И кстати, насчет «улизнуть», подумал я, — пора убираться к чертям из этого номера. Надо снова отправиться на четырнадцатый этаж. Не в комнату 1408, но в комнату 1427, где Ричард Рамирес хранил глазные яблоки одной из своих жертв.

Оказавшись на четырнадцатом этаже, я попытался — безуспешно — провести быстрый сеанс самодиагностики. Мозг попросту отказывался нормально работать. С того самого момента, как я увидел письмо от Лорен, я чувствовал, как во мне медленно, но верно нарастает нервное напряжение — и смешивается с депрессией. Это было похоже на волнение перед выступлением, усугубленное неконтролируемым приступом истерического хохота.

Только я не смеялся. Или, может быть, смеялся, но сам этого не замечал. В любом случае, говорят, посмеяться над собой полезно, так?

Что-то нарастало внутри меня, уже превосходя депрессию, — вначале я был этому рад просто потому, что получил неожиданный источник энергии. Это была депрессия с вывертом, сардоническая немочь, искусственно раздуваемая новыми вливаниями кипучей тревоги. Это было что-то новое и в то же время знакомое — более концентрированный вариант ощущения, которое я время от времени испытывал на протяжении последних десяти лет.

«А, точно, — подумал я, вспомнив письмо от Лорен, — я злюсь», — и ударил ладонью в стену. «Это из-за отеля?» — мелькнуло в голове. Я определенно не был первым человеком, ощущающим себя так, словно Cecil взломал его мозг. Я беседовал с людьми, которые заявляли, что не верили ни в какие сверхъестественные явления, но в Cecil почувствовали нечто поистине странное.

Я снова ударил по стене, а потом и по собственной ладони.

Я привык к эмоциональным американским горкам. Но впервые ухитрился оказаться в высшей и низшей точке одновременно.

Сделав вдох-выдох, я попытался успокоиться и собраться с мыслями. И вспомнил еще один важный отзыв, особенно актуальный сейчас. В нем упоминалось о мигающем свете и ощущении того, что на четырнадцатом этаже кто-то призывает демонов. Автор отзыва сообщил, что рано утром он и его спутник съехали из отеля, а портье и охранник посмеялись над ними.

Когда они покидали отель, охранник крикнул: «Зачем уезжаете, ребята, у нас тут призраки добрые!»

Не знаю, как там обстоят дела с призыванием демонов, но меня четырнадцатый этаж вгонял в ужас одним лишь тем, что там жил Ричард Рамирес, и там же была сделана запись с Элизой в лифте. Кроме того, с четырнадцатого этажа выбросились несколько самоубийц. Если отель Cecil обладал собственным разумом, то по этому этажу проходил особо активный нейронный путь.

Даже коридоры чем-то напоминали огромные мозговые артерии, а технические трубы извивались по стенам и потолку, словно вены.

Внезапно я вспомнил тот сон, что увидел, когда задремал днем. Мир вокруг переплелся с образами, порожденными моей нарождающейся манией, — я бродил по зданию, напоминающему Cecil, только в зыбком мире сна коридоры имели цилиндрическую форму и состояли из плазмы и переливающегося разными цветами пара. Изгибистые проходы вели меня по запутанному лабиринту нервов, кровеносных сосудов, нейронных путей, а на газообразных стенах я видел дендриты и аксоны и краем глаза улавливал другие сияющие нейротрансмиттеры, убегающие далеко вперед.

Тогда, во сне, я был гостем в сознании Элизы, незваным чужаком, выискивающим правду и надеющимся на ее благосклонность. Сон был порожден моим беспокойством из-за вторжения в жизнь Элизы и подпитан недавним просмотром фильма «Фантастическое путешествие», в котором ученые, уменьшившиеся до размеров молекул, путешествовали по организму пациента.

Сейчас я словно попал в зловещую область между явью и царством сна, между жизнью и смертью. Видение, в котором я путешествовал по разуму Элизы, наложилось на мои странствия по отелю. Это были не галлюцинации (так мне казалось), но плоды тревожной фантазии.

