В агрегате что-то периодически заедало, он плевался дымом, выбрасывал в поисках воды розовый хобот, чирикал и искрился, но неумолимо превращался в устрашающую своей внешней нелепостью конструкцию на кривых разнокалиберных ногах, с жадным раструбом старинного граммофона, хаосом кабелей и плат, полупрозрачными, словно бы нереальными, панелями и вертящимися во все стороны глазами-телекамерами. Агрегат делал нервные попытки броситься на Вику, но ножки его уже вросли в мрамор пола, пробурив глубокие дырки и залив черным клеем, и девушка лишь слегка уклонялась от покрытых густой смазкой, будто слизью, манипуляторов.
В это же время Павел Антонович и Максим производили тщательный отбор тех, кого предстоит эвакуировать, если только под тщательным отбором понимать методичное хождение от столика к столику, разглядывание лиц, а точнее — визуальный осмотр голов, дабы те не оказались повреждены, пробиты, расколоты, сварены вкрутую, и имелась надежда выудить из них нечто стоящее.
Дамы Общество не интересовали, те сидели все так же смирно, неподвижно, не лезли с глупыми вопросами и даже не водили глазами, наблюдая за манипуляциями пришельцев.
По предварительным подсчетам, клиентов набиралось много — два десятка экземпляров вполне товарного вида и без явных признаков дебилизма на лицах, но это все равно было чересчур много, ибо и в заархивированном виде утащить всю информацию Общество не смогло бы, поэтому Максим и Павел Антонович сделали еще пару обходов, теперь уже с длительным и авторитетным консилиумом (к ним подключилась Вика, которой надоели неприличные поползновения электронного агрегата), отсеяли половину, прибавили по требованию Вики четверть, один процент списали на бой и прочие выверты упаковки, проставили на лбах оранжевым маркером номера, вновь обнаружили перебор, затерли старые номера, надписали новые, счет сошелся, Максим подхватил под руки бородатого везунчика, заранее списанного на притирку и примерку, подтащил его к фонтану и положил на очерченный мелом квадрат, куда уставился заиндевелым раструбом самособравшийся и самопротестировавшийся Архивариус.
Павел Антонович, крепко поспоривший с Викой еще несколько часов назад и только сейчас настоявший на пробном эксперименте, оказывается как в воду смотрел — Архивариус спутал последовательность операций, из-за чего лежащее на полу тело окуталось локальной метелью из крупных снежинок, в лица фальшивым медикам пахнуло жаром, бородач пошел крупными и мелкими трещинами, приобрел ледяную прозрачность, задвигался, неприятно напоминая внезапно ожившего зомби, архивационная программа принялась тупо паковать молекулы, и лед, естественно, не выдержал — тело взорвалось, словно в снежный склон горы попал снаряд, выплеснулось льдистыми осколками и усеяло пол быстро тающими розоватыми кусками того, что несколько секунд назад при известной натяжке можно было назвать человеческой плотью.
Вика в полной тишине, воцарившейся после громкого хлопка, хмыкнула, покосилась на Павла Антоновича, но тот тактично не стал ничего говорить, лишь задумчиво почесал лысину под шапочкой, будто произошедшее оказалось для него несколько неожиданным. Максим же повернулся и стал искать номер два.
На этот раз все произошло в пределах нормы — довольно увесистый мужик, чье огромное брюхо при бесцеремонном перетаскивании тела за ноги вылезло из-под брючного ремня, натянуло и расстегнуло покрасневшую от крови рубашку, выкатилось волосатым, татуированным многоглавыми церквями, грузовыми машинами и цветными бабочками, дирижаблем послушно уменьшился, точно из его резинового, упругого тела вытащили затычку, и оно с характерным свистом сдулось, сморщилось, превратилось в крохотную куколку со стершимися на опавшем лице индивидуальными чертами, приняв характерный «заархивированный» вид вполне стандартного целлулоидного пупса, одетого в удивительно хорошо сшитый кукольный костюмчик, как две капли воды похожий на смокинг.
Толстяка напоследок окатило жидким азотом, Вика щипцами подхватила ледяную куклу и опустила в контейнер, похожий на игрушечный розовый домик с кроватками и оконцами-индикаторами, сканирующими внутреннюю целостность организма и поддерживающими температурный режим.
