— Что ты хотела? — спросила миссис Фан, открыв дверь.

— Принесла вещи Эми.

— А-а... да? — Миссис Фан говорила медленно, с трудом, как после снотворного.

— Книги и остальное, из школы. Вы их хотели забрать. — Я достала все из рюкзака, попыталась выпрямить тюбик клея.

— Да, хотели. — Но миссис Фан ничего у меня не взяла.

— Кто там? — Мистер Фан тоже появился в дверях, придерживая за ошейник Бонни.

— Джастина, — ответила миссис Фан. — Принесла из школы вещи Эми.

Теперь мне неловко признаться, но тогда я надеялась, что меня позовут в дом, пригласят к обеду. Я помогла бы убрать посуду — вытирала бы тарелки с синими драконами, с прозрачными снежинками и звездочками.

— Положи вот сюда. — Миссис Фан указала на столик возле двери в прихожей.

Они не уступили мне дорогу, пришлось нагибаться, тянуть руки через порог, и ртуть в прозрачной игольнице распалась на крохотные серебристые шарики. Бонни рванулась ко мне, заскулила, но мистер Фан ее придержал. В доме не пахло стряпней миссис Фан — пахло чужими запеканками, размороженными, разогретыми. Пахло увядшими цветами, которые давно пора выбросить. Пахло пылью. С порога видна была полка с благовониями в гостиной, и фотографии, и китайские статуэтки, и Богиня милосердия, будто на страже дома. И снимок Папы Римского в полный рост на стене. Сухая веточка кипариса с Вербного воскресенья завалилась за рамку фотографии, лишь кончик торчал наружу, как хвостик уховертки.

Я откашлялась.

— Вот что спросить хотела, — начала я, — про записку. Про записку Эми.

— Спрашивай, — отозвался мистер Фан.

— Ну... — Я снова откашлялась. — Я хотела знать, что она написала. Объяснила ли почему...

— С чего ты вдруг забеспокоилась об Эми?

Кровь прилила к щекам, я стала заикаться.

— Я... я всегда... она всегда...

Они стояли рядом, молча глядя на мои мучения.

— Спасибо, что принесла ее вещи, — сказал наконец мистер Фан. И начал закрывать дверь.

— И еще, вам самые добрые пожелания от миссис Прайс, — добавила я, и глаза его сверкнули.

— Передай этой женщине, чтоб духу ее не было у нас в лавке. Слышишь?

— Миссис Прайс? — переспросила я. Что успела им рассказать Эми?

— Да, кому же еще!

Я кивнула.

— Простите.

— Тебе есть за что просить прощения, есть за что.

Я хотела спросить, что он имел в виду и как мне все исправить, но он указал на меня пальцем — знак, что пора уходить, решила я.

— Простите, — повторила я, но мистер Фан уже захлопнул дверь.

Оттуда я поехала на велосипеде к миссис Прайс убирать. Не застав ее дома, открыла дверь своим ключом и первым делом стала мыть на кухне посуду. Ножи в меде и масле, колючие от засохших крошек, кофейные кружки со следами помады. Я смахнула в ведро мусор с тарелок: шкурку от бекона, хрящи, обглоданные кости, остатки капустного салата, вялый ломтик помидора, скорлупу от вареного яйца. На подоконнике стояла давно забытая чашка с какао, шелковистая пенка уже затянулась мягкой белой плесенью. В холодильнике я нашла пластиковую бутылочку с недопитым диетическим коктейлем. Отхлебнула — вкусно: что-то сладкое, тягучее, как клубничная жвачка.

На столе в кухне лежала брошюра с круизного лайнера.

На обложке корабль рассекает синий морской простор, в голубом небе парит белоснежная чайка, крылья сверкают на солнце. Мокрым после мытья посуды мизинцем я перелистнула страницу. Люди загорали на пустынных пляжах, улыбались, держа тарелки с фруктами в номерах люкс. Сидели в роскошных ресторанах, где блестел, как лед, хрусталь, а повара предлагали изысканные закуски. Смотрели друг другу в глаза, пока официанты выносили мороженое в огне. Танцевали на палубе на фоне алого заката, позировали в масках для плавания, играли в казино. Их развлекали артисты: танцовщицы канкана, кукловод с марионеткой в точно таком же, как у него, костюме.

Я закрыла брошюру — пусть лежит как лежала.

Миссис Прайс все не было.

Я вернула бутылку в холодильник, во рту остался привкус. Горечь. Химия.

Дверь в гостевую спальню в конце коридора и на этот раз не поддалась. Где может храниться ключ? Его не оказалось ни на крючке возле задней двери, ни в ящике под телефоном, ни на холодильнике, ни в авторской стеклянной вазе, которая будто плавилась, ни в письменном столе среди скрепок, зажимов, ножниц и дыроколов. Я зашла за дом, попробовала снова заглянуть в окно, но шторы были задернуты наглухо.

Я вернулась в дом с черного хода, и тут же миссис Прайс открыла парадную дверь.

— По чашечке чая? — предложила она, бросив сумку и ключи на столик в прихожей.

