Отцовское сердце почуяло недоброе еще в море, куда Дан Зортаг вышел с несколькими товарищами половить рыбу. Конечно, рыба – не Голубой Дракон, но между Большими Левами она оказывалась существенным подспорьем ловцам и их семьям и вносила немалое разнообразие в меню завтраков, обедов и ужинов. Погода благоприятствовала промыслу, невод раз за разом появлялся из темных глубин, полный серебристой сверкающей массы, и можно было еще ловить и ловить, но протрубил слышный лишь ему одному глас беды, и не посмели перечить Дану друзья, увидев его потемневшее от дурных предчувствий лицо.

Весь путь Дан Зортаг не отрывал глаз от медленно, очень медленно приближающегося берега; баркас подошел к нему в точке, ближайшей к его дому. Запрыгнув в спущенную на воду лодку, Дан несколькими могучими взмахами весел подогнал ее к берегу и, не дожидаясь, пока она ткнется носом в песок, соскочил в воду.

Он плохо помнил, как бежал всю дорогу до дома, как влетел внутрь, уже чувствуя холод опустевшего гнезда, как метался по комнатам, зовя единственную доченьку, свою Ладушку… И только в спаленке ее, увидев прислоненный к цветочному горшку листок хианга, покрытый торопливым почерком Лады, он все понял. И без сил опустился на пол.

Уже потом он прочел записку.

Мой родной, мой дорогой, мой любимый отец! Умоляю – прости меня за то, что делаю. Но не могу я по-другому. Иду я за Рангаром, как нитка за иголкой, и нет у меня иного пути в этом мире. Ты рассказывал мне, что мать моя сбежала с тобой, даже не получив родительского благословения. Такая была отчаянная и так сильно любила тебя. А ведь у меня ее кровь, и я поступаю, как она. Помню, ты говорил мне как-то, что судьба ее страшная, быть может, и миновала бы ее, получи она родительское благословение. И ежели любишь ты меня, ежели не прогневила я сердца твоего так, что забыть меня захочешь, молю: прости меня, отец! И благослови! Ибо ничто сейчас не сможет помочь мне, кроме твоего благословения. А коль все хорошо сложится, так и свидимся.

Деньги, которые ты мне на приданое отложил, я взяла, чтобы заплатить за место на корабле. Их хватит и на первое время на материке. Если случится оказия, перешлю весточку.

Твоя дочь Лада, любящая тебя навеки.

Дан несколько раз перечитал написанное, повторяя каждое слово, пока не заучил наизусть. Но и после этого он читал, не видя уже расплывающихся букв, и впервые за семь лет слезы катились по его обветренному, изрезанному морщинами лицу.

Как ни торопился Ил Сидарх, как ни заклинал он вместе с корабельным магом попутный ветер, корабль с Рангаром на борту опередил "Добрую весть" на два дня. Еще два дня ушло у Квенда Зоала и его шпионов, чтобы при помощи хитрости и золота узнать, что третьего дня на рынке гладиаторов был продан человек по имени Рангар Ол, похожий по приметам на чужака. Узнал Квенд и имя владельца новоиспеченного гладиатора.

Кровь вскипела в жилах Квенда Зоала, и он посредством Магического Кристалла передал Палу Коору ликующее сообщение.

Но реакция старого жреца охладила его радость. Сухим, безжизненным голосом Пал Коор произнес:

– Значит, чужак уже в Крон-армаре… Что ж, чему быть, того не миновать. Делай все, что считаешь нужным… чужака надо уничтожить во что бы то ни стало… но будь очень, очень осторожен!

– Да никуда он не денется, этот чужак! – воскликнул Квенд, чувствуя, как настроение почему-то начинает портиться. – И вот что я еще тебе скажу, о великий: в следующую связь готовься принять рапорт об удачном завершении операции.

Спрятав Магический Кристалл, Квенд Зоал облачился в парадную мантию и, не мешкая, отправился к хозяину чужака маркизу ла Дуг-Хорнару, человеку очень богатому и весьма влиятельному.

