Между тем Вика нашла нужную мелодию, выдернула из уха наушник, врубила магнитофон на полную мощность, оказавшуюся опять же удивительно большой для столь маленького приборчика, и внутренности зала ожидания, до сих пор наполненные лишь звуками портняжьего мастерства Максима, шипением пара, капелью воды с потолка и бульканьем фонтанчиков из лохматых труб, огласились ритмичной румбой, что выглядело совершенно дико, но поразительным образом дополняла колоритную картину встречи дорогих гостей — рыцарь на привале, чинящий попону своей лошади, почти скрытый клубами дыма, как будто он по рассеянности или от холода присел задом точно в костер, сексапильная дамочка, с невинно-удивленным взглядом крысеныша, впервые взглянувшего на свет божий, и задравшимся чуть ли не до пояса крошечным платьицем, открывавшим живописный вид на белую полоску кожи между ажуром черных трусиков и чулок, вызывая у мужчины не столько желание, сколько успокоение от того, что под юбкой не прячется какая-нибудь скорострельная базука и можно спокойно полюбоваться на хорошенькую девушку, не хватаясь судорожно за пистолет и не ожидая подлого выстрела куда-нибудь в область затылка.
Вика сначала притоптывала в такт музыке своими зашнурованными высокими ботинками, основательностью и неизносимостью напоминающие макимовы говнодавы, но более изящные и не портящие эстетический вид тощих (или стройных) ног, потом принялась прихлопывать ладошами, ерзать попой по шелковому подкладу расстеленного на стуле пальто, качать головой, улыбаться, потом задрала и задрыгала ногами, активнее задвигала острыми локтями, затрясла шапкой волос; глаза заблестели, в них заплясали огоньки, и, в конце концов, не выдержав зажигательности ритмов, Вика соскочила со стула и принялась отплясывать по всему залу, в одиночку, совсем не нуждаясь в партнере.
Максим поглядывал на нее из-за завесы пара поверх усеянных крупными водяными каплями очков, не отрываясь от своего важного дела, и, нечего не понимая в танцах, все-таки признавал, что Вика смотрелась великолепно, хотя и не соответствовала никаким канонам как по телосложению, так и по танцевальному рисунку. Какой-то намек на румбу здесь, наверное, можно было усмотреть, но только если ты имел хоть какое-то представление о ней, а ежели не имел, то почему-то возникала аналогия с шаманским камланием, индейским боевым танцем и комплексом гимнастики неизвестной школы, которые девушка потрясающе нанизывала на мелодию, как на серебряную проволоку нанизывают жемчужины, полностью скрывая ее блестящим перламутром и изгибая таким образом, каким было необходимо для воплощения замысла ювелира.
Теперь музыка подстраивалась под плавные движения рук, бедер и ног, она послушно замедлялась и так же послушно увеличивала темп, в ритме проступали и тут же исчезали не столько возбуждающие, сколько гипнотизирующие тона, откровенно сексуальные движения набравшей откуда-то пухлости попы и живота сменялись холодной и медленной гибкостью плоскогрудой змеедевы, аромат любви и страсти перебивался ядовитыми флюидами, вместе с тем намекавшие на не менее сладостную смерть, и Максим поймал себя на том, что глаза его прилипли к Вике, для чего он незаметно для себя завел их под самый лоб, так что мышцы глазных яблок мучительно заныли, помогая стряхнуть очередное наваждение, и ему пришлось оторваться от напарницы, но он не успел даже посмотреть на дело рук своих, так как уставшие глаза протестующе закрылись, а разум чисто рефлекторно почти провалился в хорошо обжитую яму сна, если бы пошедшая не туда, куда нужно, игла, не воткнулась вместо плаща в беззащитную ладонь, так что Максим сразу же проснулся и отдернул руку, при этом, опять же чисто рефлекторно, потянувшись к куче оружия, разложенного за спиной.
Черный безобразный стежок шел криво даже относительно зигзагообразной прорехи, собирал уродливые складки, торчал плохо натянутыми петлями, несколько раз завязался в большие узлы, но Максима он полностью удовлетворил. Он лизнул уколотую и зудящую, как от укуса комара (размером с собаку), ладонь, но язык наткнулся на неприятно шершавую, негигиеничную, лоснящуюся от грязи замшу, ставшую из желтой черной, и Максиму долго пришлось отплевываться, чтобы избавиться от гадостного ощущения во рту, а когда слюна кончилась, то и просто соскребать с языка въедливые частицы пальцами, так что тот в конце концов распух, заболел и потерял вообще всякую чувствительность, но Максима это устроило и он зажал его между зубами, что, как он считал, должно было утихомирить боль. Кончик языка выглядывал между зубов, придавая Максиму вид здорово раскормленного дауна, тем более что очки скрывали глаза, а царапины на лице и клубящийся пар странным образом только подчеркивали эту иллюзию.
