Иззи видит, что Роксанна действительно готова. Чашка перестала дрожать.

Она решила, что если кто-то попадёт под удар, то не она.

– Эти отпечатки были на самих журналах или на пакетах, в которых эти журналы хранились, когда их нашли за печкой Алана Даффри?

Роксанна предпринимает последнюю слабую попытку.

– Какая разница? Это отпечатки Даффри.

Иззи молчит. Иногда молчание – лучший ответ.

– Они были на пакетах, – наконец говорит Роксанна. – Дело не в том, что это было что-то незаконное, просто когда журналы фотографировали в пакетах…

– Отпечатки выглядели так, будто они были на самих журналах, да?

– Да, – бормочет Роксанна в свою чашку.

– У нас с тобой может быть разное мнение о том, что считать махинацией, Роксанна. Но если Аллен действительно получил письмо с признанием от Кэри Толливера и уничтожил его – это махинация, кривая, как задняя лапа собаки. Клэр Радемахер…

– У тебя нет доказательств! – резко перебивает она.

«Нет, – думает Иззи. – И если письмо пошло в шредер, у меня их никогда и не будет».

– Клэр Радемахер не была в списке свидетелей Аллена, поэтому адвокат Даффри, Гринстед, не задавал ей вопросов. А она не дала показаний, потому что ей не пришло в голову, что комиксы важны. По сути, ваш босс спрятал улики, не так ли?

– Они все мои боссы, – с досадой говорит Роксанна. – В большинстве дней я как женщина с одной ногой в конкурсе пинков по заднице. Но ведь Аллен обещал взять тебя с собой, если продвинется по службе, не так ли?

Это вопрос, который Иззи не станет задавать.

– На самом деле это не просто сокрытие, это преднамеренное введение в заблуждение. И одна из причин, по которой Алана Даффри убили. – Какой-то зек убил Даффри. Воткнул в него заточку, сделанную из ручки зубной щётки. – Роксанна выплёскивает остатки кофе, забрызгивая туфлю.

– Мы с тобой закончили.

Она встаёт и направляется обратно к зданию суда.

– Дуг Аллен не станет окружным прокурором, – кричит ей вслед Иззи. – Даже забудь про письмо от Толливера, которое он, возможно, уничтожил. Когда это всё всплывёт, ему ещё повезёт, если он работу в частной фирме найдёт.

Роксанна не оборачивается, просто уходит прочь. И ничего страшного. Теперь Иззи знает то, что раньше только подозревала (вместе с Томом): Кэри Толливер не был единственным, кто подставил Алана Даффри. У него были сообщники. Если «Билл Уилсон» это знает, он может считать именно Аллена главным виновником.

Иззи поднимает лицо к приветливому дневному солнцу, закрывает глаза и делает глоток латте.

Кейт и Корри приезжают в Омаху в два часа дня – почти всю дорогу за рулём была Кейт, жала на газ по полной. По очереди, меняясь каждые полчаса, они включают Sirius XM: Кейт орёт хиты 80-х во всё горло, потом Корри подпевает Вилли, Уэйлону и Шайне. Сегодняшнее выступление «Завещания женщины» пройдёт в Центре исполнительских искусств Холланда. Две тысячи мест, и, как с радостью сообщает Корри, «в каждом – по заднице!»

Корри занимает своё привычное место – позади управляющего залом с наушниками и маленьким экраном, встроенным в стену, – в то время как Кейт выходит на сцену под гром оваций, заглушающих даже недовольный свист. Она не купила новую борсалино и даже не заказывала. Сегодня на ней красная кепка «Корнхаскерс». Кейт снимает её в традиционном поклоне, выхватывает микрофон с кафедры (на каждом мероприятии Корри подчёркивает, что нужен только беспроводной микрофон, не петличка – Кейт считает их ненадёжными), и выходит на край сцены.

– Женская сила!

– Женская сила! – отвечает зал.

– Вы можете громче! Услышу ли я вас, Омаха?

– ЖЕНСКАЯ СИЛА! – ревёт толпа. Ну, почти вся.

– Отлично, отлично, – говорит Кейт. Она двигается, ходит взад-вперёд. Ярко-красный брючный костюм в тон кепке. Корри нашла его в магазине Fashion Freak. – Прекрасно. А теперь садитесь. Мне нужно засвидетельствовать, Омаха. Я чувствую силу, как никогда, так что садитесь.