Ла Дуг-Хорнар обитал в роскошном дворце на Втором Кольце [Почти все большие города на Коарме имели единообразную планировку: в центре находилась большая Площадь с культовыми и правительственными учреждениями, вокруг которой концентрическими окружностями располагались улицы – кольца; ближайшая к Площади улица называлась Первым Кольцом и т.д. Чем выше было занимаемое горожанином положение, тем ближе к Площади он жил. Радиальные улицы назывались лучами. От Площади отходило ровно семь Главных Лучей: Первый Главный Луч, Второй Главный Луч и т.д. Лучи, начинавшиеся на кольцах, именовались так: Второй Луч Четвертого Кольца, Девятый Луч Одиннадцатого Кольца и т.п.] Подойдя к массивным воротам с высокой, искусно сработанной чугунной оградой, Квенд не удержался и плюнул. Хотя сам он был человеком вполне состоятельным, жил очень скромно и к бьющей в глаза роскоши аристократов относился с каким-то ему самому непонятным глухим раздражением. Возможно, причиной тому было соединение открыто им высказываемого и демонстрируемого пренебрежения (почти презрения) к роскоши с тайной (даже для него самого) завистью к ней?

К воротам крепился колокольчик; Квенд так дернул за веревочку, что едва не оборвал ее. Подошедшим привратник – хмурый верзила с бугристым лицом, одетый в расшитую золотом и серебром ливрею, – окинул гостя колючим взглядом и медленно, как бы нехотя, поклонился.

– Чего изволите? – Голос привратника гудел, как из бочки.

Квенд закусил губу. Простолюдины всех каст обязаны были обращаться к жрецам белой мантии с присовокуплением ритуального "о великий", а к жрецам более низких рангов – "о высокий". Только аристократам с дворянскими титулами позволялось обращаться к жрецам по имени.

– Что-то я плохо расслышал тебя, дружок, – сквозь зубы процедил Квенд. Раздражение нарастало и грозило захлестнуть его, как океанская волна.

Что-то мигнуло в острых глазах привратника.

– Я спросил, чего изволите, о высокий! – проревел он горным голосом.

Квенд дернулся, как от пощечины. Холодная ярость вспенила кровь. В таком состоянии он превращался в смертоносного зверя, в нерассуждающего убийцу, чья опасность многократно возрастала из-за его боевого мастерства.

С жутковатой улыбкой, больше похожей на оскал, Квенд коснулся застежки мантии и, не успела та опасть на землю, стремительным рывком взлетел на ворота и спрыгнул по ту сторону. При этом горячо запульсировал охранный медальон на груди – ворота оказались не только высокими, но и защищенными магией. Впрочем, не из самых сильных.

Явно опешивший в первое мгновение привратник с похвальной быстротой выхватил из ножен меч, но не успел изготовиться к обороне, и молниеносный разящий выпад Квенда достиг цели – с глухим стоном и смертельной раной в груди верзила рухнул на траву.

Со стороны дворца, почти скрытого за густыми зарослями деревьев и кустов, подбежали еще трое – все высокие, поджарые, в одинаковых зеленых униформах. Они тоже были вооружены мечами и, увидев труп привратника, повели себя как опытные бойцы: не бросились вперед очертя голову, а начали приближаться с трех сторон, совершая непрерывные обманные движения.

Отступать тем не менее Квенд не собирался, и трудно сказать, чем бы все закончилось, если бы не раздался громкий властный голос:

– Прекратить! Что здесь происходит?

Охранники отступили на шаг, держа мечи наготове. Квенд взглянул им за спину. К ним приближался, видимо, сам маркиз ла Дуг-Хорнар, так как на его роскошном камзоле рубиново светился тот же герб, что был изображен на воротах. Выглядел он статным и широкоплечим, холеное белое лицо оттеняли темные глаза, в которых светился ум и поблескивали ироничные искры; черные с проседью волосы были тщательно уложены, усы завиты и напомажены с известной долей франтовства, подбородок гладко выбрит, зато до самых скул опускались густые бакенбарды.

– Да пребудет с тобой благословение Сверкающих, – все еще дрожа от ярости и азарта схватки, прохрипел Квенд. – Так у тебя, благородный маркиз, встречают жреца?

– Полагаю, у меня больше оснований высказать неудовольствие, – холодно возразил маркиз. – На тебе ни царапины, а мой слуга мертв! А хороший слуга нынче дорого стоит.

– Вряд ли он был так уж хорош. Он проявил неучтивость, а когда я сделал ему замечание, так и подавно оскорбил меня.