— Лена, по-другому не могло быть. Ни тогда, ни в другое время. Когда ты станешь матерью, то поймёшь меня, — зелёные глаза Ильзы стали тёмными и глубокими. Женщина подошла к дочери очень близко, взяла её за плечи. — Жаль, что я не смогла спасти вас обоих, — прошептала она с горечью.

— Дочь, — тихим твёрдым голосом проговорил Петер Лайберт, встав рядом с женой, поняв, что нужно брать инициативу в свои руки, — у нас мало времени. Закрой глаза и сделай то, что мы говорим. Представь огонь, он поможет вспомнить.

В этом был весь отец. Тогда и теперь. Серьёзный, уверенный, властный. И в то же время добрый и внимательный. У них действительно не было времени.

— Сложно, — через некоторое время пожаловалась Лена, которая не могла сосредоточиться и постоянно думала о том, что происходит в коридоре Тюрьмы, где Пустошь развлекалась со Стражами, двое из которых уже не подавали признаков жизни.

— Не отвлекайся, дочь. Найди в воспоминаниях огонь. Его не может не быть. Смотри на него. Не отрываясь. Он должен помочь.

Огонь…

Найти в воспоминаниях? Разве это легко?

Воспоминания беспорядочно скакали, молниеносно сменяя друг друга. Одно… другое… детство… деревня… школа… город… балетная школа… лаборатория доктора фон Дока… и снова детство…

И так по кругу.

Но через некоторое время Еления совершенно отчётливо увидела его. Нет, не огонь. Лишь слабый огонёк. В керосиновой настольной лампе на столе. Огромным усилием воли девушка зацепилась за этот фрагмент из прошлой жизни.

Деревня.

Бабушкин дом.

Маленькая кухня с белоснежной печью.

Кухонный стол с такой же белоснежной скатертью. С красивой вышивкой по краям. Стол такой маленький, что, когда они все вместе садились за него, то еле помещалось четверо человек, поэтому часто ели по отдельности.

За столом сидит мама и зашивает порванную рубашку Карла. Жёлтую, с белым воротничком. Еля очень хорошо помнила эту рубашку. И этот день тоже.

Мама ещё молодая и очень красивая, каштановые волосы уложены волосок к волоску и забраны в аккуратный узел на затылке, на маме — скромное серое платье, которое Еля тоже помнила. На нем был узор из мелких белых цветочков и белоснежный кружевной воротничок.

Маленькая Лена сидит напротив мамы за столом и смотрит, как ловко та работает. А ещё Лена обнимает тряпичную куклу… Любимую.

Марта. Так зовут куклу.

— Как ты думаешь, солнышко, откуда берутся сказки и легенды? — спрашивает маленькую Лену мама. И улыбается… Тогда ещё она умела так улыбаться. Мягко. Хитро. С солнечными зайчиками в глазах.

Маленькая белокурая девочка тоже смотрит на маму, прижимает к себе куклу, улыбается в ответ и пожимает острыми худенькими плечиками. Откуда она, ребёнок, может знать такие сложные вещи?

— Из жизни! Во многих сказках заложены сакральные знания и напутствия наших предков! — кричит откуда-то Карл, и его детский голос звенит от важности и превосходства. — Малышне пора об этом знать! — добавляет он.

— Сказки передаются из уст в уста, чтобы сохранить важную информацию, — голос мамы таинственный, а взгляд — загадочный; а сама она продолжает улыбаться. — Вот, например, о чём твоя любимая сказка «Волшебный горшочек»?

— О еде! — снова кричит Карл и смеётся.

Вместе с ним смеются мама с Леной.

— Не только, Карл, — качает головой мама.

— Одной девочке добрая колдунья подарила волшебный горшочек, который варил кашу, когда его об этом просили, — Лена по-своему понимает мамин вопрос и отвечает на него. — Каша в горшочке появлялась сама по себе, без продуктов, поэтому все вокруг радовались. И всегда были сытые.

— Ну и что скрыто в этой сказке, Лена? — по-доброму улыбается мама.

— Я не знаю… Хорошо, когда все сытые? — гадает она.

— Неправильно! А ты — глупая малявка! — кричит Карл.