Толпа оседает с лёгким шуршанием одежды. Пара женщин плачет от счастья. Такое бывает на каждом шоу. У некоторых – татуировки с Кейт Маккей.

– Для начала давайте представим, что мы снова в школе. Сможете? Сможете? Отлично! Прекрасно! А теперь я попрошу всех мужчин в зале поднять руки. Давайте, парни, не стесняйтесь.

Смех, возня, но мужчины стараются держаться как джентльмены. Поднимают руки. Корри подсчитала: примерно двадцать процентов аудитории каждый вечер – мужчины. Не все они из тех, кто свистит и возмущается, но большинство – да.

– А теперь те мужчины, у кого был аборт, держите руки поднятыми. У кого не было – опустите.

Больше смеха. Большинство женщин аплодируют, когда все мужские руки опускаются.

– Что, ни одного? Вау! Ну ничего себе, святые джиперы!

Общий смех. Корри слышала эту разогревающую речь уже много раз.

– А теперь давайте подумаем, кто у нас в Небраске законы пишет? Я имею в виду это в контексте решения по делу Доббс, после которого регулирование абортов вернули штатам. В Небраске лимит – двенадцать недель. Семьдесят два процента законодателей, которые приняли этот закон, – мужчины, которые никогда не стояли перед выбором, делать аборт или нет.

– Божий закон! – выкрикивает кто-то с задних рядов зала.

Кейт даже не моргает. Она никогда не теряется.

– А я и не знала, что Бог был избран в Законодательное собрание Небраски.

Это вызывает волну аплодисментов. Корри всё это уже слышала раньше, и, поскольку сегодня ей не предстоит выходить на сцену – Кейт будет одна, как они обе и предпочитают, – она направляется в гримерку, чтобы сделать несколько звонков. Надо развязать пару узелков перед следующим городом.

Их нынешний охранник устроился в углу гримерки и откусывает что-то с одной из многочисленных тарелок с угощениями. Это заместитель шерифа округа Дуглас по имени Хэмилтон Уилтс. («Вы, дамы, можете звать меня Хэм.») Корри знает, что сейчас не принято называть полных людей толстыми, но глядя на Хэма Уилтса, она невольно вспоминает, как её отец, кивая в сторону таких, обычно бормотал: «Вон идёт ходячее сырное колесо».

На экране телевизора в гримерке показывают Кейт на сцене – она шагает взад-вперёд, входит в раж, свидетельствует, – но звук выключен, а Уилтс читает детектив в мягкой обложке. Помимо закусок, на длинной стойке под тремя зеркалами для грима стоит столько букетов, что они уже начинают тесниться. Большинство – от разных женских организаций, самый большой – от той, что спонсирует сегодняшнее выступление. Цветы и угощение были здесь заранее. Но теперь на стойке появился и белый конверт. Новый. Корри берёт его в руки. В левом верхнем углу написано: «Из офиса мэра Жан Стодарт». Адресован от руки: «Г-жа Кейт Маккей и г-жа Коррин Андерсон». Если бы не то, что случилось в Рино и Спокане, Корри бы вскрыла его без раздумий и просто оставила открытым на стойке, чтобы Кейт мельком глянула, когда закончит своё сегодняшнее выступление (иначе и не назовёшь). Но Рино всё-таки было. И та фотография с угрозой тоже была. Поэтому у Корри срабатывает внутренняя тревога. Возможно, глупо, но пальцы будто ощущают что-то выпуклое на дне конверта. Может, просто тиснение на открытке, но всё же…

– Офицер Уилтс… Хэм… кто это принёс?

Он отрывается от книги.

– Один из билетёров. Мисс Маккей уже заканчивает?

– Пока нет. Ещё минут двадцать, не меньше. – Корри делает паузу. – Это был мужчина или женщина?

– Что?

– Билетёр, который это принёс. Мужчина или женщина? – Она поднимает конверт.

– Кажется, девушка… но я особо не разглядывал. – Он поднимает свою книгу. На обложке – испуганная женщина. – Я как раз на том месте, где выясняется, кто убийца.

«Ты обязан был заметить, чёрт возьми, – думает Корри. Это, чёрт побери, твоя работа – замечать… ты… ты сырное колесо». Вслух она, конечно, никогда бы такого не сказала – ни за что. Равно как и Холли. Хэм Уилтс возвращается к своей книге. Корри начинает рыться в ящиках гримёрки. Она находит старую косметику, бюстгальтер и полрулона «Тумса», но не то, что ей нужно.