Воспользовавшись неповоротливостью товарища, датчанин ловко подсек левую ногу, на которую все время опирался Олаф, оберегая подбитую Хэймлетом, и урман с грохотом и руганью растянулся на земле. Хэймлет вконец потерял осторожность, слишком приблизившись к лежащему Олафу.

- Уууййяя! - Сотрясая древние ели громовым раскатом своего голоса, Олаф в невероятном порыве подскочил с земли и влепил товарищу такую затрещину, что Хэймлета подбросило в воздух. Пролетев несколько шагов, он распластался на земле, не подавая при этом никаких признаков жизни.

- Что, кузнечик, допрыгался? -довольно прохрипел Торкланд, растирая по лицу кровавые сопли.- Впредь будешь знать, как с дядюшкой бороться.

Олаф лег, перевернулся на спину и расслабил саднящие мышцы. Солнце уже взошло, но приятный, чуть морозный ветерок ласково обхаживал ушибы.

- Воды,- раздался чуть слышный хрип с той стороны, где лежало тело Хэймлета.

- А, все-таки согрелся? - съехидничал Олаф, поднимаясь с земли и направляясь к товарищу.-Я говорил тебе, что не дам умереть от простуды.

Хэймлет ничего не ответил.

"Эй, так у него, наверно, вывернута челюсть, иначе он точно назвал бы меня рыжей обезьяной или еще чем-нибудь гадким",- решил Торкланд.

Он пощупал пальцами подбородок датчанина, тот тихо застонал и трепыхнулся, догадка оказалась верной.

Олаф, кроме того что был самым грамотным в своей округе, еще и слыл искусным костоправом и вышибателем больных зубов. Длинными зимними вечерами, когда устье фиорда покрыто льдом, а корабли мирно зимуют в своих сараях, Олаф любил слоняться по округе, заходить к соседям и, принимая чарочку-другую, между очередной порцией вставлять на место вывихнутые руки и ноги. Люди были очень благодарны ему за это и не жалели эля. Тем более что в случае чего он мог вывернуть обратно. К тому же после каждой драки он принимался ремонтировать людей, иначе у него давно бы не осталось соседей и домочадцев, а Асьхен пришлось бы в одиночестве коротать время, дожидаясь Торкланда из походов.

Олаф легко дернул подбородок товарища и поставил на место.

- К вечеру будешь сырое мясо жевать,- со знанием дела проговорил ярл.

Торкланд отвязал коней и, взвалив Хэймлета на спину одного из них, медленно повел к реке. Не поенные с вечерней скачки жеребцы учуяли воду и, не ожидая особого приглашения, осторожно начали спускаться по склону вниз. Войдя в реку, они опустили морды, жадно глотая вкусную проточную воду. .

Викинг стянул Хэймлета с лошадиного крупа и опустил лицом в реку так, чтобы тот только не захлебнулся, а сам сел на берегу, отдыхая. Солнце уже начинало припекать и, несмотря на позднюю осень, щедро одаривало теплом окружающую природу. Олаф довольно нежился на солнышке и мечтал о том, как он нападет на какой-нибудь богатый корабль и привезет Асьхен к Йолю драгоценные подарки.

Хэймлет зашевелился и, видно наглотавшись воды, громко кашлянул, затем чихнул, потом поднялся на руках и наконец сел.

- Обезьяна,- непослушными губами выдавил из себя конунг.

Олаф рассмеялся:

- Вот теперь я вижу, что несильно зашиб тебя, а то уж было испугался, что мне самому придется выбираться из этой дикой страны с ее сумасшедшими богами.

Хэймлет еще раз напился воды, затем, смочив лицо, встал и нетвердой походкой отошел от берега. Плюхнувшись на песок, он растянулся рядом с товарищем, ловя последние теплые лучи уходящей осени.

Что такое для хорошего викинга дружеская потасовка? Чуть погодя Хэймлет снова был в форме. Вот только говорил еще с трудом, и поэтому друзья ехали молча.

Острый глаз Хэймлета сразу определил едва видную тропу вдоль берега, не замеченную Олафом, и воины поехали по ней на запад.

Дорожка не была широкой, то и дело приходилось раздвигать лапник, преграждавший путь, но все-таки лошадь по ней могла двигаться спокойно. Справа журчала речка, веселыми бликами отражая солнечные лучи и извиваясь вместе с тропой. Так, нарушая спокойствие леса разве что глухим постукиванием копыт да хрустом сухой ветки, неосторожно оказавшейся под конскими ногами, друзья пробирались вперед, домой.

