— Ну что, люди, проверяем работы друг у друга — каждый передает листок соседу слева, — распорядилась миссис Прайс.

Мелисса протянула мне свой листок, а я свой — Эми. Карл в шутку попытался выкинуть свой в окно.

— Само собой, — пояснила миссис Прайс, — тот, кто сидит в конце ряда, встает и отдает свой листок первому в ряду. Удивительно, что вам приходится объяснять. Вы уже не дети малые. — Но она не сердилась на нас, не то что другие учителя. Это звучало как шутка для посвященных, для членов тайного клуба.

Карл улыбнулся мне, проходя мимо. Густая черная челка, в глазах золотые искорки.

— Итак, ответ на первый вопрос? — обратилась к нам миссис Прайс, и класс отозвался хором:

— Роговица.

— Верно, — сказала она, а я поставила в работе Мелиссы галочку. — А на второй?

— Склера, — ответили все, кроме меня. Вторая галочка. Краем глаза я видела, как Эми ставит в моей работе большие кресты, спеша добраться до последнего пункта — видно же, что я ничего не написала.

— Отлично, — похвалила миссис Прайс. — Я вами очень довольна.

В конце урока миссис Прайс попросила всех продиктовать оценки, чтобы записать их в синий журнал — значит, тест был настоящий, хоть она и не предупредила нас. Почти все написали без ошибок, несколько человек — с одной ошибкой, кто-то один — с двумя.

— А у Джастины? — спросила миссис Прайс.

— Ничего, — сказала Эми.

— То есть как — ничего?

— Пусто. Ноль. Ничего не написала.

— Боже, — вздохнула миссис Прайс.

— Ну, вверху она написала свое имя, — усмехнулась Мелисса, заглянув в мой листок. И похлопала меня по руке. — Хотя бы в нем ошибок нет.

Дружный хохот.

— Ладно, спасибо, — сказала миссис Прайс. — Не стоит насмехаться над чужими промахами.

— Я не насмехалась, — вскинулась Мелисса, но миссис Прайс подняла руку — продолжим! — и Мелисса уже не в клубе для избранных, а что может быть горше? — Я не насмехалась, — шепнула Мелисса.

Эми вернула мне работу, я кивнула и спрятала листок подальше в парту, под тетради в обложках из обоев, похожие на кусочки дома — стены крохотного разрушенного жилища. Вдохнула поглубже, задержала дыхание. Доктор Котари говорил, что сильные потрясения могут вызвать приступ, только бы сейчас не расплакаться.

После звонка мне не терпелось улизнуть. Я убрала учебники, поставила на парту перевернутый стул и вместе с Эми поспешила к двери, но миссис Прайс окликнула:

— Джастина, можно тебя на минутку?

И разве не этого я ждала? Разве не мечтала, что миссис Прайс пошлет меня с каким-нибудь поручением или попросит помочь в классе после уроков? Каждый день избранные — ее птенчики, как она их называла, — задерживались после занятий, выбивали перепачканные мелом тряпки, закрывали верхние окна, дергая за длинные веревки, которые закрепляли на крюках, чтобы никто случайно не зацепился и не задохнулся. Натирали до блеска медные подсвечники на алтаре Девы Марии, собирали в монастырском саду свежие цветы и ставили в хрустальную вазу перед образом. Самых везучих посылали в обед со всякими поручениями: забрать из химчистки одежду миссис Прайс, купить лекарства по рецептам, сбегать за диетическим порошком для молочного коктейля. Миссис Прайс давала им деньги из своего кошелька — иногда даже сам кошелек, — а на сдачу разрешала покупать в киоске сладости: бумажные кульки с жевательными конфетами в виде бутылочек, самолетов, листиков мяты и эскимосов или леденцовые палочки, белые с красными кончиками, точь-в-точь зажженные сигареты. “Птенчики”, изящно зажав их в пальцах, прохаживались по игровой площадке мимо менее удачливых собратьев, стряхивая воображаемый пепел.

— Мелисса, ты мне тоже нужна, — сказала миссис Прайс. — Линн, возьми тряпки и выбей во дворе, пожалуйста. Остальные свободны. — Дождавшись, когда все разошлись, она продолжала: — Мелисса, мне кажется, ты должна извиниться перед Джастиной.

— Извини, Джастина, — проговорила Мелисса.

— Перед кем ты извиняешься, перед полом?

Мелисса подняла на меня глаза:

— Извини, Джастина.

