– Мы ходим, где хотим…

– Та-а-ак, – протянула она, погрозив ему коротким пухлым пальцем. – На мой этаж Псам ходу нет.

– Он сейчас уйдет, Молли, – сказал Лэм и повернулся к Даффи. – Я пока здесь побуду.

– Так ведь ночь…

– Мы ждем.

Даффи уставился на него и покачал головой:

– Сэм Чапмен меня предупреждал. О тебе.

– Он и о тебе сказал пару ласковых, – ответил Лэм. – Когда проверил информацию по Ребекке Митчелл. Вот лучше, возьми. – Он достал из кармана упаковку таблеток, найденную в офисе Катинского. – Проверь, пока я здесь не закончу.

Стук захлопнутой двери заглушил слова Даффи.

Лэм повернулся к Молли Доран:

– Почему тебя перевели в ночную смену?

– Чтобы я не пугала молодежь. А то они меня видят, представляют свое будущее и сбегают из Конторы в Сити.

– Я так и думал.

Инвалидная коляска, вишнево-красная, с пухлыми подлокотниками, обтянутыми бархатом, могла развернуться на пятачке. Молли Доран резво крутанула коляску на месте и повела Лэма в длинное помещение, уставленное вертикальными стеллажами на рельсах наподобие трамвайных; когда стеллажами не пользовались, их можно было сдвинуть вместе, как мехи гигантского аккордеона. На каждой полке стеллажей лежали припорошенные пылью папки с такой древней документацией, что даже те, кто некогда ее изучал, сами давно обратились в прах. Здесь было хранилище старых тайн Конторы. Разумеется, всю эту информацию можно было бы уместить на кончик иглы, если бы для этих целей выделили соответствующий бюджет.

Наверху Владычицы данных правили своей цифровой вселенной. Внизу Молли Доран хранила забытую историю.

В каморке Молли стоял письменный стол, сбоку от него – трехногий табурет, а перед столом оставалось место для инвалидной коляски.

– Значит, вот куда тебя определили.

– А то ты не знал.

– Ты же помнишь, я по гостям не хожу. Никогда не был душой компании.

– В этом мы с тобой похожи, Джексон. – Молли ловко вкатила инвалидную коляску на место. – Садись, не бойся. Он даже тебя выдержит.

Лэм опустился на табурет, недовольно взглянул на обитую бархатом колесницу:

– Кто бы говорил.

Смех Молли звучал на удивление звонко, будто колокольчик.

– А ты не изменился, Джексон.

– А зачем мне изменяться?

– Ты столько лет провел под прикрытием, притворялся кем-то другим и в конце концов утратил всякое притворство. – Она покачала головой, будто что-то вспомнив. – Не прошло и пятнадцати лет, а ты тут как тут. Что тебе понадобилось?

– Николай Катинский.

– А, мелкая рыбешка, – сказала Молли.

– Да.

– Шифровальщик. В девяностые они приплывали к нам целыми косяками.

– А этот приплыл с частью пазла, – сказал Лэм. – Но пазл никак не складывался.

– Да-да, ни с края, ни с уголка. Просто кусочек неба. – Сейчас, когда они добрались до сути дела, лицо Молли изменилось, на густо напудренных щеках проступил естественный румянец. – Он утверждал, что слышал о цикадах, о призрачной агентурной сети, которую организовал другой призрак.

– Александр Попов.

– Точно, Александр Попов. Очередная игра, затеянная московским Центром до того, как вся система рухнула.

Лэм кивнул. Здесь было душно и жарко, и он вспотел.

– На него есть какие-то документы?

– А что, в Твари этого нет?

Тварью Молли Доран собирательно именовала весь ассортимент всевозможных баз данных Конторы, поскольку отказывалась признавать их по отдельности, справедливо полагая, что, когда в них произойдет сбой – а это рано или поздно случится, – разница между ними не будет иметь никакого значения, ведь все темные экраны похожи друг на друга. А вот у Молли всегда найдется свечка.

– Там есть кое-какие факты, – сказал Лэм. – И записи его допросов. Ты же знаешь, Молли, нынешние сосунки считают, что двадцатиминутная видеозапись дороже тысячи слов. Но мы-то с тобой понимаем, что к чему.

– Ты решил ко мне подольститься, Джексон Лэм?

– Если ты настаиваешь, то да.

