– Мужики, я не буду говорить громких слов. Просто для вас сейчас наступил момент истины. Покажите, кто вы есть на самом деле. Я понимаю, что дело, для которого я вас собрал, может показаться грязноватым, мол, навалились толпой на беззащитный грузовик. Не нужно это так воспринимать. Воспринимайте это как большую загонную охоту, тем более что зверь, на которого она устроена, – Геринг. К тому же наверняка у него будет мощный эскорт, а в силу того, что мы будем рассредоточены по большой площади, это очень непростое дело.

Голиков ставил задачу перед собранными со всех концов советско-германского фронта летчиками. Он знал этих асов. Заочно, правда. Но тем не менее каждого по имени-отчеству, по количеству сбитых самолетов, а многие победы и в подробностях. Смотрел им в глаза, и в речи своей пытался не допустить бестактности и, чего греха таить, свойственного многим большим начальникам высокомерия или фамильярности.

По его приказу они слетелись, каждый на своей, прошедшей жестокие воздушные бои, машине, с наклеенными на пробоины заплатами. С робкими звездочками, ведущими счет сбитым врагам. С «Гвардиями», с надписями типа: «От любящих ивановских ткачих» или «Монгольский арат».

Мастерам воздушного боя, прибывшим на И-15 и И-16, из-за недостаточной дальности определили действовать на втором этапе операции, во второй волне. В случае, если обладающие большей дальностью ЯКи, ЛаГГи, МиГи обнаружат, но не собьют Толстого, «ишачки» и «Чайки» должны встретить его над Берлином. А если новейшие истребители достанут Толстого, то ветераны должны будут прикрыть возвращение первой волны, уже израсходовавшей боеприпасы и топливо, и поэтому в некоторой степени беззащитной.

С ЯКов, МиГов, ЛаГГов и «пешек» снимали все лишнее. От радиостанций остались только приемники. Со всех машин сняли пулеметы УБС и ШКАС, оставив только пушки. На пушечных истребителях Пе-3 из двух человек экипажа остался лишь один летчик. Все для увеличения дальности.

В предпоследний день, когда уже все было готово для проведения операции, стало известно, что Толстый выпросил у Бесноватого еще два дня. И снова лихорадочная работа: связь, расшифровка сообщений из Центра, маршруты, силуэты немецких транспортников, карты, фотографии пейзажей и городков. Даже довольную рожу Геринга изучили до мельчайшей складочки.

Наконец-то взлет. Пошла работа.

Пашка запустил мотор. Без сучка без задоринки, с пол-оборота двигатель запустился. Звук чистый, музыка, песня. Первыми ушли в небо «Пешки». У них дальность больше, и они будут встречать Геринга на дальних подступах к Берлину. Вторыми взлетают ЯКи, за ними – все остальные. Самолет, подпрыгивая на неровном поле, вздрагивая кончиками крыльев, покатился к началу взлетной полосы. Потом наклонился влево и стал ощутимо тянуть в сторону. Осадчий услышал сквозь гул винта резкий хлопок – лопнула покрышка левого колеса.

Офицер, руководивший взлетом, показал ему белый флаг, и по рации Осадчий услышал свой позывной и приказ выключить двигатель.

Пашка пулей выскочил из кабины. С досады пнул разорванное колесо. Взлетали его собратья, летчики. А к нему уже летела на всех парах «техничка» с авиамеханиками и штабная машина с Голиковым.

Механики, под аккомпанемент матов Голикова, сноровисто подняли самолет на домкрат, и повторяя: «Пять минут, пять минут», быстро сняли колесо. Однако и здесь вышла заминка, так как «яковского» колеса в сборе не оказалось, еще минут пятнадцать монтировали новую покрышку.

Пашка обхватил голову руками. В глазах стояли слезы.

– Вот так всегда! Почему именно у меня?

Подошел Голиков.

– Ладно, не переживай. Пойдешь во второй волне, вдруг ЭТОТ проскочит.

– Ага, как же. Если с первого раза взлететь не удалось, сегодня дальше можно и не пробовать. Вот вы – летчик?

– Нет.

– Понятно. Летчику и объяснять ничего не нужно.

– Ты знаешь, Павел, а я разведчик. Профессия еще более рисковая, чем у тебя. Но на приметы мы стараемся не обращать слишком много внимания. Потому что они мешают рисковать. А без риска мало какие действительно серьезные дела удаются.

