– И что думает Кристофер о произошедшем потом?

– Джек вернулся в дом, чтобы заткнуть ей рот.

– А как именно она умерла?

– Ударилась головой при падении. Кровоизлияние в мозг.

– Тогда это мог быть и несчастный случай.

– Нет. Ее толкнули. С силой. В верхней части ее грудной клетки даже остались синяки, характерные для сильного толчка. Ее определенно убили.

– Но почему Кристофер не рассказал об этом на первом допросе?

– Даже не знаю. Может, из-за вашего присутствия – ему не хотелось, чтобы вы услышали о наркотиках. А может, потому что боится Джека.

– Так и что теперь?

– Мы с Кристофером поговорили с копами.

– Они поверили ему?

– Сложно сказать. Утром они намерены повторно допросить Джека и Ханну. Возможно, после этого наше положение улучшится.

– И что мне делать?

– Оставайтесь на месте. Как только появятся новости, я дам вам знать. Ситуация прояснится довольно скоро. И, кажется, ваш номер стал известен? Телефон прямо надрывается. Или у вас уйма заказов?

– Да. Мой номер выложили в интернете.

– Так выключите его.

– Но как мы будем поддерживать связь?

В ответ адвокат извлек из сумки телефон-раскладушку – Мишель уже и забыл, когда пользовался таким.

– Это так необходимо?

– Поскольку ваши данные в сети, теперь можно только гадать, кто вас прослушивает. Копы, пресса, какой-нибудь урод в какой-нибудь Латвии. В «Твиттер» заглядывали? Люди уже этим случаем вовсю интересуются.

– Хорошо, понял. Спасибо.

– Не стоит. Это все тоже будет включено в счет.

Облегчение, охватившее Мишеля после принесенных Кантором новостей, вскоре сменилось гневом на сына. Ну почему Кристофер столько тянул с разоблачением? Почему не рассказал ему? Навряд ли из-за стыда за наркотики. Нет, он покрывал Джека. Потому что боится его. Он знает, как правильно поступить, вот только слишком слаб для этого. Молчал почти целые сутки. А если бы его не посадили в камеру? Так бы и покрывал своего дружка? Глупый мальчишка. Глупый, глупый!

Заснуть ночью ему не удалось. Он выключил мобильник, более не в силах сносить изливающиеся на сына потоки ненависти. Его подмывало позвонить Элис с выданного адвокатом телефона, попросить ее вернуться, но то был безумный риск. К рассвету Мишель впал в прострацию. Время более не существовало. Как и он сам. Только Кристофер, запертый в камере.

Теперь ему казалось нелепым, что когда-то он молился о помощи. До смерти Марьям Мишель по-настоящему верил в Бога, и вера его была безусловной и незыблемой – во всяком случае, так ему представлялось. Она зародилась у него в детстве в Бейруте, где он несколько раз в неделю посещал собор Святого Георгия. С этим внушительным храмом были связаны даже одни из первых его воспоминаний. Суровые святые на стене, запах ладана и разносящееся с хоров пение. Бог всегда там присутствовал – в низком убаюкивающем гуле, нестихающем ветерке.

Но потом заболела Марьям, и, когда Мишель молил о милосердии, Господь явил свой истинный лик. Сразу же после смерти жены он покинул больницу Сальпетриер, прошел по Саду растений и спустился к Сене. Какой-то оборванец-наркоман принялся втюхивать ему украденные цветы. Мишель потянулся было за бумажником, но вдруг вспомнил, что жена умерла. Решив, что над ним насмехаются, незадачливый торговец разразился проклятьями. Лицо его преобразилось в нечто совершенно ужасное. Налитые кровью глаза и желтоватые острые зубы, распухшие губищи и приплюснутый нос. Всклоченная серая борода, немытая огрубевшая кожа. И Мишель внезапно понял, что это и есть подлинный лик Бога. Который проклинает и несет лишь смерть. Он внушает тебе веру в милосердие и надежду. А потом бросает твою жену заходиться криками в бреду и боли, способную видеть лишь сальные стены бездны, в которую она падала и падала. Под конец кожа ее превратилась в ломкий пергамент, тисненный каллиграфией костей. И с того самого момента утешительное присутствие навсегда исчезло из жизни Мишеля. Не осталось больше нежного ветерка. Только он и его сын, которого Бог защитит не больше, чем он защитил Марьям. Отныне только Мишелю защищать сына.

Перед полуднем наконец-то позвонил Кантор, удрученный и взвинченный.

– В чем дело? – набросился Мишель. – Я же ждал!

– Уж простите, но притащить сына Оливера Пэрриша посреди ночи никак не получалось. – Он вздохнул. – В общем, желаемого результата мы не достигли. Ханна и Джек все отрицают. Изнасилование, обвинение, драку Иден и Джека.

– Но это и так было понятно, что будут отрицать.

– Да, вот только им это удалось весьма убедительно. Они явно пели по одним нотам.

– Значит, полиция поверила им.

– Именно такое у меня сложилось впечатление.

– И что в итоге мы имеем?

– Ничего хорошего. Ситуация сводится к взаимным обвинениям, вот только один говорит гораздо громче другого. И слова более горластого подтверждаются свидетелем. Ах, даже двумя. Отец Ханны тоже дал показания: клянется, что с полуночи до утра Джек его дома не покидал.

Отец Ханны. Муж его любовницы.

– Кристофер не совершал этого, – заявил Мишель.

– Разумеется, мы на этом стоим. В данный момент я направляюсь в суд с ходатайством об освобождении вашего сына. Но обольщаться не стоит.

– Послушайте, я вот уже два дня как про хорошие новости забыл.

Повисла зловещая пауза.

– Экспертизы еще не завершены, однако предварительные результаты не обнадеживают тоже. Копы очень дотошны. И эти ссадины на шее Кристофера не в нашу пользу. Мишель, думаю, вам нужно подготовиться к тому, что вашему сыну предъявят обвинение в убийстве.

После окончания разговора Мишель какое-то время абсолютно неподвижно сидел на диване. Словно бы потяжелел сам воздух, обрушившись на него километрами своей толщи. Наконец, он поднялся, подошел к окну и выглянул на улицу через тюль. Репортеры по-прежнему несли дежурство. Мужчина подумал, что произойдет, если выйти к ним и рассказать о показаниях Кристофера против Джека Пэрриша. Но, разумеется, он не выйдет и не расскажет. Будет вести себя как велено. По крайней мере, пока обстоятельства не вынудят его что-то предпринять.

А потом он собрался с духом и просмотрел напоследок свой телефон – и обнаружил сообщение от Элис. Она что-то узнала. Мишель позвонил ей с нового и оставил голосовое послание. И снова стал ждать.

– Как Кристофер? – спросила женщина первым делом, когда вновь вышла на связь.

– Все еще в камере.

– Мне так жаль, Мишель.

– Джек изнасиловал ее. Напал на нее и заставил всех молчать об этом. А потом вернулся и…

– Именно это я и поняла.

– Что-что?

– Сегодня утром я кое-что видела в телефоне Ханны. Джек принуждал ее соврать. Одному богу известно, какой туфты он ей наговорил. А перед рассветом я застукала Оливера и Джеффа вместе, за серьезным разговором. После которого Джефф принялся возиться с записью с нашей камеры слежения. А несколько минут назад ко мне наведывалась Селия. Поливала грязью Кристофера, удостоверялась, что я следую курсу партии. Они всех задействовали. Ханну, Джеффа, копов, своих друзей. И подобное уже случалось.

– О чем ты?

– Лекси Лириано. Помнишь такую?

– Да, из бостонских ребят.

– В прошлом году она обвиняла Джека в таком же дерьме. Собиралась изобличить его. А потом Оливер наведывается к матери Лекси, и внезапно как будто ничего и не было.

– И что нам делать?

– Позвони своему адвокату. Расскажи ему.

– Он захочет узнать, откуда мне это известно.

– Послушай, если тебе придется рассказать о нас – не стесняйся. – Элис задумалась. – Но, возможно, пока лучше ничего не говорить. Ведь если они будут держать меня за свою, я смогу выяснить, что происходит.

– Да, ты права.

– Мы не дадим им это сделать, Мишель. Обещаю.

Несколько секунд они молчали, связанные через дешевый телефон.

– Мне нужно увидеть тебя, – произнесла Элис.

– Не сейчас. Но скоро, поверь.