Олаф никогда не был большим любителем поболтать, но угрюмое молчание в течение всего дня угнетало Торкланда. Он чувствовал себя глубоко виноватым и очень огорчался из-за этого.

Хэймлет, видя насупленное лицо товарища, в душе посмеивался, у Олафа все всегда было написано на лице, и не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, о чем он сейчас думает. Но датчанин не подавал вида, что раскусил спутника, а продолжал спокойно ехать впереди, плотно сжав челюсти и отыскивая дорогу. Да и, по большому счету, болтать все-таки было еще тяжело, хотя по сравнению с утром боль немного поутихла.

После полудня тропинка начала расширяться и стала заметно утоптанней, было совершенно очевидно, что здесь часто ходят люди. Олаф довольно потирал руки в предвкушении хорошей драки, его уже давно перестали терзать муки совести, и он рисовал картины одна ярче другой, мечтая о крепкой бойне,- в душе он всегда был романтиком. Правая рука Торкланда неугомонно ерзала по рукояти меча, а тропинка казалась бесконечной. Очень хотелось подраться в родном Мидгарде, где не было воинов, равных ему, где не было никаких сверхъестественных сил. Где все решало холодное железо и крепкая рука.

Признаки близости жилья становились все отчетливее, в воздухе появился слегка различимый запах дыма, наконец путники услышали приглушенные голоса.

Хэймлет первым соскочил с коня и, кинув повод Олафу, скрылся в подлеске. Ярл недовольно поежился, он привык быть впереди, но, отдавая должное ловкости товарища, не стал возражать.

Вскоре вернулся Хэймлет и взял своего коня обратно.

- Финны,-презрительно -бросил он. - Поживиться чем-нибудь вряд ли удастся, но брюхо набьем наверняка, если не распорют.

Они перешли на рысь, поддавая под ребра вороным жеребцам, тропинка это уже позволяла.

- Ну ты, Хэймлет, и сморозил, чтобы мне финны живот вспороли... Да скорее я утоплюсь в собственном дерьме, чем позволю хотя бы коснуться себя этим дикарям!

На полном галопе с гиканьем и криком викинги ворвались в финскую деревню.

Лесные жители, захваченные врасплох, привыкшие больше охотиться, чем сражаться, не знали, что делать. Они выскакивали из своих убогих жилищ, зачастую не понимая, что происходит, и тут же падали под ударами острых мечей закаленных в битвах воинов. На викингах не было кольчуг, и их могло ранить даже примитивное финское оружие - копья и стрелы с костяными наконечниками. Здесь редко у кого были железные ножи. Но охотники и рыболовы в науке боя были искусны гораздо меньше любой урманской или дунлендской девки из рода воинов.

Разочарованный Олаф безо всякого удовольствия кромсал это мясо, не проявляя особого рвения к погоне за теми, кому удавалось скрыться в лесу. Что и говорить о менее кровожадном Хэймлете, который так лениво работал мечом, что находись здесь какой-нибудь посторонний наблюдатель из опытных воинов, то он, наверно, заподозрил бы, что конунг просто спит. Однако это не мешало белобрысым дикарям подставлять свои головы под его клинок.

Вдруг как из-под земли перед Олафом выросла статная молодая женщина. Она подняла руки кверху и на ломаном хольмгардском языке, привывая, затараторила:

- Остановись, огнебородый воин, приносящий смерть моему народу. Именем Великой Матери мира, вдохнувшей жизнь во все сущее, и в тебя тоже, заклинаю: уйми свой гнев и не тронь моих людей. Бери, что захочешь, и иди себе с миром или останься и отдохни с дороги, но не убивай больше моих детей. Иначе великое проклятье ляжет на тебя.

- Ты, женщина, кто такая, чтобы угрожать мне, самому Олафу Торкланду, грозе Северного моря? Ни один мужчина еще не устоял передо мной, а от женщины я тем более выслушивать угрозы не намерен.- Олаф засмеялся в бороду.- Сейчас задеру юбку и объясню тебе, чем должны заниматься девки.

- Я не женщина, я мать! Я мать этого народа! - гневно завопила дерзкая незнакомка и затрясла премерзкого вида клюкой, зажатой у нее в кулаке.