Последними словами дедушки перед тем, как его увезли в реанимацию, были: «Не надо бояться». Элиза сидела у его кровати, крепко сжимала его руку, чтобы он понимал: она рядом. Один раз он сжал ее руку в ответ, но вскоре провалился в забытье. Элиза сидела с ним, одна. Она поражалась тому, как тонка грань между жизнью и смертью, как неизбежно однажды предстоит кануть в вечность — всем.

Наконец медсестра тронула ее за плечо и сказала: «Думаю, вам надо позвать вашу семью. Он отходит».

Элиза сжалась в комок и плакала, пока родные, медсестры и доктора суетились вокруг. Дедушка хотя бы успел увидеть, как она окончила школу. А пару лет спустя, когда она приехала в гости к бабушке, все дедушкины безделушки и документы так и лежали в квартире, словно дедушка до сих пор был здесь. Она взяла себе его шарф.

Элиза отправилась в ванкуверский торговый центр, чтобы выбраться из дома и спастись от преследующих ее воспоминаний о дедушке и щенке.

Она заметила смешно одетого мужчину — именно это ей было нужно, чтобы отвлечься. «Извините, конечно, — позже написала она в блоге, — но азиат пятидесяти лет в костюме от Paul Smith, джинсовой куртке, норковой накидке, кедах Air Force Ones и очках-жалюзи — ОН КУДА ИДЕТ? На работу в бухгалтерскую контору, которой заправляют Канье Уэст и десятилетняя девочка? Или опаздывает на встречу с Вилли Вонкой[482] во Всемирном банке?»

Обычно Элиза не была столь резка, но ей требовалось выпустить пар.

До Торонто только так ей удалось поддерживать себя в состоянии бодрствования. Она проспала три дня напролет. В город приехали родственники, и она напрочь проспала их визит. Ну, почти. Проспать все напрочь было бы чудесно. Увы, она пободрствовала достаточно, чтобы ее успели отругать за необщительность. Родные просто не понимали, что ей физически больно сидеть за столом с другими людьми. Так она сидела со своим парнем и его отцом — и все время улыбалась и кивала.

Как будто кто-то смотрел на нее. Осуждал ее. Внушал ей лживые мысли о самой себе. Но не было никакого «кого-то». Она сама была и охотником, и жертвой. И иногда казалось, что она убегает от кого-то — от чего-то, — от преследователя, непреклонного, как Терминатор.

Элиза писала в блоге, что однажды ее положили в «психлечебницу»: «Тоскливое место, все выкрашено по-больничному, еда паршивая, мебель пожертвовали благотворители, телевизор доисторический, в пазлах не хватает деталей… все пропитано безнадежностью».

Хуже могло быть только «сесть на веганскую чечевично-ягодную диету и распевать буддийские мантры по шесть часов в сутки…».

«Йога, медитация, барабанные круги, иглоукалывание и т. п. Я открою в себе богиню земли, соприкоснувшись со своей внутренней сутью и познав свою целостность! Цирк с конями!»

Элиза вернулась из Торонто с воспаленными бронхами, кашлем, больным горлом и своей вечной бессонницей. В эту поездку она отправилась, чтобы выбраться из зоны комфорта, пожить в реальном мире, а не в собственноручно созданном онлайн-коконе с тщательно отобранными друзьями и удовольствиями.

Она все больше отстранялась от социума, и ситуацию лишь усугубляли периодически терзающие ее приступы гипомании или глубокой депрессии, во время которых девушка укрывалась в постели и обрубала все контакты с внешним миром.

Чувство отчужденности заставило ее прочесть «Манифест одиночек». После этого она стала изучать разделы «Самопомощь» в книжных магазинах.

Она увиделась со старыми приятелями, надеясь, что те ей помогут, но стало лишь хуже.

Как-то она увиделась с другом, к которому когда-то питала сильные платонические чувства. Она помнила, как четыре года назад просыпалась в его объятиях. Никакой романтики (ну, хорошо, может быть, где-то в старших классах и вспыхнула влюбленность), но чувства их были глубоки. Этот человек был одним из немногих, кто напрямую спрашивал у Элизы, не в депрессии ли она.

Теперь от их связи остались лишь смутные воспоминания. Школьные годы подошли к концу, и они больше не виделись каждый день. Теперь он отлично проводил время в компании, как и все прочие ее друзья — отвернувшись от нее.

