Перевожу взгляд на Аллегру. Неужели не возразит, не встанет на защиту старой подруги? Она лишь слабо улыбается и меняет тему:

– Я уже говорила, что в этом году вошла в комитет аукциона Гоффс? Кто-нибудь подыскивает чистокровную лошадь?

Беседа течет в другом русле; мы шагаем к школьным воротам. Когда-то я бы осудила этих женщин: ребенок пропал, а они не хотят отменять вечеринку! Однако же я невольно понимаю их искреннее желание оставить все как есть. А уж после того, что натворила, я и вовсе не имею права порицать других. И потом, это всего лишь праздничный вечер. Даже если его отменить, Алфи не вернется.

Оглядываю горизонт в поисках знакомого силуэта мисс Шульц, но старой боевой клячи нигде не видно. На ее месте сурового вида лысый мужчина в темно-синем костюме и коричневых мокасинах.

– А кто… – спрашиваю я Хоуп, и тут мужчина тянется пожать мне руку.

– Берт Сандерс, – решительно представляется он. – От имени компании «Омега плюс» хочу поблагодарить вас за неизменное доверие.

– Где мисс Шульц?

Похоже, мой вопрос его удивляет.

– Прошу прощения. Я думал, руководство школы вам сообщило. Хелен досрочно вышла на пенсию. Решение вступило в силу немедленно.

– Что?

Сандерс переминается с ноги на ногу.

– Она, э-э, расстроена из-за случившегося. Боюсь, для нее это слишком. Однако мы очень благодарны ей за многолетнюю службу.

Берт натянуто улыбается – хочет, чтобы я угомонилась.

– А почему об этом не объявили? Не устроили церемонию? Она проработала здесь лет тридцать!

Берт прикусывает губу и хмурится. Он не привык к возражениям.

– Уверен, церемонию организуют в менее… непростое время, – он переводит взгляд на остальных матерей у меня за спиной. – Сегодня надо подумать о мальчиках. Возвращаются в прежнее русло, верно? Экзамены на носу.

Я еще не закончила, однако Дилан уже проскакивает через ворота, а Берт заводит с Хоуп разговор о благотворительном турнире по гольфу.

– Хорошего дня! – кричу я Дилану, но его уже след простыл.

Остаток дня мне кажется безграничным чистым холстом. Неужели я раньше только и ходила в салоны красоты да смотрела реалити-шоу?

Несколько раз стучу к Адаму. Тщетно, его нет дома. Наверное, в спортзале. Или на работе.

Пишу Брук: «Как медовый месяц?» В ответ получаю штук шесть залитых солнцем фотографий: пляж с белым песком, лемур, баобаб на закате. Ни следа Джулиана. Воображаю, как он сидит в баре, пьет «маргариту» и смотрит крикет в телефоне. Интересно, Брук в глубине души так же скучно, как и мне? Даже нет заказов на воздушные шары. Женщины, которые заказывают арки, не столь опрометчивы, чтобы рожать накануне Рождества и обречь маленького Каспиана на целую череду дней рождения в тени зимних праздников.

Стыдно признавать, но я скучаю по Дженни. Она вернулась к работе и после ареста мистера Секстона написала лишь одно сообщение – мимолетное, с туманным предложением «как-нибудь выпить». Расследование позади, о чем нам теперь говорить? Мы еще подруги? А раньше были?

Около полудня понимаю: не мешало бы сделать маникюр. Хоть как-то убить время. Однако дверь «Ноготков» заперта. Вглядываюсь в затемненное стекло в поисках знакомого силуэта Линь, свернувшейся калачиком в массажном кресле, но там никого нет. На нее не похоже. В отпуск уехала?

Тащусь домой в полном отчаянии, пока вдруг не вспоминаю: Эллиот! Я ведь могу ему перезвонить, все сдвинуть с мертвой точки. Присаживаюсь на край кровати и с колотящимся сердцем набираю его номер. Попадаю на автоответчик. Не страшно, в Лос-Анджелесе пока рано. Эллиот, наверное, в походе или еще где-нибудь. Перезвонит.

Плюхаюсь на диван и переключаю каналы. Напоминает время после отъезда Уилла – дни тянулись бесцельно и бесконечно. Правда, тогда я заботилась о ребенке. Что ни говори, но в уходе за младенцем хоть как-то убиваешь часы.

Провожу «первый день оставшейся жизни» на диване и пытаюсь вспомнить, чем же я занималась до Дженни, Алфи и всей этой дурацкой истории.

