Лишь одно смущало при взгляде на дом: он был (как считалось) необитаем, но при этом трава и перед входом, и на заднем дворе всегда оставалась аккуратно подстриженной. Благодарить за это следовало соседа, Генри Криппса, у которого была самоходная машинка-косилка, и на папиных похоронах он подошел ко мне и сказал, что «будет рад помочь хоть такой малостью».
Генри – человек старых взглядов. Когда Эмили Дэвисон [728] бросалась под чертову лошадь, в его мире по-прежнему царил каменный век. Его ныне покойная жена всю жизнь была классической домохозяйкой из 1950-х. Готовила, занималась уборкой, вынашивала детей. Расставляла в вазах цветы. Выбивала ковры. Генри засекал время, когда Дороти выходила из дома за продуктами. Я уверена, что инсульт ей понадобился исключительно для того, чтобы наконец отделаться от этого типа.
Но он бывал и милым. Когда я была маленькой, разрешал мне перелезать через забор и кормить одуванчиками его древнюю черепаху Тимоти. А еще откладывал газеты для наших с Серен кролика и морской свинки, «но только при условии, что ночью они не будут носиться по клетке, что твои кабаны».
Я налила себе кофе, села в шезлонг во дворе и стала бросать Дзынь мячик.
– Тут это… – раздался голос, и над забором появилась седая голова.
Дзынь взлетела по решетке.
– Здравствуйте, Генри, как вы? – спросила я, спешно припоминая правила жизни в обществе и с трудом выбираясь из шезлонга.
Я подхватила Дзынь на руки, но она продолжала рычать и ругаться, страшно оскалив зубы, – точно так же она набрасывалась на бродячих голубей у нас на балконе.
– Привет, Ри-анн-нон (он всегда очень отчетливо выделяет каждый слог), рад тебя видеть!
– Я тоже рада вас видеть, Генри.
К счастью, Генри – единственный сосед, который тут имеется, но зато это такой сосед, что других и не надо. У него можно одолжить что угодно, он знает все местные сплетни и с усердием поливает ваши растения и косит ваш газон, когда вы в отъезде. А еще у него самый аккуратный на свете гараж. Все банки с краской расставлены на полках в алфавитном порядке и развернуты этикеткой вперед, инструменты висят на задней стене и обведены по контуру карандашом. Три своих ретро-автомобиля он поддерживает в идеальном состоянии и один из них, по старой договоренности с папой, держит в нашем гараже.
Еще я заметила, что у него даже каждый нарцисс растет головкой в одну и ту же сторону. Думаю, такое бывает только у людей, которым больше не о чем думать, – вот у них мозг и находит время на то, чтобы грузиться всяким дерьмищем, которое на самом деле никому не нужно, типа банок с краской и нарциссов.
– Ри-анн-нон, я надеюсь, ты не против, у меня немного герани оставалось, так что я вон там разбил парочку клумб, чтобы куда-нибудь их приткнуть…
– Отлично, – сказала я, оглядываясь в указанном направлении.
– …и еще немного стручковой фасоли, вон там, в конце. Машину из гаража еще не надо забрать? Ты вроде в прошлый раз говорила, что должен заглянуть риелтор.
– Нет, я пока сняла объявление о продаже.
– Ага, вон оно как, – сказал он. – А почему?
Дзынь пинала меня в грудь, требуя внимания с такой настойчивостью, как будто угадала мелодию за две ноты, поэтому я опустила ее на землю, и она помчалась за мокрицей.
– Риелтор оказался так себе. Решили попробовать обратиться к другому – может, будут более выгодные предложения.
Тут мне пришлось выслушать историю о его очередной фортепианной инвестиции: у Генри было уже четыре пианино, которые заняли целиком две гостиные на первом этаже. Когда-то он приглашал нас с Серен их послушать. Эти его пианино играли сами по себе. Это было необычно и интересно только в первые минуты. А потом мы обе начинали осматриваться в поисках крюка и веревки.
И все-таки Генри нужно задабривать. Задабривать изо всех сил.
– Ты на прошлой неделе приезжала, да? Я вроде видел твою машину перед домом.
