– Ну, вот ваша комната, – с неприязнью сказала миссис Уоррен. – На каминной полке спички, однако у нас не так много угля, так что не думайте, что можете топить, сколько вам заблагорассудится. Денег на отопление нет. Я оставлю вас распаковать вещи.

– С-спасибо. – Зубы у Хэл стучали. Она стиснула их, пытаясь унять дрожь. – К-когда нужно сп-пуститься?

– Остальные еще не приехали, – сказала миссис Уоррен, вроде бы ответив на вопрос, но толком ничего не объяснив. – Они, конечно же, поехали берегом. В это время года всегда сильные штормы.

И, прежде чем Хэл успела еще что-нибудь спросить, экономка развернулась и заковыляла вниз по узкой лестнице. Хэл подождала, услышала, как внизу быстро захлопнулась дверь, опустилась на убогую кровать и начала осматриваться.

От стены до стены была всего пара ярдов, а зарешеченное окно придавало комнате вид тюремной камеры, даже с открытой дверью. Было также страшно холодно. Когда улеглось движение воздуха, вызванное движением тел, Хэл заметила, что, если с силой выдохнуть, изо рта идет пар. Она стащила с кровати светло-зеленое пуховое одеяло и завернулась в него. Тонкий чехол натянулся в намертво вцепившихся в него пальцах так, что она испугалась, как бы не лопнула ткань, но сидеть, не пытаясь согреться, было нестерпимо.

Она думала растопить камин, но поскольку скоро придется спускаться, чтобы предстать перед семьей, особого смысла в этом не было. А при одной мысли о том, чтобы попросить еще ведерко угля у суровой миссис Уоррен – стиснутые губы, угрюмое лицо, – Хэл хотелось забиться в угол.

Интересно, миссис Уоррен так не любит всю семью или только ее? Может, все из-за того, что она приехала, не предупредив? Но ведь по большому счету экономка не так уж сильно и удивилась. А может, все дело в ненадлежащем виде? Или… она что-то подозревает? Экономка смотрела на Хэл с таким странным выражением на лице… как будто настороженно что-то прикидывала. В голову пришло сравнение со взглядом ребенка, который видит кошку, крадущуюся к стае голубей, и делает шаг назад, чтобы понаблюдать за бойней.

Что же это все значит?

Несмотря на одеяло, Хэл продолжало колотить, но, вспомнив о своих намерениях, она достала из сумки телефон и открыла поисковик. Пальцы, набиравшие слова для поиска, не слушались – вовсе не только от холода, – и ей пришлось довольно долго ждать, прежде чем она смогла нажать на «Искать».

Мод – Вестуэй – Сент-Пиран – без вести пропала – скончалась.

Колесико крутилось долго, и Хэл с сомнением посмотрела на символ уровня сигнала в верхнем правом углу экрана. Две палочки из пяти. Негусто. Но ведь хватит, чтобы пробиться хоть в какой-то Интернет?

Наконец на экране появились результаты поиска, и у Хэл потемнело в глазах, потому что первым был результат, которого она ждала и боялась – газетная статья о смерти мамы.

Мод – Вестуэй – Сент-Пиран – без – вести – пропала – скончалась, – было выделено серым шрифтом внизу и означало, что поисковик не нашел все заданные слова в одном тексте, но эта ссылка наиболее удовлетворяла запросу.

Хэл не стала ее смотреть. Зачем? В печально-торжественной заметке, содержащей жуткие подробности, не было информации, которую она искала. К тому же она прекрасно помнила: Гадалка-самоучка, известная в Брайтоне личность в оригинальной одежде, – как будто мама была пациенткой реабилитационного отделения, а не веселой, практичной женщиной, которая как могла лучше устроила жизнь свою и своей дочери. Хотя там все-таки говорилось о большой потере для обитателей пирса, что было правдой.

Хэл казалось, это было вчера: когда она пришла на пирс, чтобы занять мамин офис, все сгрудились вокруг нее, и на лицах читалось молчаливое сочувствие. Долгие месяцы после этого она в холода находила под дверью офиса чашку с остывающим чаем, а покупая рыбу с картошкой, иногда получала неправильную сдачу – в ее пользу.

Хэл смаргивала, пропуская ссылки на информацию об этом несчастном случае, а когда пыталась понять, о чем идет речь в других текстах, буквы расплывались перед глазами. Она открыла несколько, но ни один не имел отношения к делу. Был какой-то пропавший без вести высокогорный терьер из Сент-Пирана и куча совершенно ненужных ссылок – от сайтов, посвященных детским именам, до туристической информации о Сент-Пиране.

