– Берри?

– Сокращенно от Цербера, трехголового адского пса, который сторожит врата в подземный мир. Чувство юмора у семьи Хейл было, этого не отнять. Только представь, создать сады в семейном поместье по модели ада.

– Да уж, – соглашаюсь я. Статуя не так и похожа на мой ночной кошмар. Глаза чудища во снах светятся желтым, а глаза этого пса – черные провалы, за столько лет начали разрушаться от дождя. – Пациентам психиатрической клиники наверняка было смешно на ежедневном моционе.

– А, ну так их на Тропу не пускали.

– Кстати, об этом – ее так назвали в честь той, что в Центральном парке? – уточняю я, показывая, что не только он знает про всяких Церберов.

– Спроектировали те же ребята, Калверт Вокс и Фредерик Олмстед. – Он с ухмылкой предлагает мне чашку кофе из термоса. Я беру ее, потому что замерзла.

– Так почему тема ада? – спрашиваю я, делая глоток и ощущая привкус виски в кофе.

– Джонатан Эдвард Хейл был пуританином. Именно он превратил поместье в приют для падших женщин.

– А потом его дочь Джозефина реформировала его.

– Ты хорошо подготовилась, – замечает он, допивая кофе с виски и тряся термос над землей. – Так что ты ищешь?

– Я здесь, чтобы помочь мисс Сент-Клэр написать книгу, – отвечаю я, пытаясь звучать по-деловому, несмотря на хлюпающие в грязи ботинки.

Он смеется и поднимается на ноги. И я впервые вижу его стоящим прямо – он очень высокий. Наверное, больше ста девяноста сантиметров. Вдруг я осознаю, что реальный Питер Симс может быть опаснее воображаемых чудищ.

– Я хотел сказать, – замечает он, – что ты ищешь здесь, на Тропе? Или ты всегда гуляешь в тапочках? – Он скептически смотрит на мою легкую обувь.

На нем тяжелые рабочие ботинки, которыми на вид можно выбивать двери.

– Мисс Сент-Клэр упомянула одно место в своей книге, и мне было любопытно – про детское кладбище, но это не так важно… мне уже пора возвращаться…

– Так и не увидев то, зачем пришла? На детском кладбище есть кое-что, что может тебя заинтересовать, и оно уже совсем рядом, вон там. – Он кивает в сторону скалящегося трехголового пса. – А что, по-твоему, охраняет Берри?

Иду за Питером Симсом и замечаю, что лес стал гуще. Раньше мне казалось, что Тропа просто заросла, но теперь понимаю – так и было задумано: это искусственно созданная версия «дикого леса» для парка. А вот настоящий дикий лес находится здесь.

– Почему нет тропинки? – допытываюсь я, отводя в сторону ветви, которые смыкаются за его спиной.

– Это и есть тропинка, – сообщает он. – Просто заросла. Никто сюда больше не ходит. Думаешь, слепая Вероника смогла бы пройти тут с палочкой?

– А ты разве не смотритель здесь? Разве ты не должен как раз присматривать за парком?

Он коротко смеется и слегка поворачивается в мою сторону:

– Как будто на поддержание поместья есть деньги. И кроме того… – Он резко останавливается, и я врезаюсь в него. – Никто не хочет хранить память об этом, и уж точно не Вероника Сент-Клэр.

В тусклом зеленоватом свете я не сразу понимаю, на что он смотрит. С тем же успехом мы могли бы оказаться на дне колодца – так медленно выступают из мрака камни, точно кости утонувших детей. Надгробные плиты уже наполовину утонули во влажной земле. Стоит мне сделать шаг к одной из них, и мои следы заполняются коричневатой водой.

Наклонившись прочитать первую надпись, я представляю кости, похороненные внизу, уже покоричневевшие в торфяной почве.

«Нелли МакГоверн», – написано на камне, и ни даты рождения, ни эпитафии. Перехожу к следующим. «Дженни Фуллер». «Мэри О'Брайан».

– Почему нигде нет дат? – спрашиваю я. Но Питер Симс только пожимает плечами – в этом мрачном месте он уже не мистер Всезнайка.

– Наверное, не так важны были. Когда я спросил отца, он сказал, что эти девушки умерли в приюте от дизентерии, холеры или при родах и что никто не захотел забрать их. Их дети тоже здесь, и те, кто пытался сбежать…

– Сбежать? – Мой голос звучит пусто и как-то издалека, будто я стала бестелесным эхо.

