И дело здесь, как утверждают Эндрю Соломон и многие другие современные медики, не только в балансе химических веществ. Депрессия может являться результатом «социально-эмоционального загрязнения» и событий-триггеров. Стивен Хиншоу в книге «Клеймо позора» (The Mark of Shame) пишет, что ментальная патология находится на пересечении личного и общественного. Комбинированный психосоциальный триггер может даже изменить структуру мозга. Новые медицинские исследования, пишет Соломон, показывают, что депрессия меняет структуру и биохимию мозга. Это создает досадную ситуацию, когда «синдром и симптом сливаются воедино», и трудно определить, «когда депрессия служит триггером внешних событий, а когда внешние события служат триггером депрессии».

В итоге, заявляет Соломон, «невозможно провести четкую линию между эксцентричным характером человека и подлинным безумием».

Я на собственной шкуре испытал это смешение — амбивалентность не делает болезнь сколь-нибудь более выносимой. Неважно, откуда явился морок депрессии — обрушиваясь на тебя, он лишает тебя способности к сопротивлению и причиняет нестерпимые муки. В своей легендарной книге «Беспокойный ум» (An Unquiet Mind: A Memoir of Moods and Madness)[502] Кей Джеймисон рассказывает о своей борьбе с биполярным расстройством (хотя она придерживается старого термина «маниакально-депрессивный психоз»).

Она описывает свою одержимость смертью и ощущение постоянно рассыпающейся реальности. Состояние Джеймисон стало настолько катастрофическим, что она хотела покончить с собой — статистика показывает, что подобное не редкость среди людей с биполярным расстройством. Перед попыткой суицида она оставила записку, в которой говорилось: «В моем теле больше невозможно жить… В зеркале я вижу незнакомое существо, с которым я почему-то должна делить свою жизнь».

После этого она заключила с психиатром и членами семьи договор, предоставляющий им полномочия госпитализировать ее и лечить при помощи электросудорожной терапии, если она проваливалась в тяжелую депрессию. Соглашение позволяло применять эти меры помимо воли пациентки. В конце концов Джеймисон заставила себя принимать литий. «…Выбор был… — пишет она, — между здоровьем и безумием, между жизнью и смертью. Мании случались все чаще, становились все более смешанными. То есть эйфорические эпизоды, которые я называла „светлыми маниями“, все чаще перекрывались тревожными депрессиями. А депрессии становились только хуже. Мысли о самоубийстве преследовали меня постоянно»[503].

Иногда в галлюцинациях Джеймисон видела, как все растения мира медленно разлагаются и кричат, умирая. Описания ее смешанных состояний особенно интересны и важны с учетом вопроса, который я поднимал ранее: могла ли Элиза находиться в смешанном состоянии в ту ночь, когда исчезла?

В Cecil мне довелось испытать умеренный приступ смешанного состояния, и этого мне хватило, чтобы осознать его ужасающий потенциал. Проще говоря, комбинация тяжелой депрессии и мании с галлюцинациями — непреодолимое, мучительное состояние.

Однако, несмотря на вездесущность таких душевных болезней, как депрессия, которая медленно приближается к званию самого распространенного и деструктивного недуга на планете, общество до сих пор отвергает людей, живущих с подобными заболеваниями, или как минимум изгоняет их на периферию, и они не могут полноценно заявить о себе как о социальной группе, опасаясь стигматизации.

Как такое возможно? Почему Элиза писала, что чувствует, как окружающие отстраняются от нее, словно ее жизнь «состоит из депрессии целиком и полностью»? Почему Элиза была так уверена, что самые близкие ее друзья не только не способны понять ее болезнь, но стараются держаться от нее как можно дальше? Есть ли какой-то психологический принцип, объясняющий, почему люди так часто обходятся с друзьями, страдающими нарушениями психики, иначе, чем с друзьями с физическими недугами?

