– Ой, не будь к себе такой строгой. Знаешь… – лицо Адама меняется. – Я хотел тебе кое-что сказать. Кое-что важное.

– Да?

У меня кружится голова; я почти пьяна от облегчения: все наконец позади, Дилан в безопасности!

Адам останавливается.

– Выйдем на минутку?

– М-м-м, ну…

Не хочу выходить. Или вести серьезный разговор. Отчаянно жажду продлить это волшебное чувство, остаться в позолоченном бальном зале, пить, кружиться и радоваться своему тайному маленькому празднику – ведь кошмар позади. Не готова слушать признание Адама, если он для этого меня зовет.

Не успевает Адам продолжить, как диджей меняет песню. Первые такты «I Wanna Dance with Somebody (Who Loves Me)»[271] Уитни Хьюстон наполняют зал, и кто-то похлопывает меня по плечу.

– Позволишь? – Дилан протягивает мне худенькую руку.

Сердце учащенно бьется. Дилан ненавидит танцы и вообще лишний раз прикасаться к людям. Это с его стороны Смелый Поступок.

Кошусь на Адама, и он отвешивает шуточный поклон.

– Разумеется. Поговорим в другой раз.

Я беру Дилана за руки, и мы покачиваемся под музыку – сначала неловко, потом кружимся все быстрей и быстрей. Уже слегка подташнивает, но я не осмеливаюсь его остановить. От широкой улыбки даже щеки болят.

– Все хорошо, – шепчу я сыну. – Теперь все будет как надо.

Блаженное чувство сохраняется до утра. Адам ушел, как разрезали торт, пробормотав что-то насчет тренировки и раннего подъема. Я же осталась на посиделки в номере жениха, уложила Дилана спать в соседней комнате, прихлебывала шампанское из бутылки и спорила с другом Джулиана о преимуществе Принса над Дэвидом Боуи, пока его жена нас не нашла и не прошипела ему на ухо: им давно пора уходить.

Наутро швейцар усаживает нас с Диланом на заднее сиденье черного такси. Светает. Веселый Дилан просматривает фотографии с праздника.

– Чем займемся дома? – мне отчаянно хочется продлить волшебное чувство.

– Пончики закажем?

Даю ему пять.

– Отлично.

Дилан листает приложение доставки, пока такси подъезжает к улице. По ступенькам нашего крыльца торопливо спускается маленькая фигурка в серой парке.

– Кто это? – волнуюсь я. – На крыльце?

Дилан прищуривается.

– Наверное, мистер Фостер. Он собирался принести мне статью и сверчков для Греты.

Хорошее настроение портится.

– Зачем?

На лице Дилана читается сдержанная досада.

– В смысле? Поделиться хочет. Он мой друг.

Трясу головой.

– Нет, Дил. Не может ненормальный пенсионер быть твоим единственным другом. Тебе нужны друзья среди ровесников.

– Я не люблю ровесников, – Дилан хмурится.

– Здесь, да? – спрашивает водитель.

Такси останавливается, и я распахиваю дверцу.

– Неужели не понимаешь, оттого и началась вся эта… – прерываю себя. – Знаешь, иди-ка ты домой.

– Но мама!

– Иди. Я скоро. И оставь сверчков на крыльце.

Дилан открывает дверь, а я иду за силуэтом в серой парке.

– Стойте! – кричу я, но сосед шагает дальше. – Мистер Фостер!

– А, Флоренс! – робко приветствует он. – Ой, какая вы нарядная! Ходили куда-то?

– На свадьбу к сестре, – бросаю я сквозь зубы. – Что вы делали у меня на крыльце?

– Оставил кое-чего Дилану. Почитать, сверчков для Греты. Она…

Ярость подступает к горлу, охватывает все тело. Это все он виноват, придурочный старый хиппи с банками сверчков, документальными фильмами о переработке отходов и советами по зимней спячке черепах. Из-за него у Дилана нет друзей. Из-за него мой сын и впутался в эту историю. Из-за Фостера я чуть его не потеряла. Сегодня положу этому конец.

– Слушайте, оставьте Дилана в покое, – чуть дрожащим голосом велю я. – Ему нужны друзья его возраста.

Мистер Фостер бледнеет.

– Но наша…

– Я его мать. Вы меня услышали? Это неприемлемо. И никаких больше сверчков.

Помявшись, мистер Фостер кивает и шаркает к дому. Я поднимаюсь по ступенькам и швыряю желтую банку со сверчками в мусорное ведро. Она падает на дно пластикового контейнера с тяжелым металлическим стуком.