— За что? — уточнила миссис Прайс.

— За... гм... за то, что тебя обидела?

— За то, что над тобой насмехалась, — подсказала миссис Прайс.

— За то, что над тобой насмехалась, — повторила Мелисса.

— И знаю, что была не права, и обещаю, что больше это не повторится.

— И знаю, что была не права, и обещаю, что больше это не повторится.

— Джастина, прощаешь Мелиссу?

Мелисса, казалось, вот-вот готова была заплакать. На нее больно было смотреть — и все-таки я помедлила с ответом. Посмотрела, как она теребит свою красивую ленту, воротник блузки.

— Ну да, прощаю, — ответила я наконец.

— Тогда хорошо, — сказала миссис Прайс. — Мелисса, можешь идти, но тебе стоит всерьез подумать о своем поведении. О том, кем ты хочешь вырасти. Так?

— Да. Спасибо. — У Мелиссы вспыхнули щеки, из класса она вылетела чуть ли не бегом.

Миссис Прайс поманила меня на стул у доски. Еще ни разу я там не сидела.

— Что с тобой сегодня, солнце мое? — Она присела на краешек учительского стола. — Я про тест.

— У меня теперь все плохо? — встревожилась я.

— Плохо? Нет, что ты, просто я немного беспокоюсь. Как вижу, в классе ты одна из самых способных. В чем же дело?

— У меня... вчера у меня был приступ эпилепсии.

— Ох. Я не знала.

— Потом я иногда странно себя чувствую... тяжесть, в сон клонит... и сама себя не узнаю. И тело как чужое, и с памятью что-то.

— Бедная ты моя, — проворковала миссис Прайс. — Правильно, что мне сказала. Знаешь ведь, со мной можно делиться чем угодно, так?

Я кивнула.

Влетела Линн с тряпками, руки у нее были белые от мела.

— Готово! — крикнула она. — Что-нибудь еще?

— Положи их в желобок под доской, и все, — ответила миссис Прайс. — Спасибо, Линн.

— Сейчас! Еще помощь нужна? — Раньше ее ни разу не просили помочь, и глаза ее сверкали жадным блеском.

— В другой раз, спасибо.

— Понятно. — Линн не спешила уходить.

— Мне нужно сейчас поговорить с Джастиной.

— А, поняла. Спасибо, спасибо.

— Мы думали, что приступов больше не будет, что я их переросла, — призналась я после ухода Линн. Сидя на стуле у доски, я вся сжалась под взглядом миссис Прайс. Свет падал на нее сзади, и ее мягкие волосы шелковисто блестели, так и тянуло их погладить.

— А при чем тут ручка? — спросила она.

— Я не могла ее отыскать. С утра она точно была в пенале — я ее показывала Мелиссе. — Голос мой дрогнул.

— Но у тебя была запасная. Ничего не понимаю.

Я уставилась на свою ладонь. Родинка на пальце, переплетение вен. Заусенец, на который больно нажимать. Я нажала.

— Это подарок от мамы. На память.

— Да? — Миссис Прайс посмотрела на меня выжидательно.

— Моя мама... — начала я. Шрам на большом пальце — это я, не подумав, подобрала с земли осколок стекла. Светлые лунки ногтей. Болючий заусенец. Я снова нажала.

— Что твоя мама? — поторопила меня миссис Прайс.

— Умерла в прошлом году.

— Ах, милая моя! Ах ты мой птенчик! — Она присела на корточки возле стула, приобняла меня. Повеяло ароматом ее духов — жасмин и жимолость или что-то вроде. — Зря мне не сказали. Столько всего я о тебе не знаю. Столько важного. — Она положила мне руку на плечо, и мы посидели так еще. Она не говорила, что у всех событий есть смысл, не говорила, что время лечит, я все равно в это не верила, ведь мама со временем ускользала от меня все дальше. В коридоре за дверью было тихо, во дворе пусто, лишь одна из монахинь, сестра Бронислава, возилась в монастырском саду за школьной площадкой — почти невидимая за живой изгородью из кипарисов, она срезала кустики листового салата. Миссис Прайс продолжала: — Ты очень сильная, Джастина, по тебе видно. Ты сама не подозреваешь, какие силы в тебе таятся.

— Мне нужна моя ручка, — сказала я. Звучало по-детски, но это была правда.

— Конечно, дружочек. — Миссис Прайс помолчала. — Говоришь, ты утром ее показывала Мелиссе?