влечет загадка, а не криминальная атмосфера.

– Точно.

Закончив с первой рукой, не ожидая моей просьбы, он перешел ко второй. Я могла бы провести так всю ночь. Весь год. Всю жизнь.

– Так значит нет? – уточнил он.

– Решительно нет. Я уверена, что она только входит во вкус.

Он вздохнул.

– Этого я и опасался.

– А ты уверен, что мы не можем заняться сексом?

– Ага, простите.

Закончив массаж, он запечатлел у меня на лбу поцелуй – теплый, сухой и непорочный, как только что вскрытый стерильный бинт, – и пока он поднимался на ноги, я вдохнула всей грудью, стараясь вобрать в легкие как можно больше аромата его тела, смешанного с сандалом.

– Но впереди всегда ждет новый день, – заметил он. – Споки-ноки.

И прежде, чем я придумала какой-то остроумный ответ, он закрыл за собой дверь.

Давненько я не напивалась до подобного состояния, и, как я обнаружила на следующее утро, мое тело больше не справлялось с переработкой алкоголя так легко, как раньше. Молодежь действительно не понимает своего счастья. В свои двадцать лет я не удивлялась тому, что способна всю ночь глушить дрянное вино, поспать два часа и успеть к девяти на лекцию «Женщины и кинематограф», и при этом не клевать носом, даже когда профессор приглушал свет и показывал нам мелодрамы 30-х годов. К счастью, прежде чем отправиться на поиски Телохранителя, я догадалась завести будильник на семь утра, так что к половине восьмого нашла в себе силы откинуть лоскутное одеяло и приступить к процессу приведения себя в приличный вид.

Наверное, нет нужды сообщать, что тем утром я не написала ни строчки. Правда, с подобными добровольными ритуалами существует такая проблема, что если ты их не выполнишь даже один раз, возникает ощущение полного фиаско, как будто ты никогда не сможешь больше вернуться в нужный ритм. Так что я проковыляла вниз по лестнице на кухню не только с тяжелой поджелудочной, но и тяжелым сердцем.

Хвала господу за мелкие чудеса – на дежурстве снова была офицер Чои, и, чтобы приступить к завтраку, мне не пришлось переживать унизительные мгновения, встретившись взглядом с Телохранителем.

– Доброе утро! – Голос Дороти прозвучал как колокол. Она снова приняла облик Дороти Гибсон – брючный костюм, прическа, макияж. Да откуда у нее нашлись силы встать так рано, чтобы припарадиться?

С другой стороны, с чего мне было удивляться? Дороти прославилась любовью к выпивке – и тем, что умела не пьянеть. Я отвернулась, когда она отправила в рот изрядную порцию какой-то липкой яичной мешанины, и заставила себя насыпать в миску хлопьев и залить их молоком.

– Ох, дорогая. Я прошлым вечером сбила тебя с праведного пути? Что-то ты неважно выглядишь.

– Я нормально, – заверила я. – Просто желудок слабый.

– Хочешь, я и тебе сделаю омлет? По своему опыту знаю, что он отлично помогает от похмелья. Имей в виду, яйца я готовлю мастерски.

Сказать, что ты мастерски готовишь яйца – как сказать, что ты ловко управляешься с айфоном. Все умеют готовить яйца, но я решила не оскорблять Дороти подобным замечанием, и вместо этого сосредоточилась на том, чтобы не дать проглоченным хлопьям вылезти обратно.

– А у меня хорошие новости – Лейла разыскала Минну Хоули, бывшую жену Вальтера, и написала ей. Та уже ответила и готова пообщаться с нами сегодня. Также мне удалось помириться с Джо после нашего вчерашнего противостояния, и он согласился отвезти нас.

Тут от меня явно ожидали ответной реплики, но я была слишком занята борьбой с тошнотой.

– Послушай, если тебе нужно остаться, залечить, так сказать, раны, я более чем пойму.

– Нет, – наконец выговорила я. – Я хочу поехать.

– Отлично! Тогда отправляемся после завтрака.

– Лейла с нами?

– Она остается охранять крепость. Она ни за что не признается, но я думаю, она все еще не пришла в себя после того, как все обернулось вчера. К тому же… – Дороти замолчала, крепко держа в руке вилку, застывшую в воздухе у рта (на ней был наколот кусочек брокколи, обмакнутый в кетчуп, жуть). – Это наше дело, так?

Я кивнула так утвердительно, как только могла.

Прошло полчаса, и хлопья сотворили чудо – ну и горсть таблеток ибупрофена тоже. Кстати, а вы знали, что изначальный смысл слова «эйфория» – «облегчение от прекратившейся боли»? Так что можно сказать, я была охвачена эйфорией, когда, избавленная от большинства болевых и неприятный ощущений, уселась в «Линкольн». Офицер Чои заняла пассажирское кресло, так что мы с Дороти ехали вдвоем сзади.

– Так куда именно мы направляемся?

Свинцово-серые тучи обложили небо, и где там скрывалось солнце, понять было невозможно. В воздухе висела та влажность, которая предшествует дождю или снегу, и если бы на улице так сильно не потеплело, я бы решила, что близится снегопад.