— Вы ведь помните их, девочки? — спросила она. — Кремовые, из плотной ткани, с оранжевыми и коричневыми нитями.

Но штор мы так и не нашли. Без них фильм было не посмотреть — слишком много солнца, вдобавок мальчишки липли к окну. Наконец миссис Прайс нашла старую напрестольную пелену и набросила на карниз для штор. Сквозь ветхую парчу кое-где пробивались тонкие лучики. Вдоль нижнего края было вышито золотом: славься, славься, славься.

В прошлом году с нами уже говорили о месячных — правда, только общими фразами: дескать, мы можем заметить неприятный запах, поэтому особенно важна гигиена. Прошел слух, что у Линн уже начались месячные, но она молчала, а когда Паула пыталась за ней подсмотреть в туалетной кабинке, Линн наступила ей на руку. В фильме мать говорила дочери, что ее ждут физические перемены — увеличится грудь, под мышками и на лобке появятся волосы. Каждый месяц внутри у нее будет нарастать слизистая оболочка и созревать яйцеклетка (“Как яйцо у курицы?” — спросила Селена), и если не наступила беременность, яйцеклетка и слизистая выводятся из организма вместе с кровью.

Словом, заключила Антивошь, бояться тут нечего. Организм знает, что делать, и справится сам.

Нас ее слова насторожили.

Медсестра поинтересовалась, есть ли вопросы.

— Это больно? — спросила Эми. — Когда кровь идет.

Когда порежешь палец, и то больнее, ответила Антивошь. Так природой задумано — а значит, не больно.

Катрина сказала, что у ее матери сильные боли и она каждый месяц пьет таблетки.

У большинства женщин никаких болей нет, возразила Антивошь.

Ванесса сказала, что ее сестре всякий раз больно до слез.

Значит, она из тех немногих, кому не повезло, ответила медсестра — у большинства никаких болей нет.

Натали рассказала, что ее двоюродную сестру однажды увезли на “скорой”, потому что от боли она не могла ходить.

Что ж, исключение подтверждает правило, ответила Антивошь.

Мы переглянулись.

На выходе из церкви нас поджидали мальчишки.

— Что за фильм? — набросились на нас они. — Что-нибудь неприличное? С голыми людьми?

Мы молчали, нам стыдно было рассказывать. Мы шли притихшие, зная, что нас ожидает. Кровь.

— Скучно с вами, девчонки, — буркнул Джейсон Моретти.

— Угу, — поддакнул Карл. — Тоска зеленая. — И, зачерпнув горсть сухих листьев, швырнул в Мелиссу. Та, смахнув их с волос, зашагала дальше.

Наше молчание их только раззадорило, и они запрыгали вокруг нас, гримасничая, добиваясь внимания. Джейсон Асофуа оттянул пальцами веки, сделав страшные глаза. Наконец Эми, не выдержав, схватила пригоршню листьев, швырнула в Карла и убежала. Мальчишки с воплями бросились следом, погнали ее к школе, а Эми лавировала, увертывалась. На краю газона Карл поймал ее за выбившуюся блузку.

— Засада! — взвыл он, и остальные мальчишки сбежались, повалили Эми на землю, стали засовывать листья ей за шиворот, под юбку. Я не могла разобрать, смеется Эми или кричит, но вскоре она вырвалась и с растрепанной косичкой побежала к школе.

Когда я зашла в школу, мальчишки сгрудились в глубине коридора, у дверей первого класса. Брэндон и Грегори держали парту, Джейсон Асофуа — водруженные на нее два стула, а Карл сторожил. Эми, стоя на цыпочках на верхнем стуле, тянулась к статуе Иисуса в нише. И вот, схватившись за гипсовую руку, она развернула ее так, будто Христос делает неприличный жест. Мальчишки заулюлюкали, Эми сделала книксен, стоя на своем шатком пьедестале. Я испугалась: она же упадет! Упадет и расшибется! Я бросилась к ней.

— Эми! — окликнула я. — Эми, ты что там делаешь?

— Кто-то идет? — встревожился Карл.

— Там стоять опасно, — сказала я.

— Отстань, ты мне не мама, — огрызнулась Эми, и мальчишки загоготали.

— “Отстань, ты мне не мама, отстань, ты мне не мама!” — передразнил Грегори.

— Слезай. Скоро звонок. — Я протянула руку, но Эми отмахнулась. Стул зашатался.

