Твоя Серафин

P. S. Для комиссарши Сони Спирлари: Оливо ничего не знал о наших планах, поэтому не морочьте ему голову. Если бы не он, вы до сих пор искали бы похитителя. Мир и любовь.

Оливо сворачивает записку и кладет в карман.

– Вызовите полицию! – кричит кто-то из толпы. И понеслось: – Сволочи! Хреновые шуточки! Идиоты, испортили праздник!

Какая-то женщина заорала:

– Не вызывайте полицию! Сами им наваляем!

Повернувшись, Оливо видит, как с десяток человек, вооруженных пластиковыми тарелками и вилками, уже окружают Мунджу.

Оливо хочет что-то сказать, оправдать себя и своего напарника, но тут кто-то впечатывает ему кулаком в глаз.

После того как Соня закончила читать вслух послание Серафин, слышно только тиканье часов, которые не видны Оливо. Флавио, как всегда, стоит у двери. В начале этой авантюры он выглядел молодым, красивым и излучающим оптимизм человеком. Теперь похож на старика, оказавшегося под колесами автобуса из-за того, что пялился в телефон. Небритость, ввалившиеся глаза и пессимизм, избавиться от которого труднее, чем от перхоти.

Они с Соней, перед тем как зайти в комнату для допросов, где их уже больше часа ждал Оливо, вероятно, пытались выжать какую-нибудь информацию из Мунджу, но по их лицам видно, что им ничего не удалось. И это нормально, потому что Мунджу ведь ничего не знает о саламандрах, ненавидит полицию, тем более что однажды Соня уже надурила его.

– Болит? – спрашивает она, кивая на почерневший глаз Оливо.

– Немного. А как Мунджу?

– Несколько царапин и вывихнутое запястье. Вам повезло, все могло закончиться гораздо хуже, если бы мы вовремя не подоспели.

– Что это были за люди в белом?

– Люди в белом? А, это секта такая. Они целую неделю с танцами и застольями отмечают дни осеннего и зимнего солнцестояния. Обычные горожане, которые подали запрос на разрешение организовать праздник в общественном месте, заказали в филармонии оркестр и должны потом все убрать за собой. В общем, добропорядочные граждане, которые имеют полное право написать на тебя и твоего друга заявление в полицию за хулиганство: вы устроили беспорядки, создали тревогу, панику, угрожали взрывом, сорвали ритуальное торжество и надругались над божеством Асфондело.

– Надругались над Асфондело?

– Говорят, слышали, как вы кричали: «В жопу этого Асфондело».

– Неправда.

– Это слова ста двадцати четырех человек против ваших двух.

Оливо достает из кармана чупа-чупс, скорее всего последний. Когда-то Соня оставляла ему, и сейчас лакомиться конфетой при ней было бы не очень вежливо, но он развернул обертку, и теперь уже осталось только положить сладость в рот.

– Как любезно подсказала нам твоя подружка Серафин Урру, мы проверили отпечатки на мине, коробке и инструментах, найденных в туннеле. Они принадлежат Райану, Элене, Федерико, Марии и Серафин. Кроме них, есть отпечатки еще двух человек, которых мы пока не установили, – завтра, когда родители Франческо и Матильды позвонят в полицию и скажут, что их дети не вернулись домой, все определится просто, как дважды два, – не знаю, понятно ли объясняю.

– Что скажешь? – спрашивает Соня.

– Ничего, продолжайте, пожалуйста.

– Спасибо. Обойдусь без твоего разрешения. Картина ясная. Никакого похищения. Четверо подростков договорились исчезнуть один за другим в течение нескольких дней. Потом спрятались в подземелье и, пока рыли этот туннель, выставили требование о выкупе. Серафин Урру с ними не было, так как ее роль заключалась в поддержании контактов с внешним миром и в снабжении беглецов всем необходимым. Впрочем, у нее нет родственников, способных заплатить выкуп. И впятером-то они объединились, потому что пострадали от травли Густаво и его банды. Вот почему в их план входил взрыв сегодня в полночь, который должен был уничтожить последователей нацистов в их бункере. Месть с размахом, прежде чем исчезнуть с деньгами. Только вот бомба Серафин оказалась с дефектом. Я права?

– В ней не было дефекта, – говорит Оливо, – просто они решили не взрывать.

– Какое благородство! Не взрывать жилой квартал! Уверена, суд учтет это, когда задержим их. Что же касается тебя и твоего приятеля Мунджу, то как раз сейчас судья оформляет постановление о вашем аресте. Мне жаль, что ты так заканчиваешь, Оливо. В шестнадцать лет угодить из приюта в тюрьму – такого никому не пожелаешь! Впрочем, это был твой выбор. Ты мог бы сообщить нам о разговоре с Серафин, рассказать о мине и передать нам Серафин с ее сотоварищами. А теперь получается, что ты, как ни крути, их сообщник.

– Угу.

– Кроме «угу», тебе больше нечего сказать?

– Угу.

Соня вздыхает. Держит руки сложенными на животе.

– Сейчас Флавио проводит тебя вниз, где ты сможешь позвонить адвокату или попросить государственного защитника. Затем перейдем к настоящему допросу, пока же у нас была лишь неформальная беседа. Как видишь, мы ничего не записывали, не вели никакого протокола. Если только ты не захочешь сообщить нам, где прячутся эти пятеро.

– Я не знаю, где они.

– Ты знал, что Серафин была с ними, что это они забрали выкуп, и знал, где находилась бомба, но, надо же такому случиться, не знаешь, где они прячутся? Трудно в это поверить, но если это твое объяснение… Флавио, проводи его, пожалуйста, вниз. Может быть, пока ждем постановления судьи об аресте, ему придет что-нибудь в голову.

Помещение, куда приводит его Флавио, – это камера, хоть он и назвал его «местом для размышлений». Оливо садится на нары. Дверь закрывается, и он остается в одиночестве.

Он очень устал, но о сне, разумеется, не может быть и речи. Слишком много адреналина, слишком много тайн, которые нужно сохранить, и к тому же он голоден. И глаз, куда ему засадили кулаком, пульсирует, как рекламная вывеска на торговом центре.

Кто знает, что сейчас делает и о чем думает Мунджу. Оливо так неудобно перед ним. Тот только что вышел из приюта, работал, жил в новом доме, а он втянул его в такие неприятности, – а ведь Мунджу угрожал сбросить меня вниз только потому, что его попросила об этом Соня Спирлари, не знаю, понятно ли объясняю.

Он шарит во внутреннем кармане куртки – вдруг найдется еще один чупа-чупс, случайно попавший за подкладку, но единственное, что нащупывает, – это автобиография Эрнесто Солинго Булина, графа Оползня, взятая в библиотеке. Полицейский, который обыскивал его, нашел и забрал карты, а эту книжицу он, вероятно, не счел важной для расследования.

Оливо достает ее и читает.

Оливо второй раз перечитывает самую короткую автобиографию, когда-либо кем-то написанную, закрывает обложку книги на этой единственной странице и кладет обратно в карман.