Оповещение Селия увидела только по выходе из ресторана. Оно пришло почти час назад – у нее было правило не проверять телефон во время еды, поскольку считала это невежливым. Она набрала Оливера еще по пути к машине. Муж тоже получил уведомление о введении режима изоляции и уже позвонил Барту Цорну, начальнику полиции и другу. Сам он как раз выписывался из стамфордской гостиницы. Обеспокоенным не казался – впрочем, таковым он не казался никогда. Оливер относился к тому типу людей, чей пульс в кризисной ситуации, как ни удивительно, замедляется. Затем Селия отправила сообщение Джеку, с наставлением соблюдать осторожность и просьбой сообщить, что происходит.

Хотя родителям настоятельно рекомендовали держаться подальше от школы, она все-таки проехала мимо здания. Увиденное успокоило ее: перед входом маячила одна-единственная патрульная машина, полицейский в которой скучающе пялился в телефон. Дома Селия включила эспрессо-бандуру, испытывая острую потребность в дополнительной порции кофе. Пока аппарат разогревался, зазвонил телефон. На экране высветилось имя Милли Уильямс. И хотя обычно Селия предоставляла звонки отъявленной сплетницы автоответчику, сегодня она ответила сразу же.

– У Бондурантов произошло убийство! – задыхаясь, выпалила Милли.

– Что-что?

Та повторила. Селию обдало холодной волной ужаса.

– Боже мой! Билл или Бетси?

– Никто из них. Какая-то девушка.

Что означало, что жертва не из детей Бондурантов. У них было трое сыновей. Ах, теперь-то два.

– Что за девушка?

– Пока неизвестно.

– Кого-нибудь арестовали?

– Полиция молчит, – затараторила Милли. – Но я точно знаю, что Билла и Бетси в городе не было. А Оливер что говорит?

– Он тоже в отъезде. Но уже скоро вернется.

– Перезвони мне, если он что прознает. Мы тут вроде как с ума сходим.

– Обязательно.

Селия дала отбой, все еще пытаясь осмыслить только что услышанное. Убийство? У Бондурантов? Она вдруг очень пожалела, что рядом нет Оливера. Конечно же, прямо сейчас у нее на заднем дворе орудуют четыре здоровых мужика, вооруженных разнообразными острыми инструментами. Такие отпугнут любого психопата-убийцу, разгуливающего по городу. И все же. Ей будет гораздо спокойнее, когда муж вернется.

Внезапно позади раздался сдавленный хрип, и женщина так и подскочила на месте. Но это оказался всего лишь приготовленный кофе. Поморщившись, она сделала первый глоток, и тут перезвонил Оливер.

– Перво-наперво, Барт говорит, поводов для беспокойства нет, – сообщил он. – Режим изоляции введен лишь в качестве меры предосторожности. Судя по всему, в городе произошло убийство.

– Да, я слышала, жертва – какая-то девушка.

– Так и есть.

– Но кто она такая?

– Не местная. Больше он ничего не сказал.

– Значит, тревожиться не о чем?

– Судя по характеру нападения, это единичный случай.

После разговора с мужем Селия вновь отправила Джеку сообщение, поскольку он до сих пор не ответил на первое. И хотя тревога отступила, новость все равно в голове у нее не укладывалась. Убийство. В Эмерсоне. У Бондурантов. Лишнее напоминание, что, несмотря на все системы сигнализации, угрозу вооруженного отпора для злоумышленников да полицию, оснащенную получше армий некоторых стран третьего мира, они все-таки тоже были уязвимы.

С чашкой кофе Селия перебралась в залитый солнцем альков, где принялась просматривать новости на компьютере. Новых фактов не вскрылось, хотя «Твиттер» бурлил версиями и домыслами. Кто-то заявил, будто убийство произошло в ходе неудавшейся попытки ограбления. Другой брякнул, что жертва приходилась Биллу любовницей. Выложили фотографию Локаст-лейн, запруженной полицейскими машинами и служебными фургонами. Зрелище выглядело пугающе неестественным, словно стая акул в бассейне загородного клуба.