– Ну да, нужно присматривать сами знаете за чем, – сказала я и многозначительно приподняла брови. Он кивнул. – И еще начала там кое-что разбирать – надо готовиться к продаже, когда опять его выставим.
Тут я нечаянно бросила взгляд на верхний этаж. Бесит, когда твое же собственное тело так делает, правда? Подает мелкие намеки на зверства, которые ты творишь.
– А, мне на днях показалось, что в доме вроде кто-то есть.
– Моя помощница. Надо ведь, чтобы кто-то за всем этим присматривал, когда я не могу приехать.
– Ну и хорошо, главное, чтобы тебе было нормально. Обязательно скажи, если что понадобится. Я обещал твоему отцу о тебе заботиться.
– Ага, мне нормально, Генри, можете за меня не переживать.
Он улыбнулся, продемонстрировав ровный ряд желтых молочных зубиков, но с места не сдвинулся – стоял, как будто чего-то ждал. Тут я сообразила, что он ведь и в самом деле ждет!
– Ой, Генри, простите, я совсем забыла!
Я полезла в сумку, которую повесила на спинку шезлонга, и выудила из нее пакетик травы. Передала его через забор Генри.
– Батюшки, – воскликнул он. – Этого мне на несколько месяцев хватит!
И с довольным покрякиванием сунул мешочек за треугольный вырез свитера.
– Вот спасибо так спасибо.
– Без проблем, просто скажите, когда нужно будет еще.
– Ри-анн-нон, ты уверена, что деньги не нужны? Тут, похоже, ужасно много. Так щедро с твоей стороны, даже неловко.
– Никаких денег, Генри. Вы были хорошим другом моего отца. Мне приятно, что я могу хоть чем-то быть вам полезна. У меня там ее растет просто море. Только никому, договорились?
Он приложил палец к губам, и на этом разговор закончился. Он буквально вприпрыжку поскакал по своей идеально симметричной дорожке, забыв про больные суставы.
А вот Джулия, наоборот, на этот раз как будто совсем не хотела меня отпускать.
– Нет, ну а если с тобой в Лондоне что-нибудь произойдет, а никто даже не знает, что я здесь? Я ведь умру от голода.
– Джулия, уверяю тебя, это не самый плохой способ похудеть. Есть, например, программа «Тренируем супертело» от Давины [729].
– Мне страшно.
– Просто используй пищу и воду экономно, и все с тобой будет в порядке. Я привезла еще журналов и свежий номер «Кроссвордиста». Не благодари.
Она снова завопила как призрак-банши, так что я опять ее связала и, выйдя, захлопнула за собой дверь.
– Господи, женщина, успокойся, в следующий раз привезу «Судоку».
Взвесив все за и против, я решила не отрезать ей еще один палец в наказание за попытку вырыть туннель. Просто не чувствовала в этом потребности, и к тому же у меня не было с собой пакетиков для собачьих какашек.
Джулия всего год училась со мной в одном классе в средней школе, но в тот год она приложила все усилия, чтобы уничтожить то немногое, что от меня еще оставалось после Прайори-Гарденз.
Когда перед самым Рождеством я увидела ее на улице (она вела детей в школу, а я шла на работу), я просто онемела. Меня охватило то же самое чувство, которое я испытывала ежедневно в одиннадцать лет, когда она входила в зал для собраний и устремлялась к стулу рядом со мной – стулу, который Я ОБЯЗАНА БЫЛА для нее занять. Я проследила за ней до самого дома. Увидела, какой свинарник она развела у себя во дворе. Унюхала поднимавшийся над забором дым от ее сигареты. Послушала, как она орет кому-то в телефонную трубку.
Однажды утром я опять пошла за ней следом, только на этот раз уже подготовившись. Разыграла классическую сценку: «Ого, Джулия, это ты? А это я – Рианнон!» – пригласила ее к себе, привезла в дом, и мы мило поболтали за чаем и бисквитом «Виктория» [730]. Она работала парикмахершей, а ее муж, Терри, занимался грузоперевозками.
Потом я избила ее до потери сознания и привязала альпинистской веревкой из магазина «Скалолаз» к прочным винтам-глазкам из папиного ящика с инструментами, крепко-накрепко вкрученным в заднюю стену в спальне.
