Дэшил Итан Монклер появился на две недели раньше срока, практически на парковке у почтового отделения, когда Саттон проверяла абонентский ящик. Слава богу, Итан увидел, как она согнулась пополам, выходя из здания с письмами в руках. Он успел доставить ее в больницу за пятнадцать минут.

Дэшил всегда был торопыгой.

Итан посетовал, что имя звучит как у героя одного из романов Саттон. Она очень подробно объяснила, почему выбрала это имя. В честь Хэмметта, конечно же. Писателя-детективщика. Мужского писателя. Мужчины, пишущего для мужчин. Ради всего святого, Итан, и ты называешь себя писателем?

После не слишком радужного начала жизни ребенка Итан уступил. Саттон получит все, что захочет. Таков был их уговор.

Дэшил был очаровательным малышом. Толстые щечки, розовые губы и глубокие серо-голубые глаза, как у матери. Он был наблюдательным, тихим и спокойным, его было легко развеселить, он заливисто и заразительно смеялся, всегда был готов вздремнуть, чтобы Саттон или Итан могли поработать. Саттон держала его в корзинке на полу рядом с письменным столом, как кошку или собаку. Она постукивала ногой по краю корзины, покачивая ее, и Дэшил лежал в своем гнездышке довольный и сытый.

Итан приспособился к новой жизни быстрее, чем Саттон. Она, надо признать, была эгоисткой. Ей нравилась прежняя жизнь. Вечеринки, сон допоздна, секс в любое время, постоянные путешествия. Ей нравилось, что не нужно ни перед кем отчитываться, что нет босса, не надо рано вставать и выходить из дома, стоять в пробках и отпускать шуточки по поводу вчерашних «Танцев со звездами» в очереди к кулеру с водой.

Но и теперь, с ребенком, они все же сохранили свободу, а Итан был счастлив, как никогда.

Однако после «лета оваций», как назвал его Итан снисходительным тоном, все стало шатким.

Шатким. Какое дурацкое слово для описания брака. Лучше сказать бурным. Грозовым. Мучительным. Даже адским.

«Я ударилась о холодильник и набила синяк».

«Конечно, ты сожалеешь, и такое никогда не повторится».

«Да, я по-прежнему тебя люблю».

«Тот телефонный звонок? Просто фанатка, хочет встретиться за кофе. В последнее время они такие назойливые».

Они построили дом, построили жизнь на лжи.

Бывали и хорошие моменты. Даже отличные. И спокойные.

Круассаны с маслом в постели, рассыпанные по простыне крошки.

Прогулки у реки, с осыпающимися на ветру цветами с деревьев.

Поездка в Нью-Йорк, та ночь в «Уолдорф Астории» после слишком большого количества вина за ужином с агентом и редактором Итана. Они отлично повеселились, черт возьми. Притворились, будто это их первый раз, повторили события той судьбоносной встречи. Итан заставил ее десять минут прождать в коридоре, и она вошла в номер без трусиков.

Та поездка.

Саттон понимала, что ребенок не спасет их семью. Так делают отчаявшиеся женщины, а она не отчаялась. Их брак нестабилен, но они пытаются сгладить острые углы. И в Нью-Йорке они перевернули эту страницу, Саттон была уверена.

Да, перевернули страницу. А потом на полном ходу врезались прямо в скалу, держась за руки и с криками «аллилуйя».

Дэшил и правда был сюрпризом, случайностью. Нет, Саттон, не случайностью, а благословением. С начала и до конца. Он был ангелом. Маленьким херувимчиком, даром Господа.

Господь дает нам. Но порой дает больше, чем мы можем осилить.

Врач сказал ей, что в трех процентах случаев противозачаточные таблетки не срабатывают, даже если принимать их с религиозным рвением, как она. Саттон даже поставила будильник на телефоне и носила таблетки в сумочке. Она ни на минуту не отставала от графика. Она контролировала фертильность так же, как и свою жизнь: планомерно, организованно, четко.

Ей не хотелось думать о своем ребенке в терминах статистики.

Но трещина в браке образовалась еще до беременности. Искореженный автомобиль лежал у подножия скалы и все еще дымился.

