Со мной давно такого не случалось, с первого года в Вудбридже. Тогда я просыпалась среди ночи в углу, и оказывалось, что я царапала кожу всем, что могла найти, – щепкой от половицы, гвоздем, который вытащила из оконной рамы, осколком стекла, который нашла во дворе.

Доктор Хьюсак спросил, что мне снилось до того, как я проснулась в таком положении. Когда я сказала, что не помню, он сказал, что хочет попробовать гипноз. Но гипноз на меня не подействовал. В конце концов я перестала «наносить себе увечья» и с тех пор больше этого не делала.

До этой ночи.

Доктор Хьюсак предупреждал, что это может произойти снова, если окажусь в стрессовой ситуации.

Видимо, жизнь в психушке с привидениями и слепой писательницей, чью книгу я против ее воли отправляю ее же издателю, пока по территории бродит моя безумная мать, вызывает стресс.

Но действительно ли я видела с башни свою мать?

Или я гуляла во сне и зашла на Тропу, и увидела ее – а во сне она превратилась в призрак Кровавой Бесс?

Набираю ванну, насыпав много старомодной фиолетовой соли для ванн, надеясь, что она продезинфицирует ранки. Когда я опускаюсь в воду, каждая царапина вспыхивает, как чиркнувшая спичка. Странно, что я не сгораю. По крайней мере боль не дает уснуть, и в голове постепенно яснеет.

Я не чувствовала себя настолько вялой с тех пор, как принимала лекарства в Вудбридже. И тот сон – он был таким ярким, как я бежала через лес, как на меня прыгнуло трехголовое чудище, а потом ощущение тяжелого грубого камня в руках… Подношу ладонь к лицу и вижу, что там уже наливается синяк. Как будто я что-то крепко сжимала. Потом осторожно ощупываю голову. Что это, шишка? Откуда она взялась? Я бродила по территории? Я упала – или кто-то меня ударил? Что со мной происходит? Я схожу с ума? Снова?

Не в первый раз я боюсь, что могу сойти с ума. В конце концов, живя с матерью, я видела безумие вблизи. И я могла унаследовать это от нее, хотя доктор Хьюсак и заверял меня, что психическое заболевание не обязательно передается по наследству. Не обязательно. Но он не смог меня в этом убедить. И хотя он говорил, что я не сумасшедшая, несмотря на мои галлюцинации, ночные кошмары и хождение во сне в Вудбридже – по его мнению, это были просто последствия посттравматического расстройства, – и тем не менее он не мог гарантировать, что однажды я не сойду с ума.

Соскальзываю обратно в ванну и погружаюсь под воду, в попытке заглушить жужжащие в голове голоса, но вместо этого слышу биение собственного сердца, такое громкое, как отбойный молоток – или как стук в дверь.

Заставляю себя выбраться из ванны, закутываюсь в махровый халат и открываю дверь. На пороге стоит Летиция, и выражение лица у нее самое строгое. Я уже жду выговора за опоздание, но вместо этого она произносит:

– Вам лучше одеться и сейчас же спуститься вниз. Ночью в дом кто-то забрался.

Натягивать колготки на поцарапанные ноги нестерпимо больно, но мне хочется закрыть каждый миллиметр тела и спрятаться в своем образе старомодной библиотекарши. «Я – ассистентка», – напоминаю я себе, спускаясь по изогнутой лестнице с прижатым к груди блокнотом, хотя мысли по кругу вертятся в голове.

Это моя мать забралась в дом? Они знают, что это она? Что, если они подумают, что это я привела ее сюда?

Дверь в библиотеку открыта. Войдя, я автоматически бросаю взгляд на зеленый диван и немного успокаиваюсь, увидев там сидящую Веронику, которая в своем наряде из зеленого бархата выглядит по-королевски. Если я сосредоточусь на ней, пойду прямо к ней, то все будет как и в любое другое утро. Это будет история Джен и Вайолет, а не моя.

Но потом я бросаю взгляд на стол. И сперва не понимаю, что вижу. Стол завален камнями – круглыми серыми, также более мелкими, поблескивающими камушками. Как будто кто-то вывалил на стол мешок с гравием. Местами видны и кусочки грязи – или это кровь?