Самая трудная работа выпала Максиму — он подтаскивал материал строго в соответствии с появляющимися на дисплее Архивариуса номерами, представляющими собой набор случайных чисел, причем, если не укладывался в полминутный интервал, а он, собственно, никогда и не укладывался, начинался противный вой сирены, плевки азотом, из-за чего Вике приходилось по локоть запускать руку в сплетение проводов, морщится от летящих в лицо искр и перезапускать таймер, который какой-то умник, по многозначительному выражению Павла Антоновича, вальяжно рассевшегося на стуле и пристально смотрящего на манипуляции Вики, догадался установить на «столь темпераментную работу». Девушка виновато кивала, но переустановить время загрузки никак не удавалось, да, наверно, это было и невозможно в процессе рабочего цикла Архивариуса.
Кукольный домик заполнялся новыми жильцами, в ресторане ощутимо похолодало от щедро выливаемого на пол жидкого азота, но Максим, тем не менее, упрел до такой степени, что его шапочка и халат стали мокрыми от пота. Поэтому он снял респиратор и глубоко вдыхал морозный воздух со все еще витавшим привкусом подгоревшего меда и патоки.
Павел Антонович демонстративно самоустранился от дел, вытянул ноги, сложил руки на груди, умудрился натянуть маску даже на глаза и делал вид, что спит, очень ненатурально изображая храп.
Ворвавшиеся вскоре в ресторан бойцы спецназа, запакованные в камуфляж, бронежилеты и громадные стальные каски, которые делали их похожими на грибы-боровики, вооружившихся против грибников богатым арсеналом спецсредств, включая переносные лазерные мортиры, арбалеты с микроядерными зарядами, дубинки нервно-паралитического действия, оглушающие погремушки и ультразвуковые свистки, застали феерическое зрелище — полный зал женщин и меда, трех санитаров, деловито складывающих аптечки и переносные капельницы, лужи воды и крови, и успокаивающее журчание фонтанчиков.
Милиция, как всегда, подоспела вовремя.
Павел Антонович посмотрел на хронометр, пробормотал нечто вроде: «Рановато», послушно поднял руки, подавая пример Вике и Максиму, уже вставших наизготовку и готовых стрелять сквозь одежду в кого угодно, из чего угодно и сколько угодно, прикинув, что таким образом они уберут ненужных посетителей на пару минут позже, чем если бы им не мешали медицинские причиндалы.
Максим послушно сложил руки на затылке, пряча выглядывающий из рукава и снятый с предохранителя гранатомет, Вика, надеясь на привилегии для женщин и джентльменское поведение галантных спецназовцев, руки поднимать не стала, а спрятала их вместе с пистолетами в предусмотрительно широких, словно у кимоно, рукавах халата, а Павел Антонович, безошибочно выделив среди братьев-боровиков командира, отгадав начальственную позу под грудами оружия и брони, уловив стальной взгляд маленьких поросячьих глазок за большими выпуклыми темными очками летчиков-истребителей, не опуская рук направился прямо к нему, не обращая внимание на защелкавшие предохранители и затворы, на черные зрачки пистолетов, заглядывающих чуть ли не в душу, на неразборчивую скороговорку раций и тиканье метронома, означавшего высшую степень готовности и крайнюю степень опасности, хотя что спецназ мог разглядеть опасного в напуганном враче оставалось неясным.
Со стороны командира отряда было бы мудро обыскать подошедшего Павла Антоновича, но фальшивый врач смотрел так испуганно и невинно, так дрожал, так тряслись его руки, а по лицу текли такие крупные капли пота, что толстяк только поднял свои очки, внимательнее разглядывая это чучело, сделал предостерегающий жест огромным пистолетом, похожим скорее на недомерок-автомат, на что шеф, изумительно воспроизводящий классический паттерн «идиот», отшатнулся, споткнулся на ровном месте, сделал неуклюжее движение рукой, после которого Вике и Максиму полагалось стрелять без разбору во все живое, но в следующее же мгновение толстяк схватил Павла Антоновича за воротник, удерживая в вертикальном положении, и Максим понял, что спецназ у них в руках.