В то же время дверь шлюза распахнулась от мощного толчка и даже встроенная гидравлика не спасла ее от сильнейшего столкновения со сложной системой труб, ветвящихся как раз около входа, из-за чего некоторые из них прогнулись, тонкая обшивка пошла трещинами, места спайки расклепались, оттуда ударили новые гейзеры, окончательно заклубившие зал ожидания, и под аккомпанемент Викиной музыки, шипение пара и воды в помещение вошли долгожданные гости.
Максим и Вика, как оказалось, не слышали шума вертолета, доставившие клиентов, то ли из-за рева ветра, то ли из-за румбы, то ли просто от невнимательности, но это мало что могло изменить — в любом случае план пришлось менять на ходу, импровизируя и дурачась. Вика продолжала танцевать, Максим застыл с маской дебила на лице, но на него и так не обратили особого внимания, лишь профессионально мазнув по разнагишавшейся, безоружной, заржавевшей фигуре Железного Дровосека, а потом удивленно и восхищенно сосредоточившись на кружащейся девичьей фигурке.
Процессия продолжала мучительно долго втягиваться в дверь, как длиннющая, плотно позавтракавшая и пообедавшая змея, молчаливо и увесисто играя мышцами, бряцая оружием, сверкая компьютерными терминалами на глазах, покачивая чудовищными складками жирной плоти, свиваясь кольцами на небольшом пространстве между шлюзом и проходом в подъемник, уплотняясь, наливаясь, набухая уже как пиявка, так что еще через несколько секунд она бы лопнула, хаотично растекаясь по железной емкости, теряя все свое тактическое преимущество, но тут, гремя оружием, цепляясь за стулья и трубы свисающими с пулеметов, как уши спаниелей, лентами с зелеными кончиками трассирующих пуль, не забывая водить из стороны в сторону дулами, раструбами, излучателями, выставив вперед колоссальный живот-дирижабль, поддерживаемый широченным кожаным ремнем, защелкнутым на большой амбарного типа замок, и толстыми резиновыми помочами, вырезанными, судя по оставшимся рубчикам, из протектора от грузовика, с настолько широкими брюками, что развевающиеся штанины занимали чуть ли не все пространство между рядами стульев, квадратными бахилами на ногах, сильно смахивающими на ступни гиппопотама, удав-телохранитель устремился вперед, не отрывая глаз — маковых зернышек от Вики, потрясая восторженно разлегшимися на плечах щеками и потея таким крупными каплями пота, что в них можно было захлебнуться.
Процессия под музыку и в ритме румбы приближалась к Вике, шлюз к этому времени захлопнулся, и все должны были быть в сборе, хотя в толпе нельзя было сразу же определить тот центр кристаллизации, ту ось, вокруг все крутилось и на который все осаждалось, и это было разумно, так как времена крутого выпендрежа прошли, все имели зуб на всех, красивые вещи и бронированные машины вызывали не столько уважение, сколько ничем больше не сдерживаемое желание врезать по ним из пушки, и поэтому первой заповедью «сыночка» было: затеряться в толпе, желательно себе подобных, что опять же не составляло труда, ибо даже последний идиот вполне гармонировал с ним блеском интеллекта, лежащего на его благородном, низком, заросшем шерстью лбу.
Впрочем, разбираться с этим было некогда ни Вике, ни Максиму, вернувшемуся к шитью, решив наложить на плащ еще парочку швов в наиболее прорехоопасных местах, так сказать, соломку подстелить, и теперь он решал трудную задачку из области сопромата, качественно вычисляя критические области, их местоположение и геометрию. Первой же мыслью у него было внимательно осмотреть подмышки, но он понял, что опоздал и намного — там красовались такие махровые дыры, что никакие швы их бы не заделали, только — заплаты из родственного материала, с которым опять же возникали свои проблемы — такой плащ у Максима имелся в единственном экземпляре, а копаться на помойках в поисках аналогичной продукции не хотелось.
