Сотрудник «подразделения 23» посмотрел на Дюшу и сквозь него, и сообщил.

— Влияние было. Очень, очень тонкое, практически на грани того, что можно почувствовать. Это даже не столько псионика, сколько небольшое растормаживание воспоминаний и ощущений определенных точек, с визуальной перепривязкой реципиента к себе.

— То есть, — почесал в затылке Дюша, осмысливая, — она пробудила в нем старые чувства, всколыхнула их по-новой, и привязала к своему образу?

— Точно так. Очень тонкое воздействие, как уже сказал, и позволяет проходить большинство проверок на подконтрольность, внушения и тесты на химию, которая тут не используется. Разумеется, сама основа этой техники ограничивает ее очень и очень сильно. Те чувства, к которым аппелирует воздействие должны были быть крайне, предельно сильны, чтобы можно было обойтись очень легкими, едва заметными воздействиями.

— Да, такое не у каждого встретишь, — кивнул Дюша, мысленно вспоминая безумие Спартака и Лизы. — Но тут в самую дырочку попали, там такой ураган страстей был, что и посейчас не улегся до конца. Но ладно, это можно вылечить?

— Пока ему внушают и обновляют чувства — нет, но всегда можно арестовать внушателя. Как ни крути, но это псионическое воздействие, с вмешательством в сознание, и за такое пряников не выдают, как правило. Вот официальный протокол проверки, можете использовать его в качестве доказательства. Вам известно, кто воздействовал? Арестуйте его или ее, и пригласите нас, нам нужны такие умельцы, а уж перепромыть мозги мы найдем способ.

— Разве вам разрешено воздействие?

— Нам нужны новые сотрудники, и никакая вербовка не заменит псионика, способного воззвать к сильным чувствам. Ведь кто из нас в детстве не испытывал желания отдать жизнь за Федерацию? Разве что те, кто воспитывался псиониками, но это не наш контингент. Наше пополнение идут от случайных людей, которые сами не осознают своих возможностей, или открывают их случайно в зрелом возрасте.

— Понимаю, — улыбнулся сержант, — но сами понимаете, это не в моей власти.

— Хотя бы намекните вашему внушателю на такую возможность, вряд ли ему...

— Это она.

— Вряд ли ей понравится перспектива расстрела или урановых шахт, или иной каторжной работы, в условиях одиночества, не говоря уже о возможности попасть под удар тварей. Так что… просто передайте, этого будет достаточно.

— Если поймаем, то обязательно! — заверил его Дюша.

Дюша долго обдумывал сказанное, перечитал еще раз записи, выпил литр дрянного кофе и скурил пачку сигарет, доставшихся на халяву, и поэтому отличавшихся крайне мерзким вкусом, но все равно не пришел к единому выводу. Единственное, что он смог уверенно констатировать, так это то, что Петровой Анне от Спартака нужна была не только большая и чистая любовь, но и что-то еще. Но что? Здесь мысль Дюши буксовала.

Поэтому он пошел к командиру, который как раз разговаривал с вернувшимся Виталем.

— Отлично! — воскликнул Дюша, закрывая дверь в кабинет. — Предлагаю, как в старые недобрые времена, посидеть втроем и подумать. Крепко подумать.

— Что, опять Спартак? — вздохнул Дрон.

— Точно, и в этот раз прошу заметить, с доказательствами псионического воздействия! — Дюша кинул на стол протокол от сотрудника подразделения 23. — Не голословные обвинения!

Андрей и Виталий ознакомились с протоколом, затем вдумчиво перечитали еще раз, пока Дюша, не торопя никого, молча курил, уставившись в потолок. Собственно, поведение Спартака всех немного удивляло, но только немного, ведь подобное они уже видели, в другое время, в другой жизни. Только Дюша считал это подозрительным настолько, чтобы регулярно ходить следить за Спартаком, и таскать остальных. Эти самые остальные относились к поведению Спартака и Дюши… ну как к причудам, блажат люди, а кто сейчас полностью здоров, после таких событий? Вон, даже Лев нет-нет, а выкинет что-нибудь безумное, почему группа «Буревестник» должна быть исключением?

И тут такой оборот дела!