Ну что ж, подумала она. «ВСЕ ЖИЗНИ КОНЧАЮТСЯ. ВСЕ СЕРДЦА РАЗБИВАЮТСЯ. НЕРАВНОДУШИЕ — ЭТО НЕ ПРЕИМУЩЕСТВО»[483].

Войдя в лобби, я услышал отзвуки смеха. Источником оказался пьяный гастарбайтер в углу. Я зарегистрировался, попутно заметив то, о чем упоминали другие: странный вычурный декор и шляющиеся повсюду посторонние, как будто присматривающиеся к постояльцам. А за стойкой регистрации, когда-то огороженной защитным стеклом, — с десяток экранов видеонаблюдения рядом с неработающими часами.

Я попросил номер на четырнадцатом этаже — где Элиза попала на камеру и где жил Ночной Охотник, но оказалось, что все комнаты там закреплены за постоянными резидентами (я задумался, что же тогда там делала Элиза). Зато мне дали номер на пятом этаже, том самом, где жила Элиза. Уже хорошо.

Я немедленно ощутил упоминавшуюся другими дурноту. Клаустрофобический ужас, плотно обволакивающий мысли, словно влажный воздух — тело.

Я зашел в свою комнату. Это была тесная дыра с окном, выходящим на Мейн-стрит.

Я подошел к окну и выглянул наружу, вспоминая, сколько людей окончили свою жизнь, выбросившись с верхних этажей. Какой ужасный способ умереть! Какой кошмар! Многие из тех, кто выпрыгнул из окна и каким-то образом остался жив, рассказывали, что, едва оказавшись в воздухе, ощущали панику и раскаяние, как будто внезапное осознание непоправимости совершенного ими поступка моментально развеяло мглу отчаяния. Я часто размышлял о том, на что будет похож человек после такого падения.

Я начал думать, каково это будет — открыть окно, забраться на подоконник и просто шагнуть наружу, но потом встряхнул головой и выругал себя. Какого черта меня потянуло на такие отвратительные мысли?

Я вспомнил, что экстрасенс Натали испытала в своем номере то же самое. Ее внезапно потянуло к окну, в голову полезли мысли о суициде, словно отель шепотом приглашал ее в смертельное путешествие, рисовал прекрасное видение грациозного полета, обещал окончательное освобождение от боли и страха.

Я попытался успокоиться и устроиться в комнате поудобнее, но ужас и дурнота меж тем стали сильнее. По телевизору показывали «Охотников за привидениями».

Я встал, подошел к двери и посмотрел в глазок: передо мной предстала зловеще округленная панорама коридора. Я слышал бормотание голосов, но никого не видел. Стало еще страшнее. Меня охватила тревога, я почувствовал себя уязвимым, беззащитным.

«Господи Боже, я что, проведу здесь ночь? — подумал я. — Да. И у меня здесь дело».

Разумеется, я искал людей, которые могли знать, что случилось с Элизой. Но в случае неудачи я планировал исследовать Cecil так же, как это делала Элиза. Паранормальными явлениями она, судя по всему, не интересовалась. В ее многочисленных постах ни разу не упоминаются ни призраки, ни демоны, ни одержимость духами, ни еще какие-либо явления из области эзотерически-сверхъестественного. Так что какая бы сущность ни обитала в отеле, если она сама мне не явится, я ее разыскивать не буду.

Я вышел из комнаты и направился к лифту, думая о том, что даже коридоры кажутся слишком тесными и сюрреалистичными. Что-то было такое в идущих по потолку вентиляционных трубах и мягком синеватом освещении, отчего я ощущал себя будто внутри некоего разумного механизма.

Где же люди? С тех пор как я покинул лобби, я не видел ни одного постояльца.

Я зашел в лифт и взглянул на кнопочную панель, вспоминая, как на видео Элиза беспорядочно жала на кнопки. В верхнем углу кабины мои движения записывала камера наблюдения, а над ней расстилалось нарисованное на потолке лазурное небо с пушистыми белыми облаками.

Это была не единственная художественная причуда управляющих Cecil. Кое-где на стенах здесь можно было обнаружить и более странные изображения, вроде огромной черной собаки, нависающей над городом.