Во сне я все быстрее и быстрее мчался по изгибистым искрящимся туннелям, которые своим разноцветием и парообразностью подчас напоминали туманности далекого космоса. Это сооружение состояло из вещества, представлявшего собой причудливую смесь органических мышечных волокон и межзвездного газа, а иногда кое-где угадывался цифровой программный код.

Мне вспомнилась статья об ученых, обнаруживших, что клетки мозга, социальные сети и галактики развиваются по сходным схемам. Заголовок гласил: «Вселенная растет как гигантский мозг».

Панпсихисты вроде физика Грегори Матлоффа верят, что Вселенная обладает протосознанием. А если все во Вселенной обладает неким зачаточным разумом, то выходит, что и здания тоже, не так ли? Почему бы не иметь разум отелю Cecil?

«Почему я зациклился на идее, что отель живой?» — подумал я. Возможно, между моим сознанием и Cecil возник некий синергизм. Конечно, обычно общая галлюцинация (известная как «безумие на двоих») случается у людей, а не у человека со зданием.

«Я схожу с ума, — подумал я. — Или уже давно сошел».

Но сон казался таким реальным, что меня так и одолевало желание отыскать в нем смысл. Я был одурманен мыслью о том, что я не одиноко брожу по мною же созданному конструкту мозга Элизы, что я окружен живой, дышащей вселенной, способной объяснить ее смерть — и раз уж мы об этом заговорили, то, возможно, объяснить даже ухудшение моего душевного состояния.

Эта история внушала мне и ужас тоже, ведь жизнь Элизы оборвалась так чудовищно, так трагично. В чем цель? Где космическая справедливость?

Когда я приблизился к комнате 1427, проснулось мое «паучье чутье». До меня донеслась рок-музыка, в коридоре витал запах марихуаны.

Я подошел к двери. Постучать или нет?

Я поднял руку, готовясь побарабанить по двери костяшками. Но не успел: за моей спиной раздался свистящий звук.

В конце коридора, сразу же за тем местом, где только что кто-то или что-то свернуло направо, было открыто окно на пожарную лестницу. Легкий ветер играл белыми занавесками, прикрывающими подоконник. Внезапно коридор словно вытянулся, перспектива исказилась так, будто я смотрел почти что с высоты птичьего полета.

Когда я снова повернулся к комнате 1427, то увидел тень в дверном глазке. Кто-то стоял по ту сторону двери, уставившись на мое искривленное линзой лицо.

Я попятился, по лбу покатился пот. Казалось, ось всего здания проходит сквозь эту дверь.

Неожиданно дверь раскрылась, и в проеме возникло сумрачное лицо седоватого мужчины.

— Извините, — сказал я, отходя, — дверью ошибся.

Мужчина смотрел на меня, ничего не говоря. Я как зачарованный продолжал пятиться, пока меня не остановила стена. Ветер хлестнул меня по лицу белой занавеской, что небрежно прикрывала окно на пожарную лестницу.

Мужчина осторожно переступил порог и вышел в коридор, не сводя с меня глаз с расширенными зрачками. Я будто оказался внутри забытого сна, внутри жамевю[499], обрамленного синхроничностью, в ослепительной галлюцинации.

— Вы не видели Элизу? — спросил я.

Мужчина рассеянно улыбнулся и сделал шаг вперед. Пожал плечами, оглянулся, потом вновь посмотрел на меня с почти театральной ухмылкой.

— А, черт, — пробормотал я, чувствуя, как голова идет кругом. — Я… эмм… пойду курну.

Мне давно хотелось проверить в рамках своего исследования пожарную лестницу.

Я решил, что сейчас самый удачный момент, чтобы пройти по одному из возможных путей Элизы на крышу. Вспрыгнул на подоконник и выбрался на лестницу. Меня встретил теплый, душный ночной ветер, доносящий снизу отголоски дорожного шума. Конструкция пожарной лестницы выглядела хлипкой. Я надеялся встать на поверхность, которая не будет ходить подо мной ходуном, однако очутился на угольно-черной решетке, по степени твердости напоминающей макраме.

Вцепившись в перила, я заглянул в коридор — проверить, ушел ли мужчина. Он не ушел, но теперь стоял отвернувшись от меня и засунув руки в карманы. То ли обдолбанный наркоман, то ли привидение. А может, и то и другое.