— Не хочу пить, — сказала я.

— Ну же, птенчик, глоточек-другой — и сразу полегчает.

— Да не хочу я пить! — Никогда я со взрослыми так не разговаривала.

Миссис Прайс по-прежнему улыбалась.

— Ну ладно, поставлю здесь. Может, попозже захочешь.

— Мне нужно домой.

— Лучше тебе тут остаться, отдохнуть, сама понимаешь.

— Где мой рюкзак?

— Кажется, в гостиной — но, Джастина, нельзя тебе сейчас никуда. Опасно.

И в самом деле, я не представляла, как сяду на велосипед, тем более как поеду в гору.

— Давай подвезу. Если с тобой что-нибудь случится, никогда себе не прощу.

Она донесла до машины рюкзак, помогла мне пристегнуться, потому что пальцы не слушались.

— Вот видишь, дорогая? — Она что-то мурлыкала под нос, когда выруливала с подъездной дорожки.

— Ну как, достали таблетки? — спросила я.

— Да. Мистер Бьюкенен в итоге проникся, так что спасибо за помощь. Надо нам друг дружку выручать, правда? Нам с тобой.

На переезде через улицу Эми я вытянула шею, чтобы взглянуть на ее дом. Меня не оставляло странное чувство, что если присмотрюсь хорошенько, то увижу, как она проверяет почтовый ящик или пропалывает соседские клумбы с георгинами, чтобы заработать на карманные расходы. Или катит по тротуару на роликах, стараясь перепрыгивать через трещины.

— Мне тоже не верится, что ее нет, — сказала миссис Прайс. — Все жду, что она зайдет в класс, сядет за парту. Поставит меня в тупик каким-нибудь каверзным вопросом.

Не припомню, чтобы Эми задавала каверзные вопросы. Кажется, на уроках она в основном помалкивала.

— Все винят меня в том, что она покончила с собой, — призналась я.

— Ах ты бедняжечка! — отозвалась миссис Прайс, но возражать не стала.

— Вы тоже так считаете?

— Я считаю, не надо себя мучить, пытаясь разгадать мотивы поступков умерших. У них ведь уже не спросишь, так?

— Может быть, ее записка хоть что-то объясняет. Если бы только ее увидеть...

— Джастина, что за нездоровые мысли!

— А вы — вы тоже считаете, что я виновата?

На подъеме мотор чуть не заглох, и миссис Прайс переключила передачу.

— Хочешь честный ответ?

— Да.

— По-моему, Эми казалось, что ты ее бросила. Ты повзрослела и забыла о ней, променяла ее на Мелиссину компанию... Видно было, как страдает Эми. Думаю, потому она и начала брать ваши вещи, чтобы хоть как-то к вам приобщиться.

Дорога вилась вверх по склону холма, поросшего густыми деревьями.

Не дождавшись от меня ответа, миссис Прайс продолжала:

— Прости, милая. Знаю, тяжело это слышать, но ты сама спросила.

До дома оставалось всего ничего. Миссис Прайс переменила тему:

— Думаю, папа тебе в выходные скажет про круиз. Не забудь сделать изумленное лицо!

— Ладно.

— А ну-ка покажи мне свою удивленную мордашку!

Я сделала брови домиком, разинула рот. Челюсть отяжелела, как камень.

Миссис Прайс залилась смехом.

— Что ж, есть над чем поработать. Потренируйся перед зеркалом, пока не станет получаться естественно.

— Почему вещи и сейчас пропадают? — спросила я.

Мы застопорились на углу нашей улицы. Счетчик тикал, пока мы пропускали череду машин.

— Чего не знаю, того не знаю, — ответила миссис Прайс. — Может быть, их просто кладут не туда — с кем не бывает. А после истории с Эми мы стали подозрительными, в этом и дело.

— Или это не Эми. Это кто-то другой, и он был рад, когда обвинили Эми, но остановиться он так и не может. — Я старалась говорить непринужденно, но между нами сгустилось напряжение.

— Понимаю, ты защищаешь подругу, — ответила миссис Прайс, дожидаясь просвета в потоке машин. — Молодец, похвально.

— Меня тоже подозревают. Меня и Доми.

— Знаю. Надо просто быть выше. Да и до конца начальной школы осталась неделя, а в школе старшей ступени все по-другому, поверь. Там вы снова станете самыми младшими.

Только бы не дать ей увильнуть от разговора.