Однако детям ничего не угрожало, и это было главное. Мысли женщины вернулись к гораздо более насущному вопросу: как же ей поступить с сыном, когда его отпустят из школы. Этот аспект воспитания – добиваться соблюдения дисциплины – ей всегда был не по душе. Здесь нужно действовать аккуратно, чтобы не переборщить. Селия воспитала трех подростков и прекрасно понимала, что ложь – явление вполне естественное. Однако в данном случае вранье представлялось лишенным смысла. Во всяком случае, сама она такового совершенно не улавливала. Ну зачем Джеку было говорить, будто он у Ханны, в то время как он находился где-то в другом месте? Он же имеет право ходить, куда ему вздумается. Через несколько недель ему исполнится восемнадцать, а еще через несколько месяцев он начнет учиться в колледже. Ему предоставлена вся свобода, о которой мальчишка только может просить. Три года назад он самостоятельно добирался до теннисного лагеря во Флориде. Прошлым летом, тоже без сопровождения, летал в Лондон к дядюшке. А всего несколько дней назад провел ночь в Бостоне с Ханной и Кристофером. И все равно смотрел ей в глаза и врал.

Селия задумалась, не позвонить ли Оливеру, чтобы узнать его соображения на этот счет, однако здесь существовал риск разбередить былую напряженность между отцом и сыном. В последнее время в их отношениях царил мир, и нарушать относительную идиллию было бы неразумно. Касательно Джека Оливер имел склонность слишком остро реагировать, раздувая мелкие преступления до уровня дел федеральной юрисдикции. К Дрю и Скотти подобной строгости он никогда не проявлял. Почему? Потому что они боготворили его. И не вызывали таких сложностей, какими отличался их младший брат. Им и в голову не приходило перечить отцовским планам для них. Каким заниматься спортом (лакроссом и бейсболом), в каком колледже учиться (в Дартмутском или в крайнем случае Амхерстском), какую карьеру избрать (юридическую или финансовую) – старшие сыновья всегда прислушивались к Оливеру. Селию поражало, с какой легкостью ему удавалось внушать уважение – без проявления суровости, без малейшего намека на грубость, каковые ее собственный отец, грозный Джон де Визер, изливал на своих отпрысков без малейшего стеснения.

Но вот с Джеком неизменно выходило по-другому. Он противился родительской власти с самого детства. В то время как Оливер, в своей обычной спокойной и рассудительной манере, не уступал ни сантиметра. Мальчика он любил, в этом не возникало сомнений. Не исключено, даже больше остальных. Но он был строг с ним. Возможно, потому что под поверхностными различиями их объединяло врожденное упрямство. Если Дрю и Скотти и расстраивали их редкие страйк-ауты в матчах Малой лиги, они были способны стряхнуть с себя досаду еще до ухода с поля. Джек же зверел с каждым промахом по мячу, что твой король Лир в голой степи.

И хотя вспышки гнева мальчика удовольствия Селии не доставляли, она ему сочувствовала. Перед ним как перед самым младшим постоянно стоял пример отца и братьев. Не то чтобы Дрю и Скотти являли собой само совершенство. Уж точно если знать их столь хорошо, как знала она. Колючие голубые глаза Дрю словно бы непрестанно судили о происходящем вокруг, и обычно вердикт был «виновны». Лицо его постепенно приобретало беспросветно хмурый вид, и он обзавелся неприятной привычкой издавать скрежещущее покашливание, единственным предназначением которого было выражение нетерпения. Еще барабанил пальцами, да порой так громко, что окружающие смолкали. В детстве сила его широких плеч и крепких запястий служила для завоевания спортивных побед. Теперь же, когда Дрю забросил спорт, она неумолимо трансформировалась, по мнению Селии, в показушную мощь быковатого управленца.

Изъяны Скотти развивались в противоположном направлении. Его некогда проницательный взгляд теперь подернуло беззаботной удовлетворенностью, тонкие губы слегка одрябли. Сложение у него от рождения было таким же крепким, как у Дрю, однако постепенно он начал слабеть, словно бы израсходовал всю свою силу на выход из турбулентной атмосферы переходного возраста, после чего вполне довольствовался скольжением по гладкой зрелости. Особым говоруном Скотти никогда не был, а сейчас и вовсе погружался в молчание, свидетельствовавшее, как опасалась Селия, о расширяющейся внутренней пустоте. Его дружелюбная улыбка привлекала людей, однако адресовалась всем без разбора, словно бы скорее исполняла роль буфера против близкого знакомства, нежели приглашала к таковому.