По громкой связи передали первые данные радиоперехвата. Немцы в панике сообщили о пролете на небольшой высоте множества наших самолетов. Но пока они не сообразили, что в небе одни истребители. По-видимому, и заблуждение их ввел Пе-3, внешне неотличимый от пикирующего бомбардировщика Пе-2.

Чуть позже радиоразведка передала, что система ПВО Берлина поднята по тревоге. В воздух отправлены все истребители-перехватчики.

В это время Пашка уже взлетал. Курс на Берлин. Сейчас где-то там, над окрестностями столицы Третьего Рейха, схлестнулись в смертельной схватке лучшие летчики-истребители мира.

– Шесть-девять-два, шесть-девять-два, вам курс на Дессау, вам курс на Дессау. Толстый ушел туда, шесть-девять-два, за ним идут «двойные», сопровождение три «Фоккера». Шесть-девять-два, шесть-девять-два, жми, я же говорил, что все в наших руках, в том числе и Толстый...

Когда самолет рейхсмаршала в сопровождении шестнадцати истребителей подлетал к Берлину, Геринг впервые почувствовал себя фюрером Германии.

И ничего плохого в этом нет. Ведь Адольф сам назначил меня своим преемником. Правда, лишь в случае своей смерти. Ну, а это уже не моя забота. Браун обещал все устроить. Но условия выдвинул драконовские. Никакого спиртного, никаких наркотиков, строгое вегетарианство.

Геринг огладил свой животик.

– А-а-а, ладно, сейчас главное – захватить власть, а потом я этого Брауна передам доктору Гиммлеру для экспериментов, – довольно хохотнул Геринг, но не успел он додумать до конца эту мысль, как самолет его резко накренился. Пронзительно зазвучала сирена, разом застучали пулеметы воздушных стрелков.

– Что это? Что?.. – заверещал будущий фюрер.

По проходу между сиденьями к нему уже спешил стюард.

– Господин рейхсмаршал. Нападение русских истребителей! Нам только что передали, они кишат над Берлином, уничтожили все истребители ПВО. Похоже, охота на нас.

Геринг прильнул к иллюминатору. А там не видно ни зги, в том числе и самолетов сопровождения.

– А где эскорт?

– Они вступили в бой, господин рейхсмаршал.

– Они что, дураки? Не знают, что должны меня прикрывать? Сейчас любой русский нас легко собьет!

– Не так уж и легко, господин рейхсмаршал! Мы тоже не первый день в небе.

– Парашют мне! Бегом!

Огромная стальная четырехмоторная птица, пикируя к земле и прячась под редкими облаками, на максимальной скорости уходила от места схватки двенадцати новейших «Фокке-Вульф-190» с советскими истребителями. Но русские все подлетали и подлетали, и от лучших асов Люфтваффе вскоре остались лишь костры в пригороде Берлина.

Четверка немецких истребителей сумела вырваться из боя и вновь пристроиться к «Фокке-Вульфу-200», тогда как советские его потеряли. В этот момент, наверное, все летчики, бывшие в воздухе, пожалели, что сняли с машин увесистые, но ставшие такими необходимыми радиопередатчики.

Напрасно бушевал генерал Голиков на КП, помочь он им сейчас не мог, как и они не могли скоординировать свои поиски.

Но вскоре шестерка «пешек» снова на встречных курсах разминулась с самолетом Геринга. Наши с ходу сбили один «фоккер», чем и вызвали бурю переговоров, перехваченную советской радиоразведкой. Вопли в эфире позволили Голикову вновь установить местонахождение объекта и перенацелить на него барражирующие поблизости истребители. Геринговский самолет, проскочив все аэродромы в предместьях Берлина, взял курс на Дессау, и туда же устремились советские асы.

У многих уровень топлива в баках подходил к критической отметке, делая возвращение на базу проблематичным.

Павел Осадчий имел в этом отношении преимущество. Он не кружил бесцельно над Берлином, не гонялся за одиночными самолетами. Он четко шел встречным курсом на сближение с целью.

Пашка приник к прицелу. По его прикидке выходило, что за секунду они сближались примерно на триста метров, затри секунды расстояние между ними уменьшалось на километр. Сначала в прицеле показалась маленькая точка с тонюсенькими крылышками. Потом крылья постепенно утолщились, вырисовался киль, и, когда проекция «Фокке-Вульфа» заполнила прицел, Осадчий выпустил по ней из пушки длинную очередь. Мимо проскочили две «пешки», которые врубили ещё по очереди по задымившему самолету. У «Фокке-Вульфа» запылало и отвалилось крыло, и, беспорядочно вращаясь, он устремился к земле.