И пока смотрительница закрывала за нами дверь на задвижку, я вспомнила ответ миссис Горс:

– Ее семья была там. Они все сгорели заживо».

Я ахаю, и Вероника, должно быть, слышит, потому что останавливается и поворачивается ко мне:

– Что-то не так?

– Я не…

Мне ужасно хочется спросить ее, была ли Летиция той самой Ли-Энн, и правда ли, что ее семья погибла в том пожаре, который она устроила, – подробность, о которой Марта Конвэй не упомянула. Но тогда я бы раскрыла, что говорила с местными о Ненастном Перевале.

– Просто… Это, наверное, очень страшно – оказаться в комнате с незнакомым человеком, который совершил подобное.

– Было бы страшно, – с уклончивой улыбкой отвечает она, восстанавливая дистанцию между собой и персонажами. – Продолжим?

Я вспоминаю предупреждение Летиции о том, что Веронику нельзя переутомлять. Действительно ли она беспокоится только об этом? Или боится того, что раскроется о ней в продолжении книги? Бросаю взгляд на закрытую дверь, представив Летицию, поджидающую с другой стороны у замочной скважины. Что ж, жаль, но это не только ее история: она принадлежит и нам, всем остальным.

«Ли-Энн молчала, пока я переодевалась в грубую серую форму и заправляла постель. Может, она потеряла голос при пожаре, зло подумала я. Возможно, я могла бы попросить отца, чтобы он разрешил мне поменять соседку по комнате. Но он сказал никакого особого отношения не ждать. А если Ли-Энн узнает об этом? Мне не хотелось злить ее еще большее. Закончив переодеваться и повернувшись, я увидела, что она смотрит на меня.

– Ты его дочь, – выплюнула она. – Я видела, как ты наблюдаешь за нами из окна.

– Мне не положено разговаривать о своих отношениях с доктором Синклером, – чопорно ответила я.

– Ты здесь как его шпион?

– Нет! – воскликнула я, а потом осторожно уточнила: – Чего ты боишься, что он может узнать? Разве ты не рассказываешь ему все сама на сеансах терапии?

Она ухмыльнулась, будто я сказала глупость, и уже собиралась ответить, но потом мы услышали шаги и голоса в коридоре. Вскочив с кровати, Ли-Энн бросилась к двери и скрючилась у замочной скважины, прижавшись к ней ухом.

Я стояла рядом – и услышала голос Джен.

– Я поняла, нельзя есть и курить, – проговорила она. – Но чтобы нельзя было разговаривать? А что, если я говорю во сне? А если мне нужно будет в туалет? А что, если будет пожар?

– НИКАКОГО ПОЖАРА НЕ БУДЕТ, – прорычала смотрительница. Судя по звукам, они были прямо у нашей двери. Оттолкнув Ли-Энн, я прижалась к замочной скважине и как раз успела увидеть, как Джен, повернувшись, тоже присела у замочной скважины. Появился ее глаз, огромный, очерченный черным и фиолетовым.

– Вайолет, это ты?

– С другими пациентками запрещено говорить, пока…

– Меня не осмотрит доктор, – передразнила Джен, а потом подмигнула.

Это у нее макияж такой или синяк?

– Не могу дождаться, – добавила Джен, следуя за смотрительницей в соседнюю с нашей комнату. Ли-Энн уже уселась на пол у решетки отопительной вентиляции – широкого прямоугольника размером с хлебницу, с латунной решеткой. Я села напротив, слушая, как смотрительница говорит Джен то же самое, что и мне. Как только женщина ушла, мы услышали, как Джен преувеличенно громко вздохнула, а затем воскликнула:

– В этом гардеробе нет ничего подходящего на мою фигуру!

Угрюмая Ли-Энн хихикнула.

– Здесь мыши в стенах? – крикнула Джен, и ее голос звучал в решетке так громко, будто она забралась туда. Я прижалась лицом к полу и увидела, что вентиляционная труба ведет прямо в соседнюю комнату. Мне был виден глаз Джен с синяком, как она прижалась к решетке со своей стороны.

– Что с твоим глазом? – спросила я.