— Родители Эми нашли бы краденое, разве нет? — спросила я. — У нее в комнате или где-то еще.

Мимо пролетали машины, обдавая “корвет” струями воздуха. Мы стояли посреди улицы, того и гляди кто-нибудь врежется, и до чего же близко казались водители! Все дело в недавнем приступе, уверяла я себя, вдобавок машина американская, и сижу я не с той стороны. Никакой опасности нет.

— Гм... — Миссис Прайс свернула наконец на нашу улицу. — Думаю, нашли. И решили, наверное, что это ее, — ты ведь знаешь, дети все тащат к себе, выменивают. Как сороки, клюют на все блестящее.

— Но они знают про кражи, да? Ее родители?

— Солнышко, я понятия не имею, что у них творится в семье. Да и не наше это дело.

— Кто-нибудь точно попросит вернуть вещи. Родители Эми все поймут, если им объяснить.

Я вглядывалась в ее лицо — отразится ли на нем хоть что-нибудь? Она качала головой, а в волосах запуталась длинная сережка — кисточка из серебряных цепочек.

— Нет, Джастина, дело очень деликатное, представь, как они расстроятся. Нельзя их так мучить. Да и все, что она брала, — это так, мелочевка. — Одной рукой держась за руль, другой она распутала волосы, прядь за прядью, и высвободила сережку.

И я не удержалась, заговорила: ведь через девять дней свадьба и мы породнимся. И тогда будет поздно. Я сказала:

— Я про это читала.

— Про что читала, птенчик?

— В библиотеке. Читала, что такое клептомания.

Неужто рука ее на руле чуть дрогнула? Мне показалось, что машину слегка занесло. А похутукавы[532] вдоль нашей улицы уже отцветали, роняя на тротуар тычинки, шелковистые красные нити. Ветви их поднимались по обе стороны проводов — кроны как сердечки.

— И что же ты узнала? — спросила миссис Прайс.

— Узнала, что это болезнь. Что клептоманы — больные люди. Их тянет красть помимо воли, зачастую всякую мелочь.

— Значит, Эми не в чем винить, — сказала она вкрадчиво. — Она не отвечала за свои поступки, как ты не отвечаешь за приступы.

Миссис Прайс поставила машину позади нашей, занесла в дом мой рюкзак. Когда я споткнулась — руки-ноги до сих пор не слушались, — она подала мне руку.

— А знаешь, Джастина, — шепнула она мне на ухо, — в былые времена эпилептиков считали бесноватыми. Им сверлили череп, а в Викторианскую эпоху их сажали в дома для умалишенных.

Учительница до мозга костей.

Отец так и подскочил на стуле, когда миссис Прайс сказала, что у меня был приступ.

— Ты цела? Ну-ка, покажи язык. Не ушиблась?

— Всего-то шишка на голове, — ответила миссис Прайс. — Крови не было.

— Слава богу, что ты была рядом, Энджи. Доченька, пойдем, присядь.

Он отвел меня на диван, и я устроилась, положив голову ему на колени по старой привычке. Хотелось прямо так и заснуть.

— Сходим еще раз к доктору Котари, — сказал отец. — Попросим увеличить дозу или что-нибудь другое выписать. Дальше так нельзя.

— Ох и напугала она меня, — сказала миссис Прайс. — Лежит на полу, не шелохнется, я уж думала, не дышит.

На полу где? Она не уточнила, а у меня духу не хватило спросить.

— Может быть, это и с Эми тоже связано? — предположил отец. — Да? Доктор Котари говорил, сильные потрясения могут вызвать приступ.

— Может быть, — отозвалась я. Затылком я упиралась в его теплый, мягкий живот.

— Или что-то еще стряслось?

Миссис Прайс сидела в кресле напротив, глядя мне в глаза. По лицу трудно было угадать ее мысли.

— Нет, ничего, — заверила я. — День как день.

— Она белье мне гладила, — сказала миссис Прайс.

— Боже, а если бы ты обожглась? — перепугался отец. Схватил меня за руку, посмотрел, нет ли ожогов.

— Но ведь не обожглась же. Не обожглась.

— На мое счастье, ты только кухонные полотенца не успела догладить, — вставила миссис Прайс. — Блузки, юбки и прочее я вечно порчу.

Отец посмеялся, но продолжал проверять, не обожглась ли я, не ушиблась ли.