Ветер все еще сильный. Он плотно закутался в свой плащ из промасленной кожи, нахлобучил на редеющие волосы плоскую шапочку и надел две пары перчаток, чтобы руки не отваливались, но уши уже начинают болеть. После того воспаления двадцать лет назад они уже никогда не были прежними: перепады температуры, давление в салоне самолета, фоновая музыка – все это теперь досаждает. В карманах у него всегда есть средства от насморка, но боль усиливают остатки рождественской простуды. Он останавливается, снимает шарф с шеи, наматывает его на голову, шапку и все остальное и плотно завязывает вокруг подбородка. «Я, наверное, похож на бабушку в степи, – думает он. – Разве не удивительно, как возраст и комфорт со временем уничтожают даже самое укоренившееся тщеславие?»

Прошло восемь лет, а ему все еще трудно поверить, насколько изменилась его жизнь. «В Воксхолле я чувствовал себя таким старым, – думает он. – Старался выглядеть так, будто мне нравится окружающая обстановка, в то время как люди вокруг становились все моложе и моложе, а мое тело уже не выдерживало стимуляторов, необходимых для того, чтобы идти в ногу со временем. И вот я здесь, теперь у меня нет ни спортивного тела, ни похмельных возвращений под утро. Двадцатилетний я содрогнулся бы от мысли, что однажды я окажусь в одиночестве и в глуши, а любовью всей моей жизни станут Чип и Канаста, но таким счастливым я не был никогда. Эпплдор – маленькое местечко, полное сплетников, и пробираться через толпы приезжих в сезон – та еще морока, но так здорово выходить утром из дверей квартиры, когда соседи приветствуют тебя, и я наслаждаюсь удовольствием на лицах людей, когда они находят идеальное ожерелье из морского стекла, замечательную деревянную перекладину для крикетных ворот, выбеленную водой, самую красивую проржавевшую вагонную сцепку в магазине. И что с того, что они привезут ее домой в Бейсингсток и будут спрашивать себя, о чем они вообще думали?»

Завывание ветра и стук дождя по карнизам ночью – всегда манящий для него звук, потому что это значит, что утром прилив выбросит на песок еще больше средств к существованию. Джон начинал с продажи безвкусных стеклянных изделий, украшений, ветряных колокольчиков и сверкающих мобилей для развешивания в окнах. Он до сих пор их продает, но однажды ему открылось, что устье реки – это кладезь корабельных обломков, что после каждого шторма подвижный песок обнажает то, что пролежало погребенным сто, двести лет, и это был момент чистого восторга. На самом деле здесь даже лучше, чем на песках Вестворд Хо. Возможно, потому что тот пляж почти никогда не бывает пустынным. Люди любят сувениры, связанные с чужой катастрофой. Торговля «Титаником», кажется, становится все активнее с каждой новой фуражкой, которую поднимают со дна. Клиенты готовы тратить отпускные, как пьяные матросы, если начать рассказывать о прожженных моряках, когда они будут перебирать пальцами покрытый окисью кабестан или затупившийся китобойный крюк, а если и есть что-то, что может предложить дикое побережье Атлантики, так это сотни ярких историй о многих утонувших и чудесных спасениях.

Собаки наслаждаются утром. Из всех многочисленных подарков, которые они принесли в его жизнь, самый большой – это забвение возраста. Здесь, на песке, они втроем могут сбросить с себя пелену лет, не обращать внимания на боли и грусть, на то, что впереди времени меньше, чем позади, и просто жить. Нежный Чип и резвая Канаста, гонки друг с другом в воображаемой охоте, кувырки через себя в стремлении быть первым. Только они трое и контейнеровоз, покачивающийся вдали в открытом море. Джон глубоко вдыхает, наслаждаясь соленым морским воздухом.

Укрыв голову от холода, он идет к краю речного канала. Он знает, что лучше не стоять на месте долгое время; хотя песок в основном твердый, на нем есть зыбучие участки, и береговой охране нередко приходилось вылавливать неосторожных, когда вода поднималась им выше груди. Он находит палку – обычную палку, непохожую на ту, что любят туристы, – и изо всех сил бросает ее Чипу, который рысью вернулся посмотреть, чем занят хозяин. Собаки бросаются в погоню. На мгновение его охватывает страх, когда он думает, что, возможно, бросил слишком сильно, что они сейчас упадут в бурную реку, но палка приземляется в нескольких футах от кромки воды. Канаста, более подвижная и более одержимая духом соперничества, чем добродушный Чип, ныряет мимо брата и щелкает по палке своими твердыми белыми зубами. Промахивается. Собака и палка кувырком летят к воде черно-белым пятном, а Джон, затаив дыхание, ждет, когда они приземлятся.