Дюша не спешил радоваться оттого, что оказался прав, а два его старых друга не спешили вскакивать и бежать арестовывать Спартака, да и саму Анну. Тут стоило не спеша, вдумчиво разобраться и, возможно, даже привлечь «старших товарищей», в лице капитана Имангалиева и генерала Слуцкого.

— В общем, дело ясное, что дело темное, — для затравки разговора сказал Дюша. — Но все равно хотелось бы вначале разобраться, чего же хочет эта медсестричка от Спартака.

— А самого Спартака спрашивать бесполезно, — кивнул Дрон. — Опять наплетет пятьсот бочек про свою внеземную любовь и чудесные глаза, и как они скоро поженятся.

— Кстати, насколько скоро? — вмешался Виталь. — А то я эту фразу про женитьбу слышу уже… долго. С момента, как мы вообще впервые услышали о ней.

— Да, кстати, — оживился Дюша, — ведь зачем-то это тоже потребовалось? Могла бы просто пробудить былые чувства, а там Спартак бы еще год вокруг мялся, и только потом сделал признание, и, следовательно, еще можно было бы год тянуть время. Итого — два года чистого выигрыша, при тех же спецэффектах. Вывод?

— Ей нужно выйти замуж за Спартака?

— Допустим, но зачем? В смысле, наш лысый снайпер сразил ее настолько, что медсестра в это нелегкое и неспокойное время не постеснялась засветить свои пси-способности?

— Ну, насчет засветить — это ты погорячился, — рассудительно заметил Дрон, складывая руки на стол. — Только ты сумел до чего-то докопаться, остальные проверки показывали, что Спартак чист, как стеклышко, здоров и не подвержен ничьему влиянию.

— Ладно, принимается, — кивнул Дюша. — Но тогда, если ей нужно было замуж, то давно бы вышла? Спартак то был не против?

— А что сам Спартак на этот счет говорит? — спросил Виталь. — Какие-то дополнительные условия насчет вступления в брак? Ну, там, выдержать два года для проверки чувств? Добыть ей голову редкой твари?

Вот тут Дюша и выронил сигарету, чего с ним на памяти его друзей, никогда не случалось. Он вскочил и начал лихорадочно рыться в принесенных бумагах, отбрасывая листы один за другим. Дрон и Виталь, с немного удивленными лицами наблюдали за вспышкой активности. Дюша, отбрасывая листы, бормотал под нос, мол, как он мог быть так слеп и так туп, ведь все же было под носом! В конце концов, сержант не выдержал и заорал.

— Голову редкой твари! Редкая тварь — Римский Лев, в мире всего один экземпляр остался!

Пауза. Дрон покачал головой.

— Ну, ты это… хватанул через край. Спартак — убийца Льва? Да они оба свои лысины надорвут со смеху, услышав такое!

— И только поэтому Лев еще жив! — ударил по листам Дюша, разбрасывая бумагу. — О, как я мог быть так слеп и глух, ведь у меня на глазах шла обработка!

— Дюша, ты не забывай, что мы — не псионики и мысли твои не читаем, — миролюбиво заметил командир группы «Буревестник». — За Спартаком мы особо не следили, записи твои не читали. Объясни все с самого начала, подробно, чтобы мы смогли проследить за ходом твоей мысли.

— Она оживляет в людях былые чувства и делает перепривязку на себя, — глухо проговорил сержант, садясь. — С чего я решил, что эти чувства ограничиваются только любовью и прочими милыми вещами? Помните, первое время после приезда Льва и Спартака с Владом, они чуть ли не поубивали друг друга?

— Ну было да, — согласились его собеседники, — только не слишком долго. Спартак ударился в любовь к Лизе, тренировки пошли бесконечным потоком, ну и так далее, и так далее. Не до вражды стало.

— Да и Лев взялся за мемуары, — добавил Дюша. — Но ведь ненависть была? Искренняя, до глубины души. Если бы она сумела вытащить ее из Спартака, вдохнуть новый огонь, перепривязать к текущей обстановке, как думаете, что случилось бы? Ну же! Девушка — псионик, с редким даром, Спартак — охраняет Льва, и тот доверяет охране свою спину, а Лев — враг псиоников! Ага, поняли?! Не правда ли, коварный план? С дальним прицелом, глубоким внедрением, хитрым замыслом. Ведь любому из нас Лев доверяет и почему-то верит, что мы неуязвимы к пси-воздействиям.