Шепердс-Буш

Вторник, 20:43

Ко вторнику я начинаю лезть на стену. Меня преследует странная уверенность; животное чутье мне твердит: приближается что-то ОЧЕНЬ ПЛОХОЕ. Я по нескольку раз проверяю замки на двери, дважды и трижды убеждаюсь, что газовая плита выключена. Часами разглядываю свое лицо в зеркале ванной – смотрю, не поредели ли брови.

Дженни до сих пор не написала, «Ноготки» необъяснимо закрыты, а Дилан хандрит и делает грустные глазки, потому что я запретила ему видеться с мистером Фостером. Поэтому, когда Мэтт Б. пишет: на цокольном этаже бутик-отеля в Мейфэре открывается новый суши-ресторан, я поддаюсь искушению роллов с угрем и простыни с тысячей нитей. Вообще-то, я этим вечером никуда не собиралась: у Брук еще медовый месяц, на сегодня у Дилана нет няни. Знаю, в десять лет нельзя оставлять ребенка одного, но я заслуживаю передышки. Победного шествия. И вообще, я в десять вполне оставалась одна, да еще за Брук присматривала, пока мама работала.

Укладываю Дилана и пишу Адаму, чтобы держал ухо востро. Возвращаешься к старым привычкам, – ехидничает голосок у меня в голове, но я отмахиваюсь.

Ресторан находится в полуподвальном помещении без окон – темном, бархатистом, роскошном. Так и умоляет посетителей завести интрижку. Место Мэтта Б. скрыто занавесью, но я узнаю его по туфлям. Он оглядывает меня с головы до ног и притворяется, что падает в обморок.

– Боже, поглядите на нее!

Улыбаюсь в ответ. Мэтт Б. высоко ценит мою внешность, это мне и нравится. Многие парни держатся невозмутимо и нипочем не сделают комплимента, а Мэтт Б. откровенно восхищен. Однако он никогда меня не касается, пока не поднимемся наверх, – не обнимет, не положит руку на плечо. Вероятно, сохраняет лицо на случай, если столкнется с коллегами.

Сажусь напротив. Кресло мягкое, глубокое. Появляется официантка, и Мэтт Б. заказывает две бутылки саке, дегустационное меню от шеф-повара, а также «что-нибудь на ее вкус», затем откидывается на спинку кресла и оценивающе меня разглядывает.

– Ну, как напроказить успела?

Ломаю голову, каким бы рассказом его развлечь. Мэтт Б. из тех мужчин, которые носят с собой два телефона и «отмечаются» на работе даже в выходные. Для него я все равно что инопланетянка – взрослая женщина без настоящей работы.

Отпиваю саке, и язык обволакивает холодная сладость.

– Так, дай подумаю… Я обвинила человека в страшном преступлении. Но он растлитель малолетних, так что ничего, заслужил.

Мэтт Б. от души хохочет.

– Да ну? И сколько ему дают?

– Не знаю. Сколько есть, наверное, – махом допиваю саке. – А ты чем занят?

– Как всегда, делаю богатых еще богаче.

Я однажды нашла «Инстаграм» его жены. Почти весь ее профиль заполнен снимками троих детей. Младший мальчик – инвалид: коляска, сиделка, все такое. Мэтт Б. мне никогда не рассказывал. Со мной он холостяк и сам себе хозяин, очередной бро из сферы финансов, живущий на широкую ногу. Подыгрывать его лжи – по-своему милосердно.

Улыбаюсь, снимаю туфлю и осторожно скольжу ногой вверх по ноге Мэтта Б.

Он щелкает языком, показывая на мою тарелку.

– Ты даже не притронулась к желтохвостику.

Мэтт Б. очень серьезно относится к еде. На знании ресторанов построена вся его личность.

Накалываю холодный кусочек рыбы на палочку и отправляю в рот. Он тает у меня на языке, как холодное соленое масло. Я одобрительно мычу.

– Держи, – Мэтт Б. пододвигает мне второе сакэ. – Запей. Лучше всего подходит по вкусу, – он пускается в рассуждение о пяти основных видах саке и способах их ферментации, а мои мысли незаметно переносятся к Иэну. Интересно, каков он на свиданиях? Наверняка совсем другой.

Мэтт Б. наконец откладывает палочки для еды и звенит ключом гостиничного номера, он уже слегка пьян. На его лбу блестит тонкая пленочка пота.