Собака ударяется, скользит, входит в воду с сильным всплеском.

– Канаста! – бессмысленно орет он, перекрикивая ветер. «Надо было крикнуть раньше, – думает он. – Не сейчас. Теперь она тебя не слышит. Да она бы и так не услышала. Чертова собака. Так зациклилась на себе, что ничего не слушает, и теперь я буду одним из тех людей, о которых пишут в газетах, утонувших, когда они прыгнули в воду, чтобы спасти свою собаку…»

Волна отступает, и Канаста всплывает, как пробка, вцепившись в палку. Она борется с сопротивлением песка, потом Джон видит, как ее лапы вцепляются в изменчивую землю, набирают силу и вытаскивают ее вперед на твердую поверхность. Канаста делает несколько шагов к суше, затем останавливается, чтобы отряхнуться. «Ну, все, – думает он, – на сегодня хватит. Мое давление больше не выдержит».

– Давай, глупая сука! – зовет он. Всегда использует подходящее существительное, когда ее безрассудство становится слишком сильным. – Вылезай оттуда!

Чип вернулся по собственной воле и сидит у его ног. Прислонил свое коренастое тело к ноге хозяина и улыбается, дружелюбно закатывая глаза. Джон треплет его за ухом, наклоняется и целует в белый лоб. Ему никогда не понять, как две собаки из одного помета могут быть такими разными: Чип – мягкий, нежный и любящий, а Канаста – грозная и звонкая.

Когда она подходит, Джон выхватывает палку у нее из пасти, а она рычит и угрожает, как всегда. Он снова подбрасывает палку в воздух, обратно к береговой линии, и Канаста мчится в погоню, с нее летят струи соленой воды. Чип спокойно идет следом. Палка приземляется у кучи водорослей, которую Джон заметил раньше, и Канаста хватает добычу, затем бросает и начинает лаять. «Смотри! – кричит она. – Смотри, что я нашла! Иди сюда и посмотри!»

Чип издает звук, нечто среднее между вздохом и хныканьем, затем, пускается вслед за хозяином, пыхтя, пока Джон покорно идет к водорослям. Иногда вещи, которые Канаста облаивает, действительно стоят того, чтобы на них посмотреть. Чип, заскучав от его неторопливой походки, мчится вперед к сестре – и присоединяется к лаю.

«О боже», – думает Джон и ускоряет шаг. Он догоняет собак и, несмотря на шарф, чувствует холод. То, что выглядело как очередной кусок выброшенного морем мусора, вовсе не является таковым. Это человек. Его желтоватая кожа вздулась от погружения в воду, на нем длинное черное кожаное пальто, которое, должно быть, в значительной степени способствовало скорости утопления. Он погружен в песок по самые бедра, его глаза и рот широко раскрыты в ужасе от приближения накрывшего его прилива. И даже в смерти он держится за горлышко недопитой бутылки водки.

– Осторожно, начальник! Приближаются неприятности.

Януш смотрит, куда указывает палец Томаша, и видит, как человек из соседнего дома останавливается у начала дороги.

– Черт побери! – кричит он, перекрывая рев двигателя крана. – Теперь-то что?

– Который час?

– Двенадцать пятнадцать. Если он захочет пожаловаться, получит этим прямо в свою трубу.

Он размахивает огромным гаечным ключом, которым соединяет с системой фильтрации гибкие шланги, прикрепленные к отводам вкладки бассейна, и мужчины громко смеются. Сегодня на стройке царит веселая атмосфера, несмотря на жару. После десяти дней, в течение которых большинство членов команды позволяли себе потосковать по дому в ожидании избавления, тот факт, что они вышли на финишную прямую, подействовал на всех как стимул. Все шутят, увлеченно зачерпывая щебень в тачки, чтобы сбросить его в дополнительные пару футов ямы для бассейна, а временные помощники, которых вызвали на день, стремятся произвести хорошее впечатление и попасть в список постоянных работников для следующего проекта. Еще минуту назад казалось, что они легко уложатся в отложенный срок. Но они больше не могут позволить себе никаких задержек – если это то, к чему клонит их посетитель.