— Подумай, Лена, — произносит мама. — Карл, помолчи немного! Дай сестре подумать! В сказке скрыто что-то очень важное для нас — тех, кто будет жить после её рождения.

Лена пытается понять, но не может. В детских голубых глазах застывают любопытство и вопрос.

— То, как человек может привлечь в свою жизнь любовь и сделать себя и других людей счастливыми, — мечтательно улыбается мама, а лицо девочки становится удивлённым: она бы никогда в жизни не догадалась об этом.

— Представь, что горшочек — это обычный человек, — мама отложила рубашку Карла и теперь не отвлекалась на неё.

Лена кривится: как можно представить, что горшок и человек — это одно и то же? А ещё ей хочется похихикать над мамиными словами.

— Что мы можем «варить», как горшочек? Что можем создавать? — спрашивает мама.

— Поделки… одежду, — Лене хочется, чтобы мама похвалила её за ответ.

— Смотри глубже, — смеётся мама. — Человек — создатель своих чувств, мыслей и эмоций. Понимаешь? Не только поделок и одежды.

Тогда Лена не поняла этого, а сейчас… слишком хорошо понимала.

— В сказке горшочек делал всех вокруг радостными и счастливыми, а что делает людей по-настоящему счастливыми?

Лена не знала. Она была очень счастлива, когда ей подарили Марту. Но Марта сделала счастливой её одну, остальные не стали счастливей от того, что она у неё появилась. Поэтому она не знала, что делает всех людей счастливыми.

— Любовь, — улыбнулась мама. — Если представить, что наше сердце и есть тот волшебный горшочек, и дать ему мысленный приказ «варить» любовь, добро, заботу, то любовь, добро и желание заботиться о других будут наполнять нас. Достаточно просто захотеть этого и постоянно об этом думать…

Воспоминание о непонятном тогда разговоре на бабушкиной кухне промелькнуло как вспышка. А потом мысль, ясная и чёткая, озарила девушку.

— Лена, отбрось все мысли. Пусть останутся только воспоминания, — мамин голос прозвучал очень грустно и… настойчиво.

«Мамочка! Поэтому ты прощала папу? Ты так его любила, что каждый день приказывала сердцу «варить» любовь, заботу и тепло?! Ведь ты любила папу, несмотря ни на что!» — крик души вырвался у Ели помимо воли.

Её наполнили тоска, боль и понимание того, почему мама не уходила от отца, несмотря на его измены. Ильза Лайберт слишком сильно любила своего Петера, её любовь была безусловная и настоящая — такая, какой обычно матери любят детей, а дети — родителей. Каждый день мама наполняла сердце этой неземной всепрощающей любовью. И прощала.

От этого открытия Елении стало как-то спокойно на душе, — слишком долго мучило нелогичное мамино поведение, слишком долго она считала, что мама была несчастлива. Получается, мама была счастлива, но по своему. Ведь у каждого своё счастье…

Когда наступили спокойствие и легкость, у Елении получилось отбросить ненужные мысли.

Нельзя думать.

Детские воспоминания сменяли друг друга, как в цветном калейдоскопе, а сердце наполняла безусловная любовь к родителям и старшему брату Карлу.

— Ты — частичка огромного бескрайнего мира, которая незримыми нитями соединяет тебя со всем сущим. Твоё сердце открыто, — окутывал девушку мягкий родной голос отца. — Ему по силам соединиться с опытом предков и открыть доступ к родовой памяти… вне границ времени и пространства.

Воспоминания пошли ярче и такие, о которых Еля даже не подозревала, что они хранятся в памяти.

Раньше она не помнила себя меньше трех лет. Самым первым детским воспоминанием было то, когда мама привела её в три года в балетную школу. Она очень худенькая, с тонкими косичками, в шортиках и маечке, а дети смеются над ней, потому что она не может сесть на шпагат.

Воспоминания полились потоком. Вот ей три года… и два, и один год, и даже меньше.

Поток накрыл Елю.

Уже через мгновение воспоминания стали совсем удивительными, — Еления стала видеть картины из жизни родителей до её рождения. Их юность, детство, встречу, счастливые дни…