— Он был прав. А Вернер меня воспринимал как свою дочь. В это трудно поверить, но он так ни разу и не догадался, что я русская. Один раз только, ругаясь, назвал меня чешкой. Что-то типа — «Ты ведешь себя, как чешка. Что тут думать-то, делать надо!»

— Штольц, конечно, — чудо. Старик мировой был.

— А вот тебя он невзлюбил.

— А было за что меня любить?

— Так уж и не за что?

Подали горячее, и Чернышков опять о чем-то задумался. Эрика смотрела на него и поймала себя на мысли, что ей не хочется расставаться с ним. Ей так хотелось прижаться к его плечу, просто спрятаться за его широкую спину, как за каменную стену. «Замужем, — подумала она — это ЗА МУЖЕМ». Как там, за мужем? И как туда попасть?»

Через какое-то время она вновь начала разговор:

— Ну а как ты свой бизнес раскручиваешь?

— Да у меня-то просто все. Родригес дал денег на организацию фирмы и список клиентов. Набрал народ, собрал всех ребят. Хорхе приказал утопить наше старое оружие и закупить новое. Я создал по его плану штат, распределил по его плану обязанности. Я-то не бизнесмен, и поэтому, говоря по-честному, все это создано Родригесом. Я так себя и веду. Клиентов, которые при имени Хорхе встают, молитвенно сложив руки на груди, охраняют ребята, подготовленные по методике, предоставленной Родригесом, вооруженные на деньги Родригеса. Даже премиальные, которые я выписываю людям, платятся не из моих собственных средств, а перечисляются из Аргентины.

— И что же тебя беспокоит?

— Я — взрослый умный сильный мужик, в самом расцвете сил, столько лет занимаюсь х-ней. Вместо того чтобы пахать, сеять, строить, или, на крайняк, Родину защищать, я охраняю полумаразматических Хандкарянов, которые и шагу не могут ступить без подсказки Родригеса. Домой хочу.

— Так скажи об этом Родригесу.

— Говорил. И не раз.

— А он что?

— Тебя, говорит, на этот пост поставила Родина и партия, поэтому, милый мой, будь добр, неси службу, где приказано.

— Так сурово?

— Ну, что-то в этом смысле.

— Ты знаешь, и у меня то же самое. После того как я открыла в Сан-Франциско филиал, после того как мое предприятие стало прибыльным, на меня словно обрушилось внимание Родригеса. Нет, я неправильно выразилась. Внимания-то как раз не стало больше. Просто Родригес позвонит и как бы невзначай скажет, посмотри-ка вот этого человечка на такой-то пост. И ставь ему такие-то и такие-то задачи, и вот так-то спрашивай за их исполнение. И постепенно, особенно после смерти Штольца, менеджеры, предоставленные Родригесом, заполонили всю фирму. Я не в претензии, не подумай, даже чувство того, что я сама — управляющая заведением Родригеса, меня не смущает, ведь все построено на его деньги. Более того, я прекрасно понимаю, что, если бы не было его и его поддержки, ничего бы у меня не получилось. Понимаешь, встает какой-то сложный вопрос. Сама бы я не отважилась принять какое-то рискованное решение, а зная о том, что от разорения меня всегда спасет Хорхе, я иду на риск и побеждаю там, куда никто другой бы по своей воле и не сунулся. Только устала я что-то, хочется тихой и спокойной жизни. Чтобы никто не доставал ночными или, что еще подлее, ранними утренними звонками. Хочется простых человеческих радостей, а не этой постоянной битвы за влияние, власть, деньги.

На что Чернышков благоразумно промолчал.

Вечером, после еще одного совещания, на этот раз уже с непосредственными исполнителями, Чернышков отвез Эрику в ее нью-йоркскую квартиру. Постоял у лифта, но войти отказался, сославшись на кучу дел, которые предстоит решить до утра. Эрика прошла по темной и какой-то холодной гостиной. Вошла на кухню, открыла холодильник. В нем, как обычно, минимальный набор, позволяющий первые пару дней не бегать по близлежащим гастрономам. Поставила кофе, хотя от него уже мутило, включила телевизор. Маленькая линза отражала в себе события, которые казались важными бодрому ведущему новостей.

Села в кресло перед телевизором, взяла в руки чашку кофе и заплакала.