Теория управления страхом смерти, о которой пишет Стивен Хиншоу, появилась достаточно недавно. Опираясь на эволюционную психологию, он утверждает, что большая часть социальных поведенческих паттернов человека исходит из глубинной экзистенциальной боязни собственной смертности. Инстинктивный страх заставляет людей реагировать, иногда бессознательно, стигматизируя внешние группы, угрожающие их социальному статусу.

Также Хиншоу описывает, как страх смерти пробуждает у «социальных субъектов восприятия» потребность консолидировать стабильность путем дискриминации внешних групп, рассматриваемых как угроза социальному порядку.

Теория управления страхом смерти предполагает, что душевные заболевания напоминают «нейротипикам» не только о том, как хрупка их собственная нормальность — и сама жизнь, — но и о необходимости строго соблюдать регламент, если хочешь обрести социальный престиж.

По мнению Хиншоу, однажды элиты попытаются при помощи биотехнологий полностью изъять гены биполярного расстройства и других психических заболеваний из человеческой родословной. Что принесет искоренение патологий ценой психологической гомогенизации — пользу или вред, — он не говорит.

— Пациентам с тяжелым биполярным расстройством принимать СИОЗС может быть опасно, но вам они, похоже, помогли в прошлом, — сказал мне врач. — Или мы можем попробовать кое-что новое, и я выпишу вам рецепт на препарат специально для лечения биполярного расстройства. Поскольку депрессия, как я понимаю, беспокоит вас гораздо больше, чем мания, ламиктал может оказаться оптимальным вариантом. Он больше нацелен на депрессию, чем на манию.

Название лекарства казалось мне знакомым. И тут я понял почему. Это был один из тех препаратов, что принимала Элиза.

Я был вымотан, деморализован и зол одновременно. Депрессия и перепады настроения обглодали меня до кости.

— Выписывайте, — сказал я.

Большая Фарма приняла меня обратно в свои объятия, точно Дарт Сидиус[504].

Тайна Сантьяго Лопеса и его находки волновала меня с самого начала расследования. Во-первых, неотвеченным оставался вопрос: крышка цистерны была открыта или закрыта? Для меня это один из самых важных моментов. Сантьяго утверждал — собственно, он говорил об этом в суде под присягой, — что крышка была открыта.

Это важно, потому что, если Элиза прыгнула в цистерну сама, открытая крышка выглядит гораздо логичнее. Если крышку (больше напоминающую съемный люк) за ней закрыли, это уже указывает на преступный замысел. Как Элиза могла сама закрыть тяжелую металлическую крышку, пролезая в цистерну, не имеющую внутренних перекладин? Это, попросту говоря, физически невозможно.

Пытаясь разобраться в ситуации с крышкой, я связался с начальником полиции Висконсина Эндрю Смитом, который в 2013 году служил в полиции Лос-Анджелеса и одним из первых оказался на месте происшествия в Cecil. Я послал ему по электронной почте несколько вопросов, но больше всего меня волновал один: была ли крышка закрыта.

«Крышка однозначно была закрыта», — написал в ответном письме Смит.

Это было после того, как Сантьяго обнаружил тело, после того, как он сообщил, что крышка была открыта. Если крышка была закрыта, Сантьяго Лопес дал ложные показания в суде. Трудно представить, чтобы он обнаружил тело в открытой цистерне и закрыл ее, пока ждал полицию. Что еще важнее, мой анализ показывает: если цистерна действительно была закрыта, когда сантехник нашел тело, это делает вероятность преступления почти стопроцентной, хотя я не утверждаю, что Лопес был напрямую замешан в случившемся.

Впрочем, Джон Лордан сказал, что история с обнаружением тела может оказаться сфабрикованной от начала и до конца.

Я несколько лет пытался связаться с Сантьяго, чтобы получить ответы на свои вопросы. Звонил в отель и просил позвать его. Приезжал в отель и разыскивал его там.