Дэшил, хотя и был очарователен, стал занозой в их и без того нестабильном браке. Теперь приходилось все делать по расписанию – заниматься сексом, путешествовать, работать, – в общем, жить. Они больше не были беззаботными и свободными. Постоянно возникал поток неотложных дел, от подгузников до кормления, от сна до присмотра за ребенком. И няни. Много, много нянь.

Во всем виновата ее капризная натура Златовласки. Эта няня слишком строга, та слишком беспечна. А третью Саттон застала в прачечной под кайфом.

И наконец-то – наконец-то! – они нашли по-настоящему милую девушку по имени Джен, Просто Джен, как мысленно называла ее Саттон. Простая девушка с бледно-голубыми глазами и белокурыми волосами, заплетенными в две косы, которые раскачивались по обе стороны шеи, как у доярки, взбивающей масло. По образованию она была учительницей начальных классов, но ей не нравилось преподавать. Предпочитала индивидуальные занятия. Саттон считала, что у нее, вероятно, есть признаки синдрома Аспергера – она совершенно не улавливала социальные сигналы, – зато любила Дэшила, а он – ее.

С появлением Просто Джен все вернулось в привычное русло. Секс стал лучше и чаще. Они совершили несколько совместных поездок: Просто Джен под зонтиком у бассейна вместе с Дэшилом в крошечной шапочке, с ног до головы укутанным в легкое одеяльце; Саттон и Итан на балконе, едят виноград и пьют шампанское. Все это казалось знакомым. Как будто так и надо. Почти.

Итан даже начал новый роман. Он начинал много новых книг и, как правило, через несколько недель становился раздражительным и маялся скукой. Однако в этот раз взялся за дело, и вот уже на полу его кабинета скопилось огромное количество исписанных страниц.

Когда Итан писал, он становился похож на гротескного Эйнштейна. Он работал часами, не обращая внимания на обычный распорядок – для него не имели значения рассветы и закаты, а также время, когда ложатся спать другие. Волосы у него торчали во все стороны, он забывал принять душ. Ему требовалась странная еда в странные часы. Баклажаны с пармезаном в десять утра. Оладьи с орехом пекан и хрустящим беконом в четыре часа дня. Причем только из высококачественных органических продуктов, ничего готового, купленного в магазине или доставленного из ресторана.

Саттон готовила, когда он пожелает, потому что так поступают хорошие жены. Готовила, убирала и нянчилась с ним, а иногда у нее даже оставалось время понянчиться с ребенком.

Она стала задумываться, можно ли назвать их отношения здоровыми. Что она сказала бы психотерапевту? «Итан за все платит, нанял идеальную няню. Но не дает мне работать и заставляет готовить для него. Постоянно».

Но, конечно, она не скажет правду. Никогда.

В конце концов она решила, что это просто смешно. Карьера может подождать. Как только Итан закончит книгу, Саттон вернется к привычному расписанию. Ну что значат несколько месяцев? Ведь она любит готовить.

А потом у Итана начался творческий кризис. Как всегда. Только на этот раз Итан дошел до самой важной части романа, где читатели впервые видят, как раскрывается главный герой, и оценивают его. Судьбоносный момент. В романах ее жанра это называлось поворотным моментом, а у него – судьбоносным. Даже их язык должен отличаться – у Итана всегда более значительный.

Так же внезапно, как налетевшая гроза и оглушительный раскат грома, у Итана закончилось вдохновение. Больше не было ни стука пальцев по клавиатуре в любое время суток, ни просьб что-нибудь приготовить в неурочное время. Он слонялся по дому, осунувшийся и бледный, доставал книги с полок в библиотеке и бросал их на кресло у окна, выходящего на крыльцо.

Саттон предложила помощь. Она и раньше ему помогала. «Скажи, в чем проблема. Вдруг я что-нибудь придумаю».

Она не могла выйти из дома целую неделю, пришлось даже отказаться от услуг Просто Джен. Распухший и разбитый нос заживал целую вечность. Было так много крови, так много извинений. И последствия навечно остались на виду. Как знаменательно, что Саттон испачкала своей кровью мрамор, который так любила.