Я устало вздохнул. Смотрел на серьёзное лицо одноклассницы, подбирал в уме подходящие извинения: опыт прошлых лет подсказывал, что перед женщинами проще лишний раз извиниться, чем терпеть потом их ядовитые плевки в спину. Громыхнул дипломатом, поправил очки. Но не заявил об «искреннем сожалении». Потому что услышал извинения Кравцовой. Принцесса не выглядела виноватой: не опускала глаза, не скрещивала руки, не шаркала ногами. Но голос её звучал печально. Наташа подёргивала плечами, смотрела мне в глаза, словно считывала мои эмоции. Я невольно вспомнил, как проходили наши с ней разговоры, когда мы были девятиклассниками. Как вздыхал и заглядывал Наташе Кравцовой в глаза: отыгрывал роль влюблённого Пьеро.

Мысленно повторил концовку известного тоста: «Он сказал: „Да“. Она сказала: „Да“. Но годы были уже не те». Слушал слова Принцессы: она сожалела, что не напоила меня вчера чаем. Говорила, что поняла мой намёк — там, на набережной. И что очень хотела бы угостить меня пирогом («Сама пекла»). Объясняла: не пригласила меня вчера в гости, потому что «дома был папа». «Мой папа полковник», — сказала она. Мне почудилось, что в её трактовке слово «полковник» означало не воинское звание, а некую черту характера. О «ванне с тёплой водой» она не упомянула. Но сообщила, что «сегодня папа будет в части», и что («если захочешь») она испечёт новый пирог. Одарила меня улыбкой. Поправила мой воротник. Поинтересовалась моими планами на сегодняшний день.

«Она ещё и пироги печёт, — подумал я. — Повезёт же кому-то».

Указал на Алину Волкову.

Моя соседка по парте переступила школьный порог — черноволосый пионер пропустил её, придержал дверь.

— Сейчас я иду к Волковой, — сообщил я. — А вечером у меня репетиция во Дворце культуры.

Махнул Алине рукой, подозвал к себе.

И поинтересовался:

— А с чем будет твой пирог?

— Куда это твоя Наташа побежала? — спросила Волкова.

Она остановилась рядом со мной, смотрела вслед чеканившей бодрый шаг Кравцовой — Принцесса спешно удалялась от нас в направлении школьных ворот, не оглядывалась.

Я пожал плечами.

— Наверное, пирог подгорает.

— Какой пирог? — переспросила Алина.

Она поправила мне воротник — в том самом месте, где его уже теребила Кравцова.

— С брусникой, — ответил я.

Волкова поморщила нос.

— Не люблю бруснику, — заявила она.

— Я бы сейчас и его съел… Но лучше — с мясом.

Я вздохнул и спросил:

— Волкова, чем ты меня сейчас угощать будешь?

— В каком смысле? — сказала Алина.

— В прямом. Мы сейчас идём к тебе. А я проголодался.

Волкова заслонилась от меня портфелем.

— Зачем… ко мне? — спросила она.

— Предложение тебе делать буду, — ответил я.

В квартиру на третьем этаже я не пошёл. Взял у Волковой ключ и сразу отправился на пятый, к Барсику. Потому что понимал: уже в начале нашего разговора Алина потянется за сигаретой.

Я как мог подробно рассказал Волковой о задумке Рокотова. Поделился с ней мыслями Рокота относительно армейской службы. Поведал Алине о фестивале, о желании Сергея заполучить пригодные для выступления в Петрозаводске песни. Сообщил и о сомнениях лидера ансамбля в том, что его вокал принесет роудогорскому ВИА успех на конкурсе. Сказал, что музыканты предложили мне петь — на том самом фестивале. Выдал краткую справку о войне в Афганистане и рассказал о своей находке в интернете. Как мог, объяснил Алине, что такое «интернет». Выразил надежду относительно того, что «лауреатство» или «дипломантство» помогут Сергею не погибнуть на войне. Пересказал слова Рокотова о том, что песни на стихи Волковой не понравятся слушателям в исполнении мужчины. А на десерт объявил, что поведу сегодня Алину в ДК на «прослушивание».

— Меня?! — сказала Волкова.

Напуганный громким звуком Барсик спрятался под диван, рядом с ногами своей хозяйки.