Около уличного телефона-автомата на улице, на которой находился дом Эрики Фон, стояла машина. Точнее, машин стояло много. В одной из них прыщавый подросток предавался оральному сексу с проституткой, снятой на улице. А через дорогу, в другой машине, молодой негр сосредоточенно выковыривал из гнезда радиоприемник. Но эти автомобили совершенно не интересовали Фила, в недалеком прошлом старшего лейтенанта войск НКВД, заместителя командира отдельной группы Особого Назначения Олега Пилипенко, а ныне разведчика-нелегала, живущего уже одиннадцать лет в Америке. За это время он «сделал» карьеру в фирме Шварца, своего старинного боевого друга, поднявшись от простого охранника до начальника управления физической защиты. Женился на стопроцентной американке, это почему-то стало важно в стране, которая долгие годы до того была «плавильным котлом народов». Какое-то время не решался заводить детей, вроде как здесь не навсегда, в командировке, но потом все-таки решился, и уже трое ребятишек ползают вечерами по коленям старого спецназовца. Для всех окружающих он — беженец от коммунистического режима из Западной Украины. Его долго и нудно вербовали к себе оуновцы, но он смог отбиться, частью показав свой упрямый характер, а частью и «затупив», и они решили, что перед ними очередной деревенский увалень, толку от которого все равно будет мало.

Фила больше всего интересовала именно эта машина — «Бьюик» 1958 года, стоящая в тени деревьев в этом темном переулке. В ней сидели двое субчиков в шляпах и с аппетитом трескали гамбургеры и запивали их кофе из бумажных стаканов.

Олег вместе с дюжиной ребят из своего отдела, одетых в камуфляжные комбинезоны «Город», вооруженных помповыми ружьями и револьверами, пробирался к этой машине. Чуть согнутая рука со сжатыми в кулак пальцами вверх, и все исчезли, укрывшись за припаркованными авто. Через полминуты к входным дверям дома Эрики Фон подъехали две шикарные тачки. Из них выскочили несколько «качков» из физзащиты, внимательно позыркали по сторонам, «ничего не заметили», и только после этого на тротуар вышли Эрика и Шварц, и быстрым шагом поспешили в дом. Наблюдатели в «Бьюике» оживились, и один из них, осторожно приоткрыв дверь, выскользнул наружу и бочком двинулся к телефону-автомату.

Распахнутая ладонь вверх, и две тени в серо-черных камуфляжах повалили его носом в асфальт. Короткий рывок, и вот еще две тени выдернули второго из теплого и прокуренного чрева авто.

Остальная группа заняла круговую оборону вокруг, взяв на прицел темные окна и оба конца переулка. Взревел мотор машины с половозрелым юнцом, и она, разбрызгивая воду из луж, стартанула по направлению к столице. Из другой машины вылез обалдевший негр, оставшийся без радиоприемника, и как ни в чем не. бывало побрел в другую сторону.

А субъектов в шляпах уже крутили парни Фила, подскочила патрульная машина с работающими мигалками, из нее вышел Лев Рубин и вместе с шерифом подошел к незадачливой парочке, лежащей на земле, и только обиженно ойкающей, когда по спине приходился удар камуфлированных.

— Кто такие? Документы? — Лев решительно взял инициативу в свои руки.

Один из повязанных протянул руку в карман, за что получил по шее, и из его кармана достали толстый бумажник. Рубин сам забрал его у бойца, вытащил пачку баксов, аккуратно переложил ее во внешний карман куртки стража порядка, затем достал права, страховку и жетон агентства Пинкертона.

— Эти пингвины нарушают покой нашего охраняемого лица, — пояснил он полицейскому. — А лицо это — самая богатая женщина не только Арлингтона, но и Вашингтона, а может быть, и всех Штатов. Шериф, сейчас наше агентство эвакуирует ее в Лос-Анджелес, и только потом мы будем проводить расследование. Но хотелось бы, чтобы эти буффоны посидели в предварительной камере до утра. Звонка им до утра тоже не давайте. Я с мэром переговорю, и, если надо будет, то и с прокурором штата тоже порешаю, а вы сами имейте в виду, что около трети вашей зарплаты — из налоговых платежей госпожи Эрики Фон. Если она останется жить в Лос-Анджелесе, эту надбавку будет получать уже тамошний шериф.