Близняшки уже топтались позади меня, стараясь попасть в кадр. Но я уставился в другую сторону. Слегка наклонившись, вытащил помаду Оливии из-под колеса. И тут меня осенило; озарение обрушилось на мозг, словно тонна кирпичей.
Сегодня же поговорю с Фионой.
Фиона только что нарушила правила отеля. Я попросил у нее телефон Оливии, и она нашла его в системе бронирования, переписала и отправила мне. Политика отеля категорически запрещает разглашать информацию о постояльцах, но, когда я рассказал Фионе все, что удалось выяснить, она сразу же дала мне номер. И пожелала удачи. Клянусь Богом, удача мне очень нужна.
Номер пролежал на столике около кровати целых два дня, пока я раздумывал, что делать. Если все пойдет по плану, невиновная женщина избежит тюремного заключения. Честно говоря, я уже не слежу за судебным разбирательством. На мой взгляд, это уже не имеет значения. Они хватаются за соломинку, а я твердо стою на ногах. В новостях видел отрывки из выступления защиты. Они ссылаются на отсутствие вещественных доказательств – отпечатков пальцев и тому подобного. Несомненно, это вызовет достаточно обоснованные сомнения у присяжных. Но время идет. Возможно, удастся сделать так, что дело будет закрыто еще до того, как присяжные приступят к обсуждению. И Сью меньше будет волноваться, ведь не надо будет ждать вердикта. Она невиновна, теперь я абсолютно уверен. Но кто поверит глупой болтовне старика, которого выгнали из зала суда? Никто, особенно когда женщина, дающая показания, признала вину в присутствии свидетелей. Мне нужны конкретные доказательства, чтобы передать их полиции.
Только что поговорил с Оливией. Сами понимаете, как я нервничал: расхаживал взад-вперед по саду в халате, с чашкой чая с мятой в одной руке и телефоном в другой. Она ответила после третьего гудка, что я посчитал счастливым знаком. Говорил я невнятно; на самом деле даже не уверен, что правильно сформулировал предложение. Я помолчал, сделал глубокий вдох, успокоился и произнес: «Это Гектор из „Кавенгрина“, мне нужно с вами поговорить».
Сперва Оливия разозлилась и велела оставить ее в покое. Но не повесила трубку. Очевидно, если бы она действительно хотела, чтобы ее не трогали, она закончила бы разговор. Я был настойчив. Сказал, что помогу вызволить ее мать из тюрьмы. Конечно, ее заинтересовало мое предложение. Но нельзя было говорить об этом по телефону. Я попросил ее приехать. Такие разговоры следует вести лично.
Как я уже сказал, мне нужны четкие доказательства. Что ж, я запишу нашу беседу с Оливией. Однако есть одна проблема: требуется, чтобы Оливия добровольно согласилась на запись разговора. Здесь Фиона была непреклонна: она заявила, что записывать чьи-то слова без разрешения совершенно незаконно и по этой причине услышанное нельзя будет использовать в качестве доказательства. Даже если бы я записал, как Оливия признается в убийстве, полиции это ничего не даст.
Черта с два она в чем-то признается, если догадается, что ее слова записываются. Непростая задача, но Фиона придумала неплохой выход. Она велела сказать мне: «Я включу диктофон, вы же не против?» – так, чтобы слова прозвучали как глупая шутка, как отсылка к моим недавним приключениям в зале суда. Пожалуй, это отвлечет ее от мыслей, что я на самом деле спрятал диктофон под книжкой с кроссвордами или, скажем, в чайнике. Она придет в одиннадцать. Как раз есть время принять душ. Если все будет в порядке, эта глава моего романа станет последней.
Оливия будет здесь с минуты на минуту. Любопытно, согласны? И волнительно. Я поставил на карту все, и если с Оливией не сложится, то я окажусь в весьма затруднительном положении. На самом деле, если все пойдет наперекосяк, книги не будет. Не стану публиковать историю, которая заканчивается тем, что за решетку попадает невиновная. Смотрите лучше тогда документальный фильм американца Дэйва. А я хочу показать вам полную картину. Хелен перепечатает наш с Оливией разговор.
Гектор. Кхе-кхе! Здравствуйте, я хотел сказать.
Оливия. Таксист понятия не имел, куда ехать, улочки такие узкие.
Гектор. Случается сплошь и рядом. Заходите, заходите.
Оливия. Я тут разоделась, конечно, не к месту, просто потом мы с Патриком и близняшками обедаем в Лидсе.
Гектор. Что ж, платье симпатичное, желтое. Присаживайтесь. Дать вам чашечку?
Оливия. Чашечку?..
Гектор. Чашечку чая.
Оливия. Да, конечно. Спасибо. Ваш дом такой… уютный. И живописный.
Гектор. Уверен, по сравнению с вашим особняком в Лондоне он просто крошечный. У вас, наверное, и винный погреб имеется, как в «Кавенгрине»? Я сам-то не любитель, у меня все та же бутылочка красного стоит за хлебницей, припрятана с прошлого года. Ну и конечно, на юге погода намного лучше.
Оливия. Я так удивилась, насколько здесь холоднее, даже летом. Хотя порой стоят ясные дни. Как сегодня.
Гектор. Готов поспорить, вам не терпится вернуться домой.
[Пауза.]
Гектор. Печенье хотите? Это овсяные, «Хобнобс», а эти с шоколадом, цельнозерновые.
Оливия. Нет, спасибо.
Гектор. Знаете, а разговор-то записывается, ничего? Ой, у меня все брюки в крошках.
Оливия. Э-э… ладно… поняла. Это вы о том, что было в суде.
Гектор. Не самый приятный момент в моей жизни.
[Пауза.]
Оливия. Гектор, зачем вы меня позвали?
Гектор. Мне надо вам кое-что рассказать; думаю, вернее, знаю, что это поможет освободить вашу маму.
Оливия. Продолжайте…
Гектор. Вы убили Бруно.
Оливия. Ну хватит об этом. А я-то поверила, что вы узнали что-то по-настоящему важное, что докажет невиновность моей матери.
Гектор. Узнал.
Оливия. Ладно, у вас есть доказательства?
Гектор. Ваша вина – мое доказательство. Оливия, ну же. Почему вы убили Бруно?
Оливия. Я…
Гектор. Оливия, пришло время сказать правду.
Оливия(всхлипывая). Вы не поймете.
Гектор. Мне и не нужно понимать. Но если мы будем действовать сообща, то сумеем освободить вашу мать. Нельзя позволять ей взять вину за ваш проступок. Это неправильно.
Оливия. Я знаю.
Гектор. Расскажете, что произошло?
Оливия. Что ж, хорошо, но, пожалуйста, не осуждайте меня. Все началось пять лет назад. Бруно преподавал у нас в университете. Несмотря на разницу в возрасте, мы подружились – оба обожали классическую поэзию. Дружеские разговоры о поэзии быстро превратились в дружеские посиделки с беседами о поэзии под бокал вина. По четвергам, вечером, мы встречались в крошечном винном баре, где было всего десять стульев и тускло горели лампы. Мы ели картошку фри с трюфельным маслом и пили то, что нам нравилось. Я предпочитала шардоне, а он – пино. Я всегда позволяла ему выбирать вино.
Выпив вина, мы отправлялись в джаз-бар, где растворялись в чувственной мелодии саксофона, глядя друг другу в глаза. Словно электрический разряд по телу. И конечно, он казался мне таким красивым. Мы без конца разговаривали и целовались в уголке джаз-бара. Я пыталась заманить Бруно к себе домой, но он всегда отказывался. Он старался быть дома к десяти. Вместо вечеров у нас были мимолетные встречи в его кабинете, в перерывах между лекциями.
Я знала, что Бруно тогда встречался с женщиной по имени Дебора. Он заверял, что отношения у них несерьезные и жениться на ней он не планирует. Они с Деборой снимали квартиру в Камдене, но по будням почти не пересекались, а выходные проводили с друзьями. Они редко оставались вдвоем, наедине.
У меня тогда никого не было, и, признаюсь, порой я давила на Бруно, чтобы тот бросил Дебору и остался со мной. Но его беспокоила наша разница в возрасте – почти сорок лет. У нас никогда не будет детей, говорил Бруно, а еще он боялся, что однажды мне надоест и я встречу кого-нибудь… Так и случилось.
Мы с Патриком познакомились в банке [название удалено по юридическим причинам], куда оба устроились на работу по окончании университета. Харизматичный, красивый – он мне сразу приглянулся. Но я не спешила бросаться в новые отношения. Я по-прежнему была счастлива с Бруно, пусть он не мог проводить со мной все время. Я заигрывала с Патриком: отвергала ухаживания, но при этом флиртовала с ним напропалую. Он бегал за мной по пятам, как щеночек. Но однажды, примерно через год после нашей встречи, Патрик сказал мне, что встретил кое-кого. До этого я никогда не задумывалась о своих чувствах к нему. Когда требовалось, он всегда был рядом. В тот день я затащила его в архив и поцеловала. Через полгода мы съехались, а еще через год он сделал мне предложение.
Понимаю, что звучит романтично, но просто хочу напомнить, что все это время я была с Бруно. Если честно, наши отношения закончились лишь тогда, когда Патрик сделал мне предложение. Бруно жутко ревновал, пытался вернуть меня… Он все рассказал Деборе и бросил ее. Но было слишком поздно. Я не раз повторяла ему, что все кончено. Но потом мы стали встречаться тайно, пытались как-то подвести итог нашим отношениям, но это всегда заканчивалось поцелуями.
Каждый раз после этого я чувствовала себя такой виноватой. Я действительно хотела провести остаток жизни с Патриком. Все еще хочу. С ним я счастлива. Он из хорошей семьи, мечтает о детях, впереди – успешная карьера. Но мне все равно было так тяжело, ведь, несмотря на все свои достоинства, Патрик – не Бруно.
День свадьбы приближался, и я все больше волновалась из-за ситуации с Бруно. Я перестала отвечать на его звонки и сообщения. Он угрожал, что придет на свадьбу и все выложит Патрику. Я очень переживала, но никому, кроме мамы, ничего не рассказывала. Только она знала, во что я вляпалась.
Мы обе держали ухо востро, когда приехали в «Кавенгрин», ожидая, что в любой момент нагрянет Бруно. Я пыталась выбросить эти мысли из головы, старалась воспринимать его слова как пустые угрозы, не более. Целую неделю я не получала от него вестей и надеялась, что он образумился и успокоился. Утром в день свадьбы я места себе не находила от тревоги. Однако до самого вечера я и понятия не имела, что Бруно уже в отеле.
Незадолго до первого танца с Патриком я получила сообщение от Бруно, в котором он писал, что прибыл в «Кавенгрин» и поселился в седьмом номере. Сказал, что хочет увидеться. Я попросила его подождать. Он пригрозил, что, если я не приду, сорвет свадьбу. Тогда я пообещала, что чуть позже тайком прокрадусь к нему в номер. Дверь на террасу он не запер, чтобы впустить меня.
После… ну, сами понимаете… после первой брачной ночи я накинула халат и выскочила из комнаты, пока Патрик спал. Я вышла на террасу и открыла дверь седьмого номера. Бруно ждал меня внутри с бокалом шампанского. Он поздравил меня, явно в насмешку, и осушил бокал залпом. Помню, как он поморщился от пузырьков.
Мы сели на край кровати; Бруно делал все, чтобы вернуть меня. Он смотрел таким взглядом, что я по глупости позволила ему поцеловать себя. Но я остановила его, пока мы не зашли слишком далеко.
Мне казалось, что Бруно надежный человек, настоящий мужчина, а мой муж, напротив, молодой и неопытный. Бруно умолял меня бежать с ним. Он схватил меня за руку и потянул к двери. Я извернулась и бросилась на террасу. Но тут Бруно подставил ногу, я запнулась и упала. Он перевернул меня и прижал к земле. Я сопротивлялась, но он был слишком силен, так что… я сдалась.
В ту минуту я поняла, что придется действовать иначе. Я сказала, что согласна сбежать, но только если на этот раз все будет правильно. Без Патрика и Деборы. Бруно согласился: он наконец-то получил то, что хотел.
Он поцеловал меня в губы. От поцелуя, последнего, мне стало дурно, но я постаралась не выдать эмоций. На мини-баре лежал нож; я заметила его, когда только вошла в номер. Нож для стейка; очевидно, остался после ужина. Мило улыбаясь Бруно, я подобралась к ножу поближе. Бруно собирал вещи; я схватила нож и спрятала за спину. Бруно раскинул руки, чтобы обнять меня. Он светился от счастья…
Я подошла к нему; чувствовала, как дрожат руки. Понимала, что это мой единственный шанс. Подобралась на удобное расстояние, взмахнула рукой и вонзила нож прямо в сердце. Глаза Бруно расширились, он схватился за грудь; кровь хлынула во все стороны. Я отскочила, чтобы меня не забрызгало. Человек, которого я так любила, упал замертво, и в этот миг мое сердце разбилось.
Нельзя было терять ни минуты. Я схватила Бруно за руки и потащила в ванную. Не знаю, что творилось у меня в голове; возможно, подумала, что если кто-нибудь заглянет в номер, то просто решит, что гость вышел. Потом я взяла айпад и нож и выскочила за дверь.
Вернувшись в номер, я запаниковала. Спустилась на первый этаж, завернула айпад и нож в полотенце и положила в ванну. Потом пробралась в кровать. Именно в этот момент Патрик проснулся, желая продолжения брачной ночи.
Гектор. И на этом все закончилось? Думали, убийство сойдет вам с рук?
Оливия. Надеялась. Рядом храпел Патрик, а я в ту ночь не сомкнула глаз. Все время думала, что будет, если окажусь в тюрьме. Я там не выживу. Особенно с учетом того, как выгляжу и говорю. Решила, что ни за что не отправлюсь туда, поэтому стала продумывать план, как избавиться от орудия убийства.
Гектор. Но сперва вы отправились на послеобеденный чай?
Оливия. Да, сперва на чай. Я словно оцепенела, но надела белое струящееся платье, поправила волосы, накрасила губы розовой помадой. Я убила человека и, казалось, больше не заслуживаю ни секунды покоя. Патрика мучило похмелье, он искал обезболивающее. Я помