— Алина, твоё так называемое возвращение из детства ознаменовалось победой рудогорского вокально-инструментального ансамбля в отборочном конкурсе музыкального фестиваля. Означает ли это, что ты вернулась к общественной жизни в новом качестве: уже не просто поэтессой, а поэтом-песенником и певицей?

— Такое преобразование стало частью моего взросления. Теперь я уже не маленькая девочка, а комсомолка. ЦК ВЛКСМ постановил, что стране нужны хорошие песни и организовал Музыкальный фестиваль молодёжи и студентов СССР. Комсомольцы из Рудогорска выполнили это постановление. Я рада, что тоже поучаствовала в нашем общем деле.

— Что ж, Алина, мне остаётся лишь пожелать тебе и ВИА «Солнечные котята» успехов в финальной части Музыкального фестиваля молодёжи и студентов СССР. Со своей стороны я обещаю, что обязательно приду летом на ваши выступления в Москве. Посещу их не только как журналист, но и как давняя поклонница твоего творчества'.

Я громко хмыкнул, взглянул на Волкову — та всё ещё скользила взглядом по газетной странице. Дождался, когда Алина дочитает статью. Улыбнулся и развёл руками.

— Вот теперь, действительно всё закончилось, — произнёс я. — Поздравляю!

Волкова нахмурилась. Она накрыла ладонью мою руку. В её ярко-голубых глазах отразился заглядывавший в окно кабинета директора солнечный диск.

— Что… закончилось? — спросила Алина.

Я поправил очки.

— Чёрная полоса в твоей жизни закончилась. Я бы даже сказал: по официальной версии она и не начиналась. Не было никаких гонений юной поэтессы Алины Солнечной. Вон, в газете об этом едва ли не прямым текстом написали. Ты сама, Алина, добровольно прервала свою публичную творческую жизнь — так и запомни. Но советский народ тебя помнит и ждёт от тебя новых свершений.

Мне почудилось, что Волкова растерялась.

— Что это значит? — произнесла она.

— А это значит, Алина, что Юрию Владимировичу Андропову понравились твои стихи, — сказал я. — И он не прочь прочесть и другие твои работы: в новых сборниках, которые, нисколько в этом не сомневаюсь, возьмут у тебя для публикации уже в этом году.

— Ты так думаешь?

Алина вздохнула.

— А как иначе трактовать тон этой статьи? — спросил я.

Указал на газету.

— Да это едва ли ни официальный пропуск для тебя и «Солнечных котят» на финал московской части фестиваля! — заявил я. — Потому что советские граждане со всех уголков СССР, где читают «Комсомольскую правду», теперь жаждут увидеть вас на экранах своих телевизоров. И очень расстроятся, если жюри конкурса помешает осуществлению этого желания.

Волкова задумчиво посмотрела на газету.

«А ещё это значит, — мысленно добавил я, — что Комитет государственной безопасности СССР всё же наградил меня за спасение рудогорских заложников. Как и предсказывала Волкова. Как я и надеялся. Эта статья в «Комсомольской правде» во стократ ценнее, чем благодарственное письмо, почётная грамота или даже медаль «За отличную службу по охране общественного порядка».

Через пять дней после выхода статьи в газете «Комсомольская правда» Полковник передал Алине первые два письма от советских граждан. Письма принесли в школу. В графе для адреса получателя на конвертах значилось: «Карельская АССР, город Рудогорск, Алине Солнечной». Почтальон вручил почтовые отправления Михаилу Андреевичу Снежному — потому что на почте знали: «та самая поэтесса» училась в первой школе. Мы с Алиной распечатали конверты сразу же, как только вернулись с учёбы (поднялись на пятый этаж в квартиру Волковой).

Я уселся в кресло, подмигнул Барсику, поправил очки и с выражением прочёл оба письма вслух. Алина стояла с пепельницей в руке около форточки, слушала меня, нервно затягивалась табачным дымом. Работница швейной фабрики из Ленинграда и слесарь с Онежского тракторного завода выразили восхищения «ранним» творчеством поэтессы Солнечной и торопили Алину с публикацией новых сборников стихотворений. А ещё они заверили, что с нетерпением ждут лета, когда по телевизору покажут Алину Солнечную и «рудогорских котят».

На следующий день Полковник отдал нам ещё четыре письма — для Алины Солнечной. В четверг лишь одно. А в пятницу число писем от поклонников Алининого творчества перевалило за десяток — тогда же появилась и первая «ложка дёгтя»: некий бухгалтер из совхоза «Заря» выплеснул на страницы своего письма «отрицательные эмоции». С понедельника конверты уже совали в почтовый ящик квартиры Волковых. Но в конце месяца письма приносили Алине домой (в ящик они уже не помещались), отдавали из рук в руки Нине Владимировне.

В своих длинных и эмоциональных посланиях советские граждане признавались в любви к Алининым стихам, просили поэтессу опубликовать «хотя бы в газете» новые произведения: «взрослые». Они спрашивали, споют ли Алинины песни Алла Пугачёва или Эдита Пьеха. Жители столицы обещали, что поддержат выступление ВИА «Солнечные котята» на фестивале в Москве. «Ложки дёгтя», что попадались в куче писем, я Алине не зачитывал. Мы вместе с Волковой относили их в ванную комнату и безжалостно сжигали в металлическом тазу.

Пришло письмо и из издательства (на адрес «Рудогорск, Алине Солнечной») — из того самого, что выпустило Алинин сборник «А. Солнечная. Рисунок судьбы: избранные произведения». Меня это событие удивило. Потому что я полагал: нынешние сочинители сами обивали пороги редакций, уговаривали издать их творения (задабривали редакторов коньяком и конфетами). Но ответственный книгоиздатель в своём письме не требовал от юной поэтессы подарков — сообщил, что его редакция «рассмотрит возможность публикации» Алининого нового сборника.

Роман «Гренада» я дописал в середине апреля (слишком много отвлекался от работы над рукописью в феврале и в марте). Нина Владимировна уже к концу месяца отпечатала на машинке заключительные главы — я разложил их по тридцати картонным папкам, подготовил к отправке в редакции журналов и издательства. Но с отправкой рукописи повременил: папа сообщил, что появились «варианты» с обменом квартиры. Я решил, что сперва выясню свой будущий первомайский адрес (допустил, что в этой жизни он изменится) — его и укажу «для связи» адресатам рукописей.

Книга получилась чуть объёмнее, чем я рассчитывал: почти двадцать пять авторских листов или около миллиона знаков (с пробелами). Женской аудитории я своим произведением точно угодил: опробовал роман на представительницах трёх поколений. Алина и моя мама заявили, что советские женщины «обрыдаются». А Нина Владимировна похвалила меня за создание «правильных» образов «кубинских товарищей». Я разместил на фоне любовной линии все известные мне сведения об американском вторжении в островное государство — будто сам себе подложил бомбу с часовым механизмом.

После шестого марта и до конца учебного года ВИА «Солнечные котята» провели в Рудогорске ещё три концерта. И каждый раз на выступлениях коллектива случались аншлаги. Рокотов надеялся, что на майские праздники его ансамбль прокатится на концерт в Петрозаводск. Но выступление в столице Карельской АССР не состоялось — по неизвестной мне причине. В апреле Рокот лишь объявил ансамблю, что «в Петрике концерта не будет — облом». Алина и музыканты не расстроились: перспектива выступления в Петрозаводске даже в глазах парней из ансамбля теперь выглядела не слишком привлекательной — в сравнении с участием в московской части Музыкального фестиваля молодёжи и студентов СССР.

В июне произошло сразу несколько значимых для меня и для Алины событий. Во-первых, я и Волкова закончили школу. Мне вручили золотую медаль, которая порадовала маму и Алину больше чем меня. Во-вторых, в самом начале месяца Волкова получила из Литературного института положительные рецензии на свои стихи. Её пригласили на собеседование — в августе. А в третьих, радостный Сергей Рокотов сообщил: москвичи одобрили для участия в московской отборочном цикле все сочинённые Алиной песни из репертуара ВИА «Солнечные котята». На фестиваль «пропустили» даже музыкальные композиции «Ты возьми моё сердце» и «Я рисую». «Ёлы-палы, — сказал Сергей. — Вот это мы там жахнем, так жахнем!»