— Тебя, Волкова, — сказал я. — Ну а кого же ещё? Слышал вчера, как ты поёшь. Честно тебе признаюсь: ты не просто талант — талантище! Рокотова природа музыкальным слухом не обделила. Поэтому Серёга сразу поймёт, что ты годишься для его затеи. С тобой в качестве солистки у ансамбля будут вполне приличные шансы на высокие места в Петрозаводске.

— Но… я не могу! А как же ты?

— Волкова, я же тебе объяснил: песни на твои стихи нужно петь женским голосом. В этом я убедился, когда услышал вчера твоё исполнение «Ты возьми моё сердце». Это было здорово! Я не преувеличиваю. В твоих тетрадях я видел много стихотворений, из которых получатся классные композиции. Но ни одной — для мужского голоса.

Алина забралась на диван с ногами, вынула из пачки сигарету, закурила. Придвинула к себе пепельницу.

Барсик под диваном недовольно фыркнул.

— Ваня, зачем тебе мои стихи? — спросила Волкова. — Я помню, какие хорошие песни ты пел в походе. Мне они понравились. Они понравились всем, кто их тогда слушал. Уверена, что в своём сне ты слышал и много других. Знаю: ты помнишь их все. Песни из будущего — они сейчас покажутся нам необычными и обязательно привлекут к себе внимание.

Я усмехнулся.

Сказал:

— Вот именно. Привлекут.

Откусил кусок бутерброда (с молочной колбасой).

— Не хочу этого внимания, — пробубнил я с набитым ртом.

Алина выдохнула дым в сторону приоткрытой форточки.

— Почему? — спросила она.

— У меня большие и серьёзные планы на будущее, — сказал я. — Они связаны с тем моим сном. И кое-кому некоторые мои поступки обязательно покажутся подозрительными. И эти кое-кто, не будем называть их вслух, заинтересуются моим прошлым. Представь, если они узнают, что я будто фокусник извлекал из шляпы непохожие друг на друга песни.

Развёл руками.

— А эти «кое-кто» не обычные завистливые идиоты, как этот… Леонид Феликсович Лившиц. Сообразят, что прежде ничем не примечательный школьник не мог в одночасье зафонтанировать эстрадными хитами. Заинтересуются происхождением песен. Обязательно проведут экспертизу моих текстов. Нормальную, не вымышленную. И узнают…

Я выдержал паузу.

— …Что все они написаны талантливой поэтессой Алиной Солнечной. Потому что песни, которые я пел у костра, уже никто не вспомнит. Один «Котёнок» — это допустимая погрешность. Я надеюсь, что он вообще не покинет стен рудогорского Дворца культуры. А слова и ноты других песен из будущего Рокотов от меня не получит.

Сделал осторожный глоток из кружки: чай пока не остыл.

— Не вижу смысла рисковать будущим, — сказал я. — Причём, не только своим. Из многих твоих стихов получатся хорошие песни. Как из «Ты возьми моё сердце». Музыку к ним напишу. А как вокалист я тебе и в подмётки не гожусь. Песни из будущего не увеличат шансы ВИА Рокотова занять высокие места на конкурсе. Если у ансамбля будут твои.

Пожал плечами.

Спросил:

— Так зачем рисковать? Стихи я не сочиняю: «Котёнок» не в счёт. Играть на гитаре меня научила ты…

— Я?

Алина взмахнула сигаретой.

— Больше некому, Волкова.

Я усмехнулся.

— Не мог же я обучиться самостоятельно. Так что музицировать меня учила ты. Запомни это. И всем говори, что пробудила во мне талант музыканта и композитора. Хотя… композитор из меня так себе: сочиняю не по правилам, а как получится. Важно, чтобы моим способностям нашлось понятное объяснение.

— Но…

Алина прогнала от своего лица дым.

— Ваня, но я не могу петь… — сказала она. — Не хочу!

Я повертел в руке остатки бутерброда — осмотрел их с разных сторон.

— Тогда Серёжа Рокотов погибнет. Пятнадцатого января восемьдесят пятого года. В Афганистане.

Алина выпрямила спину.

Я посмотрел ей в глаза.

— Но ты ведь сам говорил, что это мог быть его однофамилец! — сказала Волкова.

Она не отвела взгляд.

Белый котёнок вновь спрятал голову в тень от дивана.

— Вот и проверим, — сказал я.

Алина покачала головой.