Мысли возвращаются к рюкзаку Алфи. Почему он в комнате Дилана? Тогда где рюкзак Дилана? Бессмыслица какая-то. Дилан никогда не навредил бы другому, даже паршивцу вроде Алфи. А если была причина? Или недоразумение? Как с черепашкой, например. О господи! А вдруг Алфи обидел гусыню или какую другую птицу, Дилан расстроился и толкнул его, Алфи споткнулся и упал в воду? Не исключаю такой возможности.

Отчаянно хочу кому-нибудь позвонить и обсудить варианты, но кому? Уже за полночь. Адам спит. Брук посоветует нанять адвоката. С Дженни мы едва знакомы. А все остальные матери меня ненавидят. Я совсем одна.

Голова раскалывается от боли – верный предвестник мигрени. Опускаюсь еще ниже в воду, и к черту наращенные волосы.

Под водой тихо, темно. Закрываю глаза, и передо мной возникает видение: мальчик в школьной форме зловеще качается на воде, пока его медленно тянет на дно рюкзак с логотипом Сент-Анджелеса. Вода черная и ледяная, а когда мальчик поворачивается лицом, я с ужасом понимаю: это не Алфи, а Дилан. Рот его испуганно открыт; он зовет на помощь. Не в силах пошевелиться, я наблюдаю, как мой сын захлебывается, с каждым глотком погружается все глубже, пока не исчезает из виду. Несколько пузырьков на поверхности – и нет его.

Вскакиваю, хватая ртом воздух. Потом вылезаю из ванны и, не утруждаясь взять полотенце, бегу в комнату Дилана, мокрая до нитки.

Иду обратно, кладу «Дневник чувств» Алфи на дно раковины, как на жертвенник. Краем глаза замечаю в отражении черное боди на полу – весточку из прошлой жизни.

Чиркаю спичкой. Дневник горит быстро, на дне раковины собирается пепел. В эту ночь я сжигаю сто две страницы, но самые страшные остаются в памяти.

Шепердс-Буш

Суббота, 07:38

Просыпаюсь уже в своей постели. Луна скрылась, вместо нее на горизонте тускло светит солнце. Воспоминания о вчерашних несчастьях наваливаются одно за другим. Неудавшееся возвращение на сцену. Полиция. Рюкзак Алфи. «Дневник чувств».

Черт!

Привстаю на кровати и оглядываю комнату. Всюду разбросаны губная помада, палетки теней и кисточки для макияжа. Воздух спертый, на полу валяются туфли на высоком каблуке и утягивающее белье. Настоящее место преступления, а заказчик – «Эсте Лаудер».

Так не пойдет. Сейчас важно правильное впечатление. Особенно если полиция вернется. Делаю глубокий вдох, засучиваю рукава и принимаюсь за работу – запихиваю белье в корзину, вытряхиваю пуховое одеяло, открываю окна.

Складываю свою коллекцию пустых банок из-под «Ред булла» в корзину для белья и несу на улицу, к мусорному баку. Видно, как в доме мистера Фостера колышутся занавески. Надо спешить, а то сосед возьмется читать нудную лекцию о добыче кобальта или ископаемых в целом. Спешно выбрасываю банки, но мистер Фостер проворнее – уже несется ко мне, зловеще шурша серой паркой.

– Флоренс! – участливо спрашивает он. – Вчера видел, к вам полиция приезжала. Все нормально?

Очень уж пристально он смотрит. Ему-то какое дело?

– Да. Просто недоразумение.

– Дилан дома? – у Фостера в руках желтая банка с насекомыми на этикетке. – Я ему кое-что принес. Думал, он заглянет после школы.

– Он у отца.

Кустистые седые брови Фостера взлетают наверх.

– А, ясно. Видно, он парень что надо. Дилан о нем высокого мнения.

– Послушайте… Вы наверняка знаете, что одноклассник Дилана вчера пропал. В походе.

Фостер переминается с ноги на ногу. С виду не слишком удивлен.

– Правда? Кошмар.

– Да, в общем, полиция… Такой у них порядок. Мальчики ведь в одном классе учатся.

– Это я понял.

Он будто ждет. То ли приглашения, то ли чего. Некогда мне, свои дела есть.

Наконец Фостер протягивает мне банку.

– Ладно. Оставлю тогда вам.

«Зоомед», – написано на этикетке. – «Сверчки».