Наконец она закрыла экран, натянула одеяло и уставилась в маленькое зарешеченное окно на залитый дождем парк.

Кто бы ни была Мод Вестуэй, что бы с ней ни случилось, похоже, она исчезла без следа.

Хэл подскочила от шуршания шин по гравию за окном, ворвавшегося в ее мысли. Одеяло соскользнуло с плеч, она рефлекторно его подхватила, но затем бросила и подошла к окну посмотреть, кто приехал.

Вновь прибывшие торопливо шли к главному входу. Сверху Хэл не могла видеть их лиц, только макушки и зонтики, но рассмотрела припаркованные машины, составившие траурный кортеж, – два длинных, черных, гладких, как акулы, лимузина. Семейство приехало. Скоро начнется настоящий экзамен.

Хэл вдруг почувствовала, что у нее сдают нервы, а в голове от напряжения мутится. Вот оно. Встреча лицом к лицу с мнимыми родственниками. Неужели она действительно решится?

Она играла роль гадалки, зарабатывая деньги на жизнь, и в минуты честности перед собой это знала. Но тут другое. Тут не просто втюхать легковерным людям то, что они хотят слышать или уже знают. Тут преступление.

– К дьяволу чай, – спустившись на третий этаж, услышала Хэл голос, донесшийся до лестничного колодца. – От чего бы я сейчас не отказался, так это от виски. Или от коньяка, если уж у вас нет виски, миссис Уоррен.

Хэл не услышала ответа миссис Уоррен, но что-то сказал второй мужской голос, и послышались глухие смешки. Еще кто-то из детей пожаловался, что не может найти телефон.

Вот, значит, как. Момент истины. Эти слова пришли ей в голову, и она усмехнулась. Истины? Нет, лжи. Момент лжи. Всю свою жизнь она собирала силы для этого момента.

Если кто и выцарапает эти деньги, так это ты.

Хэл размяла пальцы, чувствуя себя боксером перед выходом на ринг. Хотя это не совсем точно. Ей предстоял экзамен на умственную увертливость, не физическую. Может, как гроссмейстер перед шахматной партией? Хэл посмотрела на себя будто со стороны: рука занесена над пешкой, она готова сделать первый ход.

Спускаясь по лестнице, она вроде даже согрелась, лицо раскраснелось от ожидания, а под черным платьем тяжело билось сердце.

– Я посмотрю, может, удастся приготовить тебе горячий шоколад, дорогой, – услышала она женский голос. Это не миссис Уоррен. Голос был резче и как-то побогаче. Наверно, Митци. – Жуткое стояние у могилы вымотало вконец, Хардинг. Китти замерзла. Где здесь чертовы обогреватели?

– Здесь нет обогревателей, Мит, что тебе прекрасно известно. Но, надеюсь, в гостиной развели огонь.

Сделав поворот на лестнице, Хэл всех их увидела. Хардинг стаскивал пиджак от «Барбура», Абель, все еще в плаще, стоя в глубине прихожей, что-то щелкал на телефоне, Митци помогала детям раздеться.

Пока Хэл спускалась по последнему лестничному маршу, никто не обращал на нее внимания. Наконец она шагнула на пол, и Эзра поднял взгляд.

– Приве-ет, – протянул он, и когда в ее сторону повернулись все лица – гамма эмоций простиралась от любопытства до откровенного изумления, – Хэл вспыхнула. – Я, кажется, видел вас на похоронах?

– Да, – хрипло ответила Хэл. Горло пересохло и болело, как будто в нем застрял шип, впившийся прямо в мясо. – Да, я… Меня зовут Хэл, это сокращенное от Хэрриет. Хэрриет Вестуэй.

Выражение лиц не изменилось, только за спиной Хардинга раздался сухой кашель.

– Хэрриет… дочь Мод.

Эти слова произнес адвокат Тресвик, и его спокойный голос пресек болтовню в прихожей, как будто ее перерезали ножом.

Прозвучавшие имена очевидным образом ничего не говорили юным членам семьи. Но у троих братьев и Митци, которая, коротко ахнув, погнала детей дальше по коридору и следом за ними ушла сама, реакция была такая, как будто адвокат грязно выругался или разбил пустую китайскую вазу, что стояла у подножия лестницы. Хардинг, нашарив за спиной стул, рухнул на него, словно вдруг перестали слушаться ноги. Абель громко охнул и потянул воротник. Только Эзра не пошевелился – просто замер и страшно побледнел. Первым дар речи обрел Хардинг: