В менее рациональные моменты я представляла, что Бентли охватило нестерпимое желание и он не смог удержаться от поцелуя, но потом решил бежать, пока все не зашло слишком далеко. Учитывая, что его жена была гораздо привлекательнее меня, это казалось маловероятным.

В любом случае он должен был чувствовать то же смущение, что и я. Но нет: в понедельник утром он специально подошел к нам, чтобы поздороваться. Вирджиния вернулась – они крепко держались за руки, как влюбленная пара. Если она и считала меня угрозой, то ничем этого не выдавала.

– Здравствуйте, дамы! Как поживаете? – спросил он у нас троих.

– Отлично, – сказала Дотти и захлопала своими накладными ресницами.

Я еле выдавила из себя: «Нормально», а Лорен вежливо ответила:

– Хорошо, спасибо.

Я не рассказала им о случившемся. Как я могла? Вся наша дружба строилась на чувствах к Уильяму, а я предала его. События той ночи прокручивались у меня в голове во время заключительного слова сторон. Все выглядели уставшими. Корни волос на голове женщины-прокурора отросли, и для меня стало некоторым утешением, что она не натуральная блондинка.

– Оправдательный приговор для Уильяма Томпсона станет не просто провалом системы правосудия, – сказала она. – Это станет решением отпустить монстра на свободу.

– Мы все выступаем за правосудие, – сказал юрист. – Но настоящее правосудие заключается в том, чтобы точно знать, того ли человека мы сажаем в тюрьму.

После заключительных слов присяжные удалились для обсуждения, а мы с Дотти и Лорен отправились в ресторан поужинать и попрощаться. Неловкость между мной и Лорен после эпизода в кафе вроде бы испарилась, но, возможно, только из-за приближающейся разлуки. Легко хорошо относиться к человеку, когда знаешь, что вы с ним больше никогда не увидитесь.

Мы пошли в мексиканский ресторан, и я пихала себе в рот один начос за другим.

– Вам подать еще? – спросил официант.

В другом месте и в другое время я бы отказалась. Чипсы были не самой здоровой пищей, и, если я съедала слишком много, у меня всегда болел живот. Но тот день был окружен ореолом такой ирреальности, что забота о здоровье казалась неуместной. Я слизала соль с ободка бокала с «маргаритой» и принялась за вторую миску.

– Я буду по вам скучать. Хорошо, что мы прошли через это вместе, – сказала Дотти.

Слово «это» она произнесла так, будто поперхнулась комком слизи.

– Что ты теперь будешь делать, Дотти? – спросила Лорен.

– Мы с мужем поговорили. Думаю, попытаемся все наладить. К тому же детям нужна мать. Меня не было слишком долго.

Я подозревала, что на самом деле это был план Дотти с самого начала. Она использовала Уильяма в качестве наказания для мужа, и он честно его отбыл.

– А у тебя какие планы, Лорен? – спросила Дотти.

– Семестр начинается через пару недель. Я сначала съезжу домой на несколько дней, а потом поеду в юридическую школу. Мне уже не терпится вернуться в кампус. Может, после стольких часов в зале суда занятия покажутся реально интересными.

– А напомни мне свою специальность? – спросила я.

– Уголовное право. – Очевидный ответ для девушки, которая не переставая говорит об убийцах.

– А что насчет тебя, Ханна? Что ты теперь собираешься делать?

Повисла пауза. Мой язык прилип к нёбу, как будто я набила рот арахисовым маслом – с недавних пор очень знакомое чувство.

В начале недели я впервые за месяц позвонила маме. После короткой перепалки («Почему ты не звонила?» и «Я за тебя волновалась!») я призналась, что потеряла работу, исчерпала все лимиты по кредитным картам и теперь на некоторое время вынуждена вернуться домой. Я вообще не могу вспомнить, чтобы была настолько честной с ней, даже в детстве, когда она еще могла рассчитывать на мое доверие. Это было хуже, чем впервые появиться перед мужчиной голой в самом нелестном освещении. Как только слова слетели с губ, мне захотелось запихать их обратно и заменить обычной ложью про то, насколько все замечательно и с каким оптимизмом я смотрю в будущее.

Мама на какое-то время затихла. Настолько затихла, что я подумала про неполадки на линии.

– Мам? Ты еще здесь?

– Конечно, можешь ехать домой, – наконец сказала она. – Все что угодно. Мы тебя поддержим.

Каким унижением было разрушить ее идиллическое представление обо мне!

– Я переезжаю в родительский дом в Миннесоте, – сказала я Дотти и Лорен.

Их лица вытянулись от жалости, но, слава богу, обстановку развеял принесший закуски официант. Я широченно улыбнулась, как будто меня ничего на свете не беспокоит, и заказала еще одну «маргариту».

– Думаете, будет смертный приговор? – спросила Лорен.

Никто из нас не верил, что Уильяма оправдают, даже Лорен, которая была уверена в его невиновности. Вопрос состоял в том, осудят ли его на пожизненный срок или приговорят к смерти.

– Да, – сказала Дотти. – Думаю, будет.

Лорен покачала головой.

– Это такой идиотизм. Вы знали, что на самом деле государству выходит дороже убить заключенного, чем содержать его в тюрьме? То есть я, конечно, в принципе против убийства граждан государством, но это и экономически нерационально.

– Хотя бы больше не используют электрический стул, – сказала Дотти.

– На самом деле, – парировала Лорен, – инъекции еще хуже. Были люди, которых они не смогли убить. К тому же компании, производящие вещества для инъекций, отказываются снабжать тюрьмы, и приходится добывать их нелегально.

– И все равно я думаю, что это лучше стула, – заявила Дотти.

Я понимала, о чем она. Образ электрического стула был слишком отталкивающим, и он пугал ее. Ее не волновало, что испытывал умирающий человек, если она сама чувствовала себя спокойно.

А вот бы, подумала я, человек мог выбрать способ убийства, которым пользовался сам. Тогда Уильям принял бы смерть от накинутой на его шею веревки.

– На самом деле смертный приговор может быть и лучше, – продолжила Дотти. – Тогда ему не придется гнить в тюрьме до конца жизни.

– Быть живым всегда лучше, – возразила Лорен.

– Я просто к тому, что в тюрьме реально паршиво. Неужели Уильяму захочется провести так остаток своих дней?

– Может, он сумеет найти себя, – сказала Лорен.

– Думаю, он уже знает, кто он, – ответила я.

Я понимала, что буду скучать по ним в странном, извращенном смысле. Они были единственными, кто понимал мои чувства по отношению к Уильяму. Их существование доказывало, что я не прям уж пропащая, а такие люди нужны каждому в жизни. Даже кому-то самому обыкновенному. Кто не влюблен в серийного убийцу.

Мне стало дурно, когда я увидела счет; а может, я просто съела слишком много сыра. Как минимум мне нужно было оставить на карточке достаточно денег, чтобы добраться до Миннесоты. А с моими темпами уверенность в успехе таяла. Парадоксально, но чем больше я переживала о своей финансовой ситуации, тем больше тратила. Каждый свой ужин я съедала с таким чувством, будто это последняя купленная мною еда.

Дотти обняла меня на парковке.

– Все будет хорошо, – шепнула она мне на ухо.

Меня возмутила ее уверенность, что сейчас у меня точно не все хорошо и что ради чего-то хорошего мне еще придется долго работать в будущем.

– Увидимся, когда будут объявлять решение, – сказала я.

– Простая формальность, – ответила она, развернулась и пошла к машине.

Меня искренне восхищала в Дотти ее непоколебимая уверенность в виновности Уильяма, которая прекрасно сочеталась с любовью к нему. Мы с Лорен все еще заигрывали с мыслью о его невиновности, какой бы она ни была маловероятной, потому что это освобождало нас от моральной ответственности за порочную любовь к такому человеку. Если честно, той ночью у меня не оставалось ни малейшего сомнения, что это сделал он. Уильям был убийцей, и даже если у системы правосудия случались промашки, его заключение под стражу не было одной из них.

Когда я приняла решение отправиться к канаве, это не была какая-то попытка в последнюю минуту найти доказательства, чтобы спасти Уильяма. Я поехала туда, потому что была немного пьяна и понимала: побывать здесь и не посмотреть канаву – это то же самое, что побывать в Париже и не посмотреть на Мону Лизу. Таким образом я хотела попрощаться с Уильямом, с судом, с человеком, которым я была последние несколько недель, и с человеком, которым стану после приговора.