Гадость. Недоуменно смотрю на Фостера.

– Грета, – медленно поясняет он. – Черепаха Дилана. Ее надо кормить. У нее скоро спячка, – по серому лицу Фостера не понять, о чем он думает. – Давайте по несколько в день, но в меру, а то разленится.

– Угу, хорошо, – неохотно протягиваю руку. Банка на удивление тяжелая.

Дома открываю ноутбук и заказываю самый большой букет желтых роз, какой только могу найти, в офис Эллиота в Санта-Монике. Прилагаю к подарку извинение: «Прости, что не пришла на ужин, семейные обстоятельства. Давай созвонимся в «Зуме», поговорим. Целую, Флоренс». Смотрю на цену и морщусь – на эти деньги можно было все лицо ботоксом обколоть, – и все же цветы будут ждать Эллиота на столе в понедельник утром. Может, все они не исправят, однако начало положено.

Забрасываю банку со сверчками к Дилану в комнату и закрываю дверь. Покормлю Грету позже. Или Дилан покормит, когда вернется от отца.

У меня есть дело поважнее – избавиться от рюкзака Алфи.

Уже через пятнадцать минут я сижу в такси – добираюсь до юга в субботнем потоке машин. Рюкзак Алфи в целости и сохранности лежит у моих ног, завернутый в зеленый пластиковый пакет.

Нужный мне заповедник находится в Барнсе, сонном и богатом районе Южного Лондона, где обитают одни позеры – им нравится делать вид, что они живут в обычной деревне, а сами пьют кофе за восемь фунтов и ходят в химчистку, где вещи возвращают в тот же день. В этот заповедник меня однажды пригласил парень, который «очень любил наблюдать за птицами», хотя на самом деле он очень любил секс на природе. Место, в принципе, неплохое, только скучноватое – акр за акром сплошные болота и трава по пояс у изгиба Темзы; изредка встречаются пенсионеры с биноклями в руках.

Водитель включает радио. Тема выпуска – Алфи, и один слушатель выдвигает версию, что в деле замешан убийца из Шепердс-Буш, хотя, как отмечает ведущий, преступник раньше не нападал на детей.

На Черч-роуд движение замедляется. Вскоре понимаю почему: неподалеку от въезда, на участке, похожем на поле для регби, стоят шесть огромных палаток для прессы. Измотанные репортеры и операторы снуют между палатками и фургонами.

– Да уж, цирк, – водитель присвистывает, стуча пальцами по рулю.

У меня руки холодеют, как в ведре со льдом. Я-то представляла, что брошу рюкзак Алфи через забор. Теперь понимаю, до чего наивен мой план. Даже глуп.

– А где остановиться хотите? – спрашивает таксист.

– Да здесь выйду.

– Серьезно? Прямо тут?

Выхожу из салона, пока не передумала, и крепко сжимаю пакет под мышкой. Накрапывает дождь, типичная английская сырость.

«Выше голову, – напоминаю себе я. – Вспомни Мэрайю Кэри. Расправь плечи и вперед».

Двое полицейских стоят у заграждений и говорят со светловолосым репортером в красном плаще. Завидев меня, высокий блондин-полицейский в светоотражающей куртке знаком велит остановиться.

– Доброе утро. Печать или вещание? – спрашивает он.

– А?

– Печать или телерадиовещание? – медленно повторяет полицейский, как для отсталой.

– А. Ни то, ни другое. Я мама. Мой сын учится в Сент-Анджелесе…

На его лице появляется отвращение, он прерывает меня взмахом руки.

– Это закрытая зона. Доступ только для аккредитованных СМИ.

– Я просто хотела посмотреть, вдруг…

Он упирает руки в бока; ловлю отблеск серебристых наручников.

– Повторять не стану. Никаких зевак.

Я краснею от стыда. Разворачиваюсь в другую сторону и шагаю по тротуару, промокшая до нитки, а пакет бьет меня по ногам.

В конце улицы есть паб «Красный лев». Один бокальчик не повредит.

Внутри тепло и уютно, в камине потрескивает огонь, в меню на доске мелом написаны блюда дня. Еще рано, у барной стойки только мужчина средних лет в футболке «Вест Хэма».

– Репортер, да? – спрашивает он, когда я усаживаюсь. – О пропавшем мальчике пишете?

– Я на репортера похожа? – огрызаюсь я.

– Ты на классную штучку похожа, – ухмыляется он.