— Эй, — Грегори приподнял пальцем юбку Эми, — что у тебя там спрятано — жареный рис?

— Тысячелетние яйца[519], — сказал Брэндон, подняв ей юбку с другой стороны.

Эми шлепала их по рукам, покраснев до ушей.

— Эми, слезай, — повторила я.

— Отвяжись, — рявкнула она.

Тут прозвенел звонок, и мальчишки разбежались. Даже Карл.

— Слезай сама, — бросил он через плечо.

Эми неуклюже спустилась на парту, оттуда на пол и, будто не замечая меня, оттащила стулья обратно в первый класс, пока не пришел никто из взрослых.

И вот что странно: руку Иисуса никто не заметил — никто из учителей. Так она и осталась, вместо благословения посылая нам оскорбления.

В четверг после уроков миссис Прайс повезла меня в магазин “У Джеймса Смита”, как обещала. Девчонки смотрели с завистью, как я садилась в “корвет”, — в этот раз я села с нужной стороны, — и я царственно помахала, когда мы тронулись. Миссис Прайс в дымчатых очках была как кинозвезда.

— Просто пни ее подальше, если мешает. — Миссис Прайс указала на сумочку возле моих ног. — Совершенно непрактичная машина, это да.

На витрине отдела нижнего белья стояли пластиковые торсы в бюстгальтерах, кружевных и простых. Всюду были полки с бельем и манекены в зимних фланелевых ночнушках.

— Добрый день, дамы, — поприветствовала нас продавщица. — Чем вам помочь?

На вид под шестьдесят, крашеные черные волосы собраны в жидкий пучок, щеки густо напудрены. На шее портновский сантиметр.

— Мы ищем бюстгальтер для Джастины, — сказала миссис Прайс. — Первый бюстгальтер.

— Пожалуйста, мадам, — улыбнулась продавщица, как улыбались все при встрече с миссис Прайс. — Пройдите пока с дочкой в примерочную...

Миссис Прайс не стала ее поправлять, как и я.

Продавщица задернула бархатную шторку и велела мне раздеться.

— Только до пояса, детка, — сказала она, когда я стала выпутываться из школьного сарафана. — Все нам видеть ни к чему.

Сзади на стене висело зеркало, а справа еще одно, на шарнире, чтобы рассматривать себя со всех сторон. Продавщица, отступив на шаг, оглядела мою грудь, плечи.

— Как раз пора, — сказала она. — Вовремя подобрать бюстгальтер очень важно для правильного развития. — Сняв с шеи сантиметр, она стала измерять меня под грудью, сантиметр был прохладный и гладкий, как свежая зеленая листва. — Выдохни, пожалуйста, — и она затянула потуже. Потом измерила обхват по высоким точкам груди и предложила принести несколько моделей на пробу. — Какой цвет предпочли бы?

— Пожалуй, белый, — ответила миссис Прайс.

Продавщица одобрительно кивнула и выскользнула из кабинки, задернув за собой шторку поплотней.

Миссис Прайс, поставив на пол сумку, села на скамеечку.

— Рада? — спросила она.

Я кивнула. Я не знала, стоит ли прикрыть грудь, но миссис Прайс, похоже, ничуть не смущалась. Она смотрела на меня в зеркало, склонив голову набок.

Продавщица принесла штук шесть белых лифчиков и развесила в кабинке.

— Сначала бретельки. — Она сняла с вешалки один, трикотажный, и подала мне. Я продела руки в лямки, а она чуть сдвинула чашечки, прежде чем застегнуть. — Наклонись вперед, — велела она, — чтобы он сел правильно. Умница. — И, сунув руки в чашечки, поправила.

Я задохнулась от смущения, но из зеркала на меня посмотрело спокойное лицо миссис Прайс, и я поняла: ничего страшного, обычные женские штучки.

Продавщица, просунув палец под нижний край, проверила, хорошо ли сидит, не жмет ли. Если неправильно подобрать бюстгальтер, сказала она, могут быть последствия. Болезни молочной железы, застой лимфы, перенапряжение грудных мышц. Нарушение осанки, деформация плечевого пояса, следы на коже. Она удлиняла и укорачивала бретельки, недовольно цокая языком, и так с каждым бюстгальтером, что я примеряла, — ни один не прошел проверку. Вторая партия оказалась не лучше.

— Мисс Фокс? — раздался голос по ту сторону занавески. — Не подскажете, где новое поступление “Триумфа”?