Она поставила чайник, увидела посуду, замоченную в горячей воде.

— Какая же ты умница, Джастина, ей-богу! Без тебя у меня давно бы крысы кишели.

— Не так все плохо, — ободрила я.

— Надеюсь, твой папа знает, во что ввязался. — Она рассмеялась, и крохотное золотое распятие на шее дрогнуло. — Хочешь попробовать? — С верхней полки чулана она достала банку жасминового чая.

У меня перехватило горло.

— Такой у Фанов в лавке продается, — выдавила я.

— Да, продается. — Миссис Прайс смотрела мне прямо в глаза.

— Это вы у них покупали?

— Забыла уже. А что?

— Да так, любопытно.

— Не помню уже, он у меня стоит лет сто. Хранить его можно хоть вечно. Как они там? — спросила она, все так же глядя мне в глаза.

Я потупилась.

— Сказали, чтобы вы больше не приходили. В лавку. Просили передать.

Миссис Прайс как ни в чем не бывало зачерпнула ложкой жасминовые бутоны и высыпала в чайник.

— Их можно понять — у них горе, а я им, должно быть, напоминаю об утрате. Впрочем, как и ты.

Вспомнилось, как мистер Фан тыкал в меня пальцем: тебе есть за что просить прощения!

— Ой! — Миссис Прайс схватила со стола брошюру, прижала к груди. — Ты уже видела, да?

— Да, не удержалась.

— Это я виновата, сглупила. Хотела сделать сюрприз.

— Папе?

— Тебе!

— Не понимаю.

Она улыбнулась и заговорила шепотом, хоть мы были одни:

— После свадьбы мы едем в круиз.

— Папа сказал, что далеко вы не собираетесь. Говорил, на озеро Таупо.

— Это часть сюрприза! Пожалуй, пора тебе сказать, дорогая, тем более что я это предложила. Мы хотим тебя взять с собой. Но пока никому не говори, хорошо?

— Ладно.

— Ты что, не рада?

— Я... очень уж неожиданно.

— Нам будет весело втроем.

Может быть, она нарочно положила брошюру на видное место.

А может быть, нет.

Пока мы пили жасминовый чай, я отрывала с банки этикетку, наклеенную поверх китайской: Жасминовый чай это чай с цветок жасмин воздействовать обоняние. Аромат свежий дух остается, цвет желто и яркий, мягкий листья нежный. На вкус он мне не понравился — затхлый, пыльный, — но я промолчала: ни к чему капризы, я же не маленькая.

— Ну ладно, пойду разомнусь, — сказала миссис Прайс. — А то не влезу в свадебное платье.

Она закрылась в спальне, и вскоре оттуда донеслось жужжанье и скрип тренажера. Я взяла со столика в коридоре ключи осторожно, чтобы не звякнули, и прокралась к гостевой спальне. Попробовала тихонько вставить каждый в замок. Ни один не подошел.

В школе миссис Прайс больше не давала мне поручений — было бы несправедливо по отношению к остальным, объяснила она. Как отчаянно все боролись за ее внимание — тянули руки после каждого вопроса, и неважно, знали они правильный ответ или нет. И даже тогда — при всем при том — я не удержалась, разболтала про круиз.

— Там официант носит поднос с напитками на голове, — сказала я. — Там есть казино, где можно выиграть миллионы. И у меня будет бикини с бантиками по бокам.

— А спать ты будешь где? — спросила Мелисса.

— На корабле.

— В одной каюте с ними?

— Вместе с бикини возьми затычки в уши, — ввернул Карл, и оба прыснули.

На большой перемене я пристрастилась ходить в библиотеку. Мне было все равно, что читать, и спустя несколько дней сестра Бронислава уже не спрашивала, что я ищу. Если там работал Доми, он приносил книги, что могли бы мне понравиться: “Изучаем погоду”, “Приезжайте во Францию”, “Норные животные”. Листали мы и атлас с голосами птиц, и слушали, и представляли, что мы в лесу, а над нами в кронах деревьев перекликаются веерохвостки и новозеландские крапивники. Иногда я просто брала с полки Британскую детскую энциклопедию и читала там все подряд: кремень, кремневое ружье; Пегас, пекан, Пекин. Чем больше я читала, тем яснее понимала, как мало знаю. До конца учебного года оставалось всего две недели — в воздухе висело ожидание, звенело, овевало нас. Впереди каникулы, впереди школа старшей ступени, а в школе Святого Михаила нас больше ничему новому не научат. На уроках мы мастерили рождественские украшения — нарезали полосками женские еженедельники с рецептами, осенней модой, советами несчастным влюбленным и клеили из них легкие, шуршащие цепочки. Вырывали страницы из журналов “Ридерз Дайджест” и складывали из них ажурные звезды, в обувных коробках устраивали рождественские вертепы с бумажными яслями и пластилиновыми младенцами. Монахини натирали воском паркет в коридорах, а мы, привязав к ногам тряпки, скользили из конца в конец, мимо всех классов, где учились когда-то, начиная с первого. Сверху на нас взирала статуя Иисуса с ладонью, поднятой в неприличном жесте.