Это первый раз, когда он опоздал на урок, но профессор Доменико Рамачина еще только заполняет электронный журнал, так что разрешает ему войти, и Оливо, жутко подавленный, тащится к своей парте в последнем ряду.

Видя, в каком он пришел состоянии, Серафин знаком просит Матильду и Франческо подвинуться, чтобы он сел рядом с ней. Рамачина последними вызывает тех, кто должен объяснить пропуски занятий, и на все про все ему понадобится минут десять.

Оливо садится на свободное место, не задавая вопросов.

– Можно скажу тебе кое-что? Выглядишь ужасно! Что ты делал сегодня ночью? Устроил рейв, а потом тебя заставили все убирать?

Оливо мог бы рассказать ей, что его похитили, избили, что ему угрожали, его пытали и после освободили, что одна женщина-полицейский оскорбляла его, а ее дочь домогалась и что через три дня он покинет школу и они больше не увидятся, но, помимо того что объяснять придется очень долго, все это еще является частью расследования и его легенды. Если она еще работает, поскольку Соня утром даже не оставила ему на столе пять чупа-чупсов, – такой, значит, себе приемчик заявить, что договор разорван полностью и окончательно, не знаю, понятно ли объясняю.

– Ну и что?

– Я плохо спал.

– Плохо – мало сказать. Уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?

– Угу.

Два часа английского проходят в полудреме. Оливо уже знает все эти грамматические правила, хотя и не понимает как, и «Сказание о старом мореходе» Сэмюэла Тейлор Кольриджа[420] он читал восемь раз. К счастью, сильно измученный вид Оливо отбил у Рамачины желание вызывать его – как он обычно делает, когда одноклассники не знают, что отвечать, ошибаются в произношении или забывают точный перевод какого-то стихотворения.

В перерыве, хоть это и не разрешается, почти все выходят в коридор, а Серафин открывает свою тетрадь в кожаной обложке и продолжает штудировать формулы пороха. В предыдущие дни Оливо тоже оставался на перемене за партой, доставал книгу и читал. Сегодня, однако, сценарий повторяется не полностью: он по-прежнему сидит за партой, но уставившись в пустоту.

– С тобой что-то случилось, Оливо! Видно же. Не хочешь мне рассказать?

– Две проблемы.

– Очень сложные?

– Угу.

– О’кей, давай выкладывай.

– Я потерял книгу Сизмонда.

– Которую он вчера тебе дал? Метр на метр? Как ты умудрился ее потерять?

– Не знаю.

– О’кей, если помнишь название издательства, поищем в интернете, у букинистов. Вот увидишь, найдем точно такую же, и Сизмонда не заметит подмены. Не такая уж неразрешимая проблема, как видишь! Давай вторую!

– Сегодня ночью я мог заняться сексом.

Серафин смотрит на него с усмешкой, но потом замечает, что он в отличие от нее не отвечает улыбкой, и снова становится серьезной.

– Не знаю, я не эксперт в этой области, но постараюсь тебе помочь…

– Я мог, но я вопил.

– Ты вопил?

– Вопил.

– Ты вопил в том смысле, что… Или ты вопил…

– Я сначала вопил.

– Ясно. А почему – знаешь?

– Мне казалось, будто я в багажнике «темпры».

– Понятно. А что такое «темпра»?

– Машина из девяностых.

– Ага! Это потому, что она или он делали что-то не так или же…

– Или же. Она делала все так.

– О’кей, значит, это была она и с ней все в порядке. Однако ты чувствовал себя в багажнике «темы».

– «Темпры». «Тема» – это другая машина, выпускалась итальянской компанией «Ланча» с тысяча девятьсот восемьдесят четвертого по тысяча девятьсот девяносто четвертый год, предполагалось, что станет флагманом отечественного автомобилестроения.

– Конечно, у них ведь и багажники, надо полагать, разные.

– Совершенно. В том, что у «темы», мне было бы даже удобно.

– Представляю. А с ней, с девушкой, ты поговорил?

Одноклассники возвращаются за парты.

– Нет, – отвечает Оливо.

– Хм, может, и к лучшему, что замяли вопрос.