– Отец говорил, что они всегда рассказывали эту историю девушкам, чтобы они не убегали, – что всех сбежавших после смерти ждет кара, они будут похоронены в этом лесу, и никто их никогда не найдет.

Я оборачиваюсь проверить, но он не усмехается. И в мрачном болотном свете лицо Питера выглядит просто ужасно, а мое, судя по его выражению, еще хуже.

– Зачем ты рассказываешь мне эти ужасы? Тебе кто-то сказал… – Я уже собираюсь спросить, сказал ли ему кто-нибудь, что я тоже сбегала, но вижу по искреннему удивлению на его лице, что он понятия об этом не имеет. – Ты подумал, что мне это будет интересно? – исправляюсь я.

– Неважно, – слишком быстро отвечает он. – Просто глупое совпадение.

– Какое совпадение? – требовательно спрашиваю я. – Покажи.

Он пожимает плечами – скорее дергает, а не как обычно лениво поднимает и опускает плечи – и разворачивается. Иду за ним вдоль неровного ряда накренившихся могильных плит к краю кладбища. Сквозь просвет в деревьях видно реку. Делаю еще шаг вперед, думая, что именно это Питер хочет мне показать, и оказываюсь прямо у края крутого обрыва, за которым виден узкий залив. Это здесь мать Вайолет – или Вероники – упала вниз, с привязанным к груди ребенком, когда пыталась сбежать – или ее столкнули?

– Осторожно, – предупреждает Питер, и его голос раздается так близко, что я вздрагиваю. – Почва подвижная, а падать далеко. Многие, кто пытался сбежать, сломали здесь шею.

Я отступаю и поворачиваюсь посмотреть, вдруг он смеется надо мной, но он смотрит на последнее надгробие в ряду. Сверху сидит каменный ангелочек. Было бы мило, если бы у него не отсутствовала половина головы.

– Я знал, что твое имя звучит знакомо, – произносит Питер. – Но, как и говорил, это просто совпадение.

Смотрю на камень, на едва различимую строчку над землей, где вырезано имя – чтобы разглядеть стершуюся надпись, приходится опуститься на колени и чуть ли не уткнуться в камень, и все равно не могу поверить своим глазам. «Агнес Кори», – написано на надгробии.

– Это какая-то шутка? – требовательно спрашиваю я.

Питер, прищурившись, смотрит на меня.

– Конечно, я специально заморочился, вырезал на могильном камне твое имя, а потом затер и обработал так, чтобы казалось, что ему сто лет.

Касаюсь старого надгробия, провожу пальцами по буквам имени – моего имени. Камень не гладкий, местами уже покрылся мхом. Когда хватаюсь за края и дергаю, он даже не шевелится.

– Может, вы родственники, – предполагает Питер. – А Агнес – старинное фамильное имя. В моем семейном древе десятки Питеров. Твои родители никогда не рассказывали, что тебя назвали в честь предка?

– Нет. Моя мать говорила, что увидела имя Агнес в книге и ей понравилось, потому что оно звучит старомодно, и, в отличие от Джейн, едва ли встретишь много девочек с таким именем.

– Твою маму звали Джейн? А вот это уже странно.

Я жду, что он скажет что-то про то, что мою мать зовут как героиню «Секрета Ненастного Перевала», но потом замечаю, что он указывает на камень за надгробием малышки Агнес. Опускаю взгляд так быстро, что все перед глазами расплывается, а мягкая почва под коленями как будто уплывает. На надгробии написано: «Джейн Кори».

– Наверное, это были мать и дочь, – произносит Питер. – Многие девушки попадали в «Приют Магдалины» беременными и часто умирали при родах. Немного странно, что у тебя и твоей матери такие же имена.

– Просто умереть со смеху, – замечаю я, поднимаясь на ноги. Отвожу взгляд от надгробий и смотрю на реку. Сюда мать Вайолет пришла, собираясь сбежать от деспотичного мужа.

– А спуститься здесь можно? – спрашиваю я, подходя ближе к краю.

– В смысле если не прыгать сразу вниз? – уточняет он, подходя и становясь рядом. – Путь есть, – он указывает на узкую тропинку по самому краю утеса. – Но за годы она уже осыпалась, я бы не рисковал.