Нашим сопровождающим ходу сюда не было — поток вавилонян перед чертой города резко уходил в глубину и скрывался в кромешной тьме. Мои спутники сразу же успокоились и с любопытством рассматривали руины, если такое слово применимо к полностью уцелевшему городу, ставшему непригодным для житья лишь из-за такой мелочи, как погребший его ледник.

Порой там, в глубине, загорались огни и улицы утопали в розовом тумане, шла внизу и какая-то работа оставленных механизмов, и мы ощущали подрагивание льда, а если бы приложили уши к поверхности, то услышали бы и гул (я когда-то проделывал такое, но затем, помимо того, что приходится долго тереть, разогревать ушную раковину, нечто тяжкое остается в душе, словно туда пробрались ядовитые змейки той безнадежности и отрешенности машин, бессмысленно продолжающих поддерживать в себе жизнь в ожидании возвращения хозяев).

Кто-то назвал это Сердцем гор и, даже, пытался записать его кардиограмму, поставить диагноз месту, и что у него получилось и получилось ли — я не знал, но поведал эту историю спутникам, распластавшимся на животах и рассматривающих город, упершись подбородками в кулаки, лишь прибавив от себя, что затем этот кто-то привозил сюда вагоны валидола и цистерны пустырника, вываливая и вливая их в просверленные дыры.

Город стоял предвестником равнины, хотя никакого визуального намека на ее скорое появление не имелось — бездна уходила все дальше и дальше, куда мы не могли заглянуть, и где сгущалась тьма, отчего слепли глаза, словно пытаешься смотреть на солнце, а сердце замирает в вопросительном ожидании — остановиться навсегда или все-таки застучать через какое-то время, ведь если путешествие окончится здесь, то зачем нужно сердце?

Здесь замечательная точка — ледник тек дальше, и мы последовали за ним, но внезапно, словно кто-то в голове щелкнул тумблером, ощущение спуска сменилось ощущением подъема, наши тела подчинились гравитации, и мы поползли вниз, пока наконец не замерли на месте, в середине необъятной ледяной равнины, где уже не оказалось ни движения, ни странной жизни глубин, ни прозрачности льда, превратившегося в белесое, мутное, со множеством пузырьков стекло.