– Добрый день, ребята, – произносит Элиза Баллот, появляясь в дверях класса в совсем не подходящем для профессорши платье.

– Послушай, Оливо, – шепчет Серафин, потому что Матильда и Франческо уже садятся на свои места рядом с ними, – так с ходу не могу ничего посоветовать тебе, но все равно спасибо, что рассказал. Я подумаю, и обсудим подробнее после занятий, если захочешь. А теперь надо писать сочинение, о’кей?

– Угу.

Тем для сочинения, как обычно, две: одна – о Фосколо, а другая – о чувстве неуверенности, страхах, беспокойствах и мыслях, возникающих в школе, где пропали четыре ученика. Дело в том, что Баллот не из тех, кто избегает вопросов, часто обсуждаемых в классе. Она знает, что последний год нельзя считать нормальным, значит, и нет смысла прятать голову в песок, как делают другие профессора, которые шпарят дальше по школьной программе как ни в чем не бывало. Но они делают это не потому, что плохие или жестокосердные, а потому, что просто не умеют говорить о подобных вещах. Может быть, за пределами школы они и не испытывают ничего похожего в своей жизни. Так получается. Не знаю, понятно ли объясняю.

Все выбрали вторую тему. А Оливо тему о Фосколо. И он первый, кто сдает работу со звонком после пятого урока. Он, как всегда, обошелся без черновика и пишет печатными буквами. Когда перестал посещать начальную школу в третьем классе, там только начинали проходить прописи. В его смешанном классе было всего одиннадцать учеников в возрасте от шести до одиннадцати лет. Потом ему уже больше не пришлось учиться в нормальной школе, не считая эти две недели, поэтому пропись он так и не освоил. Письмо, как и живопись со скульптурой, не стало для него естественным навыком, полученным в дар той декабрьской ночью.

– Подождешь нас на улице? – спрашивает Франческо. Он, Матильда и Серафин еще заканчивают переписывать свои работы начисто.

– Угу.

– Эй, только не убегай! – говорит Серафин, склонившись над листом. – Нам надо еще кое-что обсудить.

В четверг они выходят после пятого урока. Перед школой почти никого, потому что практически у всех остальных классов занятия закончились раньше. Оказавшись на улице, ни секунды не раздумывая, Оливо обычной дорогой направляется к дому.

Как только заворачивает за угол, тут же видит серый «гольф». На этот раз машина подъехала и остановилась рядом, стекло опустилось. За рулем сидел Флавио.

– Ну вот, хоть на этот раз не сбежал от меня! – пытается пошутить он, но видно, что он явно чем-то озабочен.

– Отвезешь меня в приют? – спрашивает Оливо.

Флавио отрицательно качает головой.

– Похититель объявился, – говорит. – Соня ждет тебя в управлении.

Паркуются они в большом дворе, где стоят служебные авто, и затем на лифте поднимаются на третий этаж. Коридор, еще коридор, проходят мимо кофемашин, рядом с которыми топчутся полицейские в форме.

Почти все косятся на Оливо, потому что знают про нацистов и его показания. Даже те немногие, кто ничего не слышал об этой истории, смотрят на него с любопытством, потому что он странный и для них этого уже достаточно, – на такого чудака разве не захочется посмотреть? Не знаю, понятно ли объясняю!

Соня ждет в своем кабинете: ноги на столе, подбородок на груди. Возможно, впервые за несколько часов она смогла посвятить немного времени отдыху или чему-то подобному. Оливо входит, и она резко поднимает голову.

– Садись, – говорит.

Оливо занимает одно из двух кресел у стола. Последний раз они разговаривали, когда он закрылся в ванной, а она у двери умоляла его выйти. Утром, когда проснулся, ее уже не было дома. Теперь он догадывается почему. Это позволяет им избежать формальностей.

– Оригинал письма – у криминалистов, они проверяют его на пальчики и следы ДНК, – произносит Соня. – Сомневаюсь, что найдут что-то. Похититель не дурак и не действует спонтанно. Он ждал месяцы, прежде чем подать сигнал, держал нас на поводке, извел неопределенностью родственников ребят и сейчас знает, что настал подходящий момент, чтобы выставить требования.