Поднимаю голову. Дилан наблюдает за мной из окна. По его лицу пробегает мрачная тень. Он задвигает шторы и исчезает в глубине дома.

Шепердс-Буш

Понедельник, 07:20

В понедельник, когда Дилан возвращается в школу, Алфи уже не в главных новостях «Дейли пост» – его сменяет землетрясение в Азии, протесты из-за глобального потепления у штаб-квартиры нефтегазовой компании, а также Маккензи Мэтьюз, двадцативосьмилетняя инфлюэнсерша из «Тик-Тока», которую чуть не задушил незнакомец в маске, когда она возвращалась домой с девичника. Маккензи все утро дает интервью о «смертельно опасной» встрече с Душителем из Шепердс-Буш.

Меня по-своему успокаивает то, как скоро все вернулись к прошлой жизни. Если остальные смогли так быстро забыть историю с Алфи, то и я смогу.

И Дилан тоже.

Сегодня пеку вафли – отпраздновать возвращение Дилана в школу. Это совсем на меня не похоже, он даже пугается.

– Мам, ты как? – встревоженно спрашивает сын, садясь за кухонный стол.

– Прекрасно. Лучше не бывает.

Так и есть. Я проснулась без будильника, как заряженная до предела батарейка. И без «Ред булла» обошлась. Возможно, отныне так и будет. Домашние завтраки. Мама в фартуке. Примерное воспитание.

– Хочется в школу? – шлепаю ложку сырого теста на шипящую плиту вафельницы.

Дилан пожимает плечами.

Уже неплохо. Склонившись над тарелкой, сын поспешно отправляет в рот вафли. На нем вновь форма Сент-Анджелеса. Выглядит хорошо. Здоровый. Теперь все вернется на круги своя.

Дилан хмурится.

– Ты что-то с бровями сделала?

Меня обдает ледяной волной паники. Рука взлетает ко лбу.

– Нет!

– А, ясно, – он дальше жует вафли. – Выглядят по-другому.

Выдавливаю улыбку, не обращая внимания на тяжесть в груди.

– Нет. Все как всегда, – двигаю к нему тарелку. – Возьми еще.

В кои-то веки мы с Диланом приходим в школу пораньше. Аллегра, Фарзана и Хоуп сбились в стайку и шепчутся. Хоуп ловит мой взгляд и понимающе кудахчет:

– Опять приучаем к школе, да?

– Ты мне? – изумляюсь я.

Хоуп приподнимает голову.

– Я тут как раз говорила Аллегре: хорошо, что вернули занятия. Детям полезно, когда все по распорядку.

– М-м-м, да-да. Это верно.

Аллегра кивает. Я будто прошла маленькое испытание. Похоже, после трагедии и ареста другие матери стали ко мне терпимее. А может, Хоуп чувствует себя виноватой, ведь поначалу она подозревала Дилана.

– Что-нибудь слышали от Клео? – неуверенно спрашивает Хоуп.

В первые дни после ареста мистера Секстона Клео утратила привычную безупречность манер. Сначала спросила в чате насчет записи детей на лыжную поездку в феврале. Потом добавила ссылку на статью с провокационным названием: «Пять пропавших детей, которых нашли живыми». Несколько человек поставили сердечко, но никто не нашелся что сказать.

Затем Хоуп неосмотрительно предложила превратить нынешний БЗВ в сбор средств для создания «стипендии имени Алфи Рисби», и у Клео сорвало крышу.

ХВАТИТ ДЕЛАТЬ ВИД, ЧТО МОЙ СЫН УМЕР!!!

Все так растерялись с непривычки, что чат замолк.

– Боже, помоги ей, – говорит Аллегра, пока ее уродливый пес рвется с поводка. – Представить страшно.

– Да уж, тяжело потерять и мужа, и сына, – соглашается Фарзана.

– Так неудобно проводить БЗВ, раз Клео… не одобряет новый план, – мнется Хоуп.

Решаюсь задать вопрос, которого боятся другие:

– Так давайте отменим?

Фарзана поджимает губы.

– Всего десять дней осталось. За все заплатили…

– Главное другое, – перебивает Хоуп. – Какой вывод сделают из отмены? Традиции очень важны. Для всего сообщества. И для детей. – Она оглядывает очередь из родителей и детей и добавляет заговорщическим шепотом: – Всем сердцем сочувствую Клео, но она разве входит в родительский комитет? Формально, если она уже не мать…