— Друзья, — сказал я почтительно замолчавшим гостям, прекратившим разговоры, ковыряние еды и стук посуды, что столь раздражает говорящего речь или произносящего тост, справедливо видящего в не стихающем шуме неуважение и невнимание, — друзья, вот мы и добрались до туда, откуда есть только один путь — наверх, — но, поймав недоуменные взгляды сидящих напротив дам, поднявших бровки над глупыми глазами, я спохватился, еще раз внимательно огляделся, легко и непринужденно выдерживая паузу и впитывая окружающую меня зелень, столы, надушенных гостей и белоснежные салфетки, — хотя кто-то, а может быть и все, могут вполне резонно заметить — о чем это он? куда — наверх? зачем? есть ли этот верх, эта высшая цель? Я не говорю о тленных ценностях, они ничего не стоят, хотя, конечно, они вполне могут согреть наши души, а точнее — души тех, кто рядом с нами, — одобрительно шевеление среди мужчин придало мне сил, — я говорю о том, что может быть и эфемерно, и неощутимо, но по сравнению с чем золото обращается в ненужный кусок металла, покрывающийся ржавчиной. Я говорю о ВОЗДАЯНИИ. Подождите, я поясню свой тезис. Давайте оглядимся внимательно, посмотрим друг на друга непредубежденно и спросим самих себя — чего нам не хватает в этом мире? Денег? Чепуха, нет ничего бесполезнее денег, их нельзя есть, ими не укроешься в холодную ночь, это все равно что безногому тужить об отсутствии теплой обуви. Да и в этом случае их у нас чересчур много. Еды? Мадам, посмотрите на столы перед вами, а ведь они — крохотная толика того, что мы вообще можем иметь, но это и десять раз постольку, сколько мы в состоянии съесть в жизни, даже если плюнем на здоровье и диеты. Еда хороша тогда, когда ты голоден, но в таком случае не очень важно — что ты ешь, когда же ты сыт, то пища только боль и тяжесть в желудке, лишние килограммы и больное сердце. Развлечения? Нет, они сродни деньгам — позволяют убить время, забыть о собственном всемогуществе, о своей силе, стать на равных со случаем и попытаться обыграть его. Но какой прок от постоянного выигрыша?! Вы играете в карты? А вот вы в рулетку не пробовали? Полностью с вами согласен — нет скучнее игр, в которых всегда выигрываешь, а наша с вами участь — всегда выигрывать. Мы лишены азарта, нам непонятен проигрыш, мы твердой рукой делаем неизменно правильную ставку. Ну? Что еще, господа? Любовь? О, как вы романтичны! Нет, я далек от мысли, что мы можем покорить любую женщину или любого мужчину, но я так же далек от мысли, что мы от этого страдаем. Можно купить, загибайте пальчик, обмануть, еще пальчик, очаровать, подружиться, помогать, привязать, пожалеть, и еще миллион и одно слово в качестве более или менее полноценных заменителей любви. А можно ничего не делать, молча страдая, наслаждаясь доселе неизведанным чувством, когда нечто долго не дается в руки, но уверяю вас — это слишком скучно, страдание быстро утекает сквозь пальцы вместе с любовью. Но вот что-то новенькое в нашем лексиконе — наслаждение бытием. Поздравляю вас, я внутренне приготовился к чему-то более скучному — к власти, например, или свободе. Но при здравом размышлении и ознакомлении с соответствующими авторитетными трудами вы, наверное, не станете возражать, что такого рода наслаждение есть ни что иное, как все то, что мы сейчас называли и назовем в дальнейшем — и еда, и любовь, и игра. Наверное, Бог очень скучал, раз сотворил бытие, но еще быстрее оно ему наскучило, раз мы живем в безбожном мире. Скучно, господа, скучно иметь все и всех, желать желаемое и любить любимое. Поневоле возникает мысль, что тобой управляет нечто, позволяющее делать только то, что ты делаешь, словно свободный человек, вкушать только то, что тебе сейчас принесут, ставить только на ту карту, которая сейчас выиграет. Вы заметили, что нас с каждым разом становится все меньше и меньше? Не секрет, что мы начинаем искать смысл жизни даже не в друг друге, а в смерти друг друга, разжигая глупые и скучные междусобные войны, изобретенные задолго до нас и не претерпевшие ни в тактике, ни в стратегии никаких особенных изменений. Господа и дамы, вынужден с горечью констатировать — мы в тупике! Нам даже в смерти везет, так как в другой, пусть и более жуткой жизни, так же властвует наш старый добрый дружок. К чему я все это говорю? Сейчас поясню. Я долго размышлял над тем, как дальше быть. Пытался придумать и то, и это, возможно кто-то из вас и вспомнит некоторые незамысловатые шутки, учиненные мной над сообществом, но поверьте, в них скрывалось лишь немного перчика, который, как показал опыт, не в состоянии придать пресному блюду жизни божественный аромат. И вот тогда я подумал о СМЕРТИ. Да, я помню, что не слишком высоко оценил ее, но я оценивал ее как свершившийся и необратимый акт, когда невозможно выбраться из могилы и пойти пить пиво. Но внезапно я подумал о том, что зачастую ей приписывают то, чего у нее и нет. Я подумал о ВОЗДАЯНИИ! Я подумал о том, о чем мечтает самый распоследний нищий и самый авторитетный политик. Воздастся вам по заслугам вашим! Почему бы и нет? Почему бы нам не подумать сообща о том, что наши объединенные возможности могут послужить для того, чтобы…, нет, ну что вы, конечно я не о том говорю, не о том, чтобы озолотить нищих и разоблачить лжецов, я говорю лишь о том, что мы должны чувствовать у себя на затылке близкое дыхание воздаяния, видеть рядом с собственной тенью тень справедливости, от которой не скрыться ни в смерть, ни в ад, ни в жизнь, не откупиться и не пригрозить. Мы должны покрываться мурашками страха и стараться быстрее и полнее прожечь и прожить жизнь, у которой в таком случае появится славный вкус близкого отмщения, точнее — расплаты, откупиться от которой не хватит всех наших материальных и духовных возможностей. Миру жирных крыс нужен вечно голодный кот! Вот о чем я толкую. Если вы согласны со мной, то я могу вынести на ваш суд несколько подходящих кандидатур, которые несомненно вам понравятся. Что? Мадам, конечно же, мы не забудем ни о мужчинах, ни о женщинах, мы будем только помнить о специях, к которым у нас, наконец, прорежется вкус, притупившийся за века и тысячелетия скуки. Не окажутся ли оно хитрее и неуязвимее? Возможно, сэр, возможно, зачем нам поддавки, но зато подумайте о том, что вы приобретете! Жизнь наполнится всеми красками смысла! Каждое утро вы будете чувствовать такой заряд бодрости, какого не испытывали от самых ужасных наркотиков! Откуда я это знаю? Не мои ли это голословные измышления? Что ж, придется открыть вам всем небольшой секрет. Так вот, об отсутствующих…