— Ну не Руслан Петров же…

Я поправил очки.

— Так и знала! — сказала Корж. — Ух, ты! Сама Алина Солнечная для нашего ансамбля песни сочинила! Наша Алинка! Не удивительно, что в Петрозаводске «Солнечные котята» победили! Правда? Мы и в Москве такое устроим!.. Ух! Только держись!

Шум в динамике стал громче — будто случился порыв ветра.

— Конечно, устроим, — сказал я. — Но это случится летом. А пока мы с этим концертом разберёмся. И с визитом московских журналистов. Белла, ты сейчас запомни главное: мне нужны три билета. Принеси их к главному входу за полчаса до концерта.

Маме я сообщил, что на концерт она пойдёт без меня. Заявил, что отведу в ДК Алину. В провожатые маме назначил Лену Кукушкину.

О явившейся к нам в город журналистке из Москвы я Волковой всё же рассказал. Решил: Алина видела Григалаву в Москве — наверняка узнает её, когда заметит Дарью Матвеевну рядом со мной в зрительном зале. Но выдал Алине урезанную версию сегодняшних событий: умолчал о визите Григалавы в школу.

— Ваня, как ты думаешь, почему она приехала?

Я улыбнулся, сказал:

— Забыла о нашем письме? Уверен: оно сработало. Ни за что не поверю, что московская журналистка приехала в нашу карельскую глубинку по собственной дурости. Дарья Матвеевна мне так и сказала: задание от редакции.

Я указал пальцем в потолок, продолжил:

— А это значит, что в «Комсомольскую правду» спустили заказ на статью о тебе: оттуда, с самого верха. Не иначе как Андропов подсуетился. Другого повода для интереса к твоей персоне не вижу.

Алина спросила:

— И что теперь будет?

— Концерт у тебя будет, — ответил я. — Через два часа. И больше ни о чём не думай. Полгорода придёт, чтобы тебя послушать. Поэтому не думай о московской писаке, а сосредоточься на работе.

Волкова вздохнула.

— А если ей мои песни не понравятся? — спросила она. — Если она напишет плохо не только обо мне, но и о «Солнечных котятах»? Представляешь, Ваня, как мальчишки расстроятся?

Я поставил на пол гитару, выбрался из кресла. «Карельский снежный барс» среагировал на мои действия: спрятался под диван. Барсик меня снова считал конкурентом за внимание «хозяйки» — посматривал в мою сторону без дружеской симпатии.

— Алина, не будь наивной, — ответил я. — Никого не волнует, что понравится или не понравится Григалаве. Её редакция получила чёткий заказ. В статье рассказ о тебе преподнесут в том ключе, в каком им велели: не иначе.

Волкова шагнула ко мне, прижалась лбом к моему плечу (я погладил её по голове).

— Неужели снова… начнётся? — спросила она.

Подняла голову, посмотрела мне в лицо. Пристально. Не моргала.

Я заглянул в её глаза (ярко-голубые), ответил.

— Ничего и не заканчивалось, Алина. Это «всё» ещё продолжается.

— Ты так думаешь?

— Я уверен в этом! Ты по-прежнему скрываешь своё прошлое, прячешь свои стихи. И даже Кукушкина никому не говорит, что у неё есть твой автограф! Но что самое ужасное: твои стихи не видят читатели. Разве это всё называется «закончилось»?

Я покачал головой.

— Нет, такое «закончилось» нас не устраивает. Газета «Комсомольская правда» однажды испортила тебе жизнь. Теперь для неё самое время всё исправить. Я так думаю. Очень надеюсь: Григалаву прислали в наш город именно для этого.

Алину Волкову я привёл во Дворец культуры за час до концерта. Вошли мы в здание через служебный ход: тот самый, через который я сбегал от поклонниц по субботам. В репетиционном зале я доверил Алину заботам улыбчивой Изабеллы Корж.

Белла улучила момент, пока Волкова отвлеклась, шепнула мне на ухо: «Мама встретит вас у входа».

Я поцеловал Алину и пожелал девчонкам удачи.

Москвичи подошли к ДК точно в назначенное время. Я встретил их на улице. Стемнело. Но в городе уже включили освещение — рядом с похожими на грибы фонарями серебрился снег, будто на праздничной открытке. Мрачные силуэты сосен и елей не шевелились. Не покачивали ветвями и словно отлитые из серебра берёзы. Я отметил, что к вечеру не стало теплее. Дарья Матвеевна прикрывала нос варежкой. Олег Слуцкий браво топорщил усы и с вызовом посматривал по сторонам, словно «принял» сто граммов «для сугрева» и за себя и за свою спутницу. Я отвесил журналистке парочку комплиментов. Улыбнулся в объектив фотокамеры. Повёл столичных гостей к главному входу — вслед за группой румяных и весёлых жителей Рудогорска.

Провёл москвичей через тамбур — отметил, что фойе Дворца культуры многолюдно. Видел, как жительницы Рудогорска поспешно избавлялись в гардеробе от верхней одежды. Но они не спешили в зрительный зал. Чинно прохаживались в фойе. Кивали знакомым, обменивались с ними дежурными фразами. Улыбались. Горделиво демонстрировали друг другу свои пылившиеся с Нового года в шкафах наряды и украшения. Запах попкорна я в воздухе не почувствовал (не те времена). Но уловил множество душистых шлейфов духов и одеколонов — самых разных: от приятных цветочных ароматов, до клопоморного душка «Тройного одеколона». Я громко чихнул. Поправил очки и повёл работников «Комсомольской правды» к гардеробу.

Директоршу Дворца культуры я заметил, когда только шагнул в фойе. Та нас тоже увидела. Но продолжила разговор с расфуфыренной парочкой: с наряженным в серый полосатый костюм немолодым толстяком и с его увешанной золотыми украшениями светловолосой пышнотелой спутницей. Корж посмотрела мне в глаза — просигналила, что не пропустила моё появление. Но на её лице не дрогнул ни один мускул — женщина не прервала свой монолог и не взглянула на москвичей. В нашу сторону она устремилась, когда журналистка спрятала в сумку полученный в гардеробе номерок (Слуцкий свой номерок сунул в карман брюк). В радушном приветствии раскинула руки. Сверкнула улыбкой. На мгновение мне почудилось, что директорша ДК моя тёща.

Корж поздоровалась со мной и с моими спутниками: радушно, как приветливая и ответственная хозяйка (удивился, что она не вынесла каравай с солью). Я представил ей «моих хороших знакомых из Москвы» — с моей подачи наряженная в деловой костюм Григалава засветила журналистские корочки. Олег Слуцкий сверкнул зубами, пригладил усы; на десяток секунд он без предупреждения ослепил директоршу Дворца культуры фотовспышкой. Дарья Матвеевна почти искренне воздала похвалы и Рудогорску, и рудогорскому ДК — пока мама Изабеллы восстанавливала зрение и удерживала на лице приветливую улыбку. Женщина проморгалась — уточнила: окажется ли её портрет в газете. Молодцевато топорщивший усы Олег бодро ответил: «Как решит редактор».

Корж кокетливо поправила причёску и выдала пафосную рекламу сегодняшнему концерту. Упомянула о своём непосредственном участии в создании рудогорского вокально-инструментального ансамбля. Прихвастнула достижениями коллектива на недавнем фестивале в Петрозаводске. Рассказала, каких усилий ей стоила организация концерта ВИА — в столь сжатые сроки. Отчиталась, что коллектив Дворца культуры хорошо подготовился к празднованию Дня Советской армии и Военно-морского флота. Перечислила, какие ещё приуроченные к грядущему празднику мероприятия ждут горожан и гостей города. Пожелала нам приятно провести время. Заверила, что концерт нам понравится. Сунула мне в руку клочок бумаги с указанием номера ряда в зале и мест.

У входа в зрительный зал нас пристально осмотрела строгая билетёрша. Она перекрывала своим массивным телом вход не хуже, чем дверь. Просвечивала наши тела взглядом, будто интроскоп.

— Котёнок, — произнесла женщина. — И с ним ещё двое.

Она словно повторила чужие слова. Плотно сжала губы, нахмурила брови.

Строго взглянула мне в лицо и спросила:

— Котёнок, «ещё двое» с тобой… это эти что ли?

Билетёрша толстым, похожим на сосиску пальцем указала на москвичей.

— Двое, — подтвердил я. — Со мной.

Женщина вздохнула и будто нехотя посторонилась.