Она снова рассмеялась, и смех бабочкой запорхал между стеллажей.

– Знаешь, одно время я боялась, что ты собираешься переметнуться в стан врага.

– В ЦРУ, что ли? – оскорбленно уточнил Лэм.

– Нет, в частный сектор.

– Ха. – Он покосился на свою замызганную незаправленную рубашку, сбитые носы туфель и расстегнутую ширинку, словно бы давая себе оценку. – Вряд ли меня там примут с распростертыми объятьями. – Застегивать ширинку он явно не собирался.

– Да уж. Теперь я точно знаю, что зря боялась. – Молли отъехала от стола. – Сейчас проверю, что там у нас есть. А ты пока займись делом: поставь чайник.

Она направилась к стеллажам, и оттуда до Лэма донеслось:

– А если закуришь, я тебя птахам небесным скормлю.

Все оставалось прежним.

Неужели Ривер заснул? Быть такого не может. Наверное, он самым натуральным образом впал в забытье, потому что тело не выдержало напряжения. В мыслях мелькали всевозможные кошмарные образы, и среди них – воспоминание: страница из альбома Келли Троппер, стилизованный городской ландшафт с высоченным небоскребом, в который зигзагом бьет молния.

А сейчас все оставалось прежним, и все кости ломило до хруста. Или это потрескивали ветви дерева под ветром, царапая обвалившиеся стены заброшенного здания.

– Вот мы и приехали, – сказал Томми Молт.

Посасывая кончик шариковой ручки, Лэм перелистывал досье Катинского. Времени на это ушло немного.

– М-да, негусто, – сказал он.

– Он представлял интерес лишь потому, что упомянул о цикадах, – сказала Молли. – Разумеется, приняли его не по первому разряду. Проверили биографию, убедились, что он тот, за кого себя выдает, и отправились ловить рыбку покрупнее.

– Родился в Минске, работал диспетчером на транспорте, привлек внимание особистов, впоследствии двадцать два года проработал в московском Центре.

– Впервые о нем узнали в декабре семьдесят четвертого, когда Контора раздобыла списки сотрудников Центра.

– Но завербовать его ни разу не пытались, – сказал Лэм.

– Если бы пытались, досье было бы обширнее.

– Странно, что его вообще оставили без внимания.

Он положил папку на стол и уставился на сумрачные стеллажи. Шариковая ручка во рту медленно приподнялась, опустилась и снова поднялась. Лэм рассеянно сунул руку в расстегнутую ширинку и начал почесываться.

Молли Доран отпила чай.

– Значит, так, – наконец сказал Лэм; в тишине архива стало еще тише, потому что Молли задержала дыхание. – А если он не мелкая рыбешка? Если на самом деле он – большая рыба, просто притворяется мелочью? Думаешь, такое возможно, Молли?

– Вообще-то, это странно. Зачем ему прибедняться? Его же запросто могли бортануть.

– Да, странно, – согласился Лэм. – Но все-таки мог он на такое пойти?

– Притвориться шифровальщиком? Да, конечно. Если он был большой рыбой, то вполне мог такое подстроить.

Они переглянулись.

– По-твоему, он из пропавших? – спросила Молли. – Из тех, кто исчез из виду, когда распался Союз?

Таких было немало. Некоторые, скорее всего, распрощались с жизнью, но многие уцелели и, сменив личину, теперь процветали.

– Вполне возможно. Наверное, он один из тех кремлевских умов, которые доставили нам столько неприятностей. Из тех, кто, проиграв войну, ушел с арены, но не желал провести всю оставшуюся жизнь под пятой победителей.

– Но это означает, что внести фамилию в список сотрудников надо было загодя, много лет назад. Без всякой надежды на то, что этот список попадет к нам… – Молли осеклась. – Ох, вот оно что…

– Вот именно что ох, – кивнул Лэм. – Ты не знаешь, как этот список к нам попал?

– Попробую узнать, – нерешительно сказала Молли. – Может быть.

Он помотал головой:

– Ладно, тут особой срочности нет. Не сейчас.

– Но все равно, – сказала Молли. – В таком случае он сделал это задолго до того, как заподозрил, что ему оно понадобится. Декабрь семьдесят четвертого? Тогда никто и не представлял себе конца. Ни в мечтах, ни в страшных снах.