– Прощальный подарок от лучших полицейских Нью-Йорка, – ответила она. – За то, что я скинула его руку со своего бедра. А я что, в одиночном заключении? Почему нас не поселили вместе?

– Твоя соседка по комнате – Дороти, – сообщила Ли-Энн. Видимо, Джен такого презрения, как я, не заслужила. – Она в лазарете, на принудительном кормлении.

– Мило, – заметила Джен. – Как тебя зовут?

– Ли-Энн.

– Приятно познакомиться, Ли-Энн. Надеюсь, ты хорошо приняла мою подругу Вайолет.

Ли-Энн нервно взглянула на меня, боясь, что я расскажу про ее не слишком любезный прием, но даже просто голос Джен дал мне достаточно сил, и я могла проявить великодушие.

– Она просто прелесть, – с восторгом ответила я. – Мы с Ли-Энн делились общими воспоминаниями о Ненастном Перевале.

– Ну и местечко! – ликующе воскликнула Джен, будто мы оказались в замке Золушки в мире Диснея, а не в психиатрической больнице.

– Как Торнфилд в „Джейн Эйр“. Нам будет так весело! Погоди, дай мне секунду…

Ее голос затих, а я гадала, что она может делать там, в крошечной комнате. Мы с Ли-Энн сидели, примолкнув, как дети у камина, ждущие Санта-Клауса.

Тусклая комната, казалось, засияла новым светом, будто Джен уже наложила на нее свое заклятие. Внезапно дверь с грохотом распахнулась.

– РАЗВЕ Я НЕ ГОВОРИЛА, ЧТО СИДЕТЬ НА ПОЛУ ЗАПРЕЩЕНО? – раздался громогласный рев из дверного проема.

Мы с Ли-Энн обернулись и увидели на пороге Джен с поднятыми руками: концы расстегнутой серой рубашки, под которой виднелся черный бюстгальтер, были завязаны под грудью, открывая голый живот в татуировках. В одной руке она держала фляжку с алкоголем, в другой – незажженную сигарету. И как она ухитрилась протащить их сюда? Как прошла через две запертые двери?

Лицо Ли-Энн засияло, и я поняла, что у меня никогда не будет проблем ни с ней, ни с кем-либо еще, пока Джен здесь. Она доставит им достаточно неприятностей за нас всех.»

Летиция появляется на пороге, как только Вероника перестает говорить, как будто стояла под дверью и ждала паузы в речи. Глядя, как она помогает Веронике сесть в инвалидное кресло и вывозит ее из комнаты, я думаю о том, как легко она могла бы помешать хозяйке рассказать что-либо еще. Ошибка в лекарствах. Подушка на лицо. Мокрая плитка в ванной. Зажженная спичка у баллонов с кислородом.

Выбрасываю мысли из головы и сажусь перепечатывать текст. Марта сказала, Летиция предана Веронике – она не станет ее убивать. А вот в случае моей кончины Летти едва ли хоть слезинку проронит. Печатая новые страницы, я обращаю внимание на то, насколько враждебно Ли-Энн отнеслась к Веронике и как быстро потом поддалась чарам Джен. Если Ли-Энн – Летиция, она, должно быть, в какой-то момент перешла на сторону Вероники. Могу представить, как это могло произойти. С такими девушками, как Джен, поначалу интересно и весело; они освещают комнату свои присутствием, за ними хочется следовать в любую безумную авантюру, к чему бы она ни привела. Обычно ни к чему хорошему. Но и в пропасть за собой они увлекают всех, кто был рядом.

Уж мне ли не знать. Я пережила весь цикл с мамой десятки раз. В своем маниакальном состоянии она присылала мне открытки, убеждая сбежать с ней. У нее всегда был план: собирать яблоки на ферме и жить, питаясь сидром и пончиками, присматривать за домом друга и продавать мед в придорожной лавке, а она – всегда – собиралась написать книгу, которая принесла бы ей состояние. Каждый раз у нее была идея беспроигрышного бестселлера. Все, чего ей не хватало, – это тихого местечка, чтобы сосредоточиться. И какое-то время она действительно усердно работала. Стопка страниц росла рядом с ее пишущей машинкой – к компьютеру она не прикасалась, боялась, что интернет украдет ее идеи.