Осторожно подхожу к беспорядку на столе, царапины, скрытые одеждой, зудят. Подойдя ближе, обнаруживаю, что блестящие камушки на самом деле осколки стекла. Подняв голову вверх, я вижу, что окно над столом разбито. Из него торчат осколки.

– Похоже, кто-то бросил камень в окно, – произношу я, вспомнив отражение лица моей матери в этом самом окне и то, как она стояла у подножия башни.

– Кто бы то ни был, они не просто разбили окно.

Оборачиваюсь и вижу прямо позади себя Летицию. В руках она держит веник и совок. Она что, ждет, чтобы я это все убрала?

– Они? Вы знаете, кто это сделал?

– Подростки из деревни, кто же еще, – отвечает Вероника. – Накануне Хэллоуина они всегда излишне эмоционально реагируют на легенду о Кровавой Бесс.

Я замечаю среди камней один побольше – кусок мрамора, который, должно быть, и разбил окно. На нем есть красные отметины – лишайник?

– С рукописью все в порядке? – спрашивает Вероника. – Это главное.

– Не могу сказать, – отзывается Летиция. – Сначала надо это все убрать.

– Нельзя ничего трогать, – останавливает ее Питер Симс от двери библиотеки. Взглянув на него, я вижу, что у него в руках винтовка. – До приезда полиции.

– Не думаю, что это необходимо, – повторяет Вероника, на этот раз с нажимом в голосе. – Это просто дети.

– Снаружи я нашел две пары следов, – продолжает Питер. – А этот кусок мрамора – с детского кладбища. Они поднялись вверх по утесу и прошли через лес. Нам надо сообщить полиции, чтобы они выставили караул завтра вечером, в Хэллоуин, на параде и у костра.

– Не думаю, что это необходимо, – повторяет Вероника. – Полиции и так хлопот хватит с парадом. Ты можешь обходить дозором территорию, как и всегда на Хэллоуин, а Летти будет стеречь дом.

– Конечно, – соглашается Питер. – Но позвать полицию не помешает…

– Я СКАЗАЛА, НИКАКОЙ ПОЛИЦИИ!

Этот голос слишком громкий для хрупкой Вероники.

Питер и Летиция обмениваются взглядами, а потом Летиция молча начинает сметать мусор со стола. Я слышу, как Питер бормочет: «Да, мэм» – и, громко топая, выходит из библиотеки. Его шаги эхом отдаются в холле.

Я держу совок для Летиции, пока она сметает туда камни и стекло. На стекле брызги крови, среди камней видны комки грязи. Дыра в окне больше, чем мог бы пробить камень, получается, кто-то разбил стекло голыми руками и – теперь, когда все убрали, это видно – оставил на рукописи кровавые отпечатки пальцев.

– Все страницы на месте? – спрашивает Вероника, и ее дрожащий голос совсем не похож на голос властной хозяйки, каким она говорила минуту назад.

Летиция смотрит на окровавленные страницы, будто боится дотронуться. Если она не хочет, чтобы историю рассказали, это один из способов высказать свое мнение.

Беру страницы, листаю их, переворачиваю, проверяя номера на каждой. Дойдя до последней, я переворачиваю и ее, чтобы снова посмотреть на отпечатки пальцев в крови – и на этот раз замечаю надпись. Приходится поднять лист к свету, чтобы разобрать.

От тишины Вероника, похоже, нервничает еще больше.

– Что там? – требовательно спрашивает она, и теперь голос ее звучит ворчливо, гораздо старше ее лет. Это голос старухи. Смотрю на Летицию, не сомневаясь, что она тоже хочет избавить Веронику от всего этого, но она уже говорит:

– Судя по номерам, все страницы на месте. Но на одной есть надпись.

– И что, что там? – нетерпеливо торопит Вероника.

– «Кровавая Бесс вернется за тем, что считает своим».

С дивана раздается хриплый скрежет, и я уже не сомневаюсь, что это последний вздох Вероники, что ее убило страшное послание Кровавой Бесс. Но, повернувшись к ней, я вижу ее лицо и понимаю, что она смеется.

– Какое… у местной молодежи… – выдавливает она, задыхаясь, – чувство юмора.

Смотрю на Летицию, гадая, стоит ли рассказывать Веронике о кровавых отпечатках пальцев. На местную молодежь не похоже. Но Летиция не смотрит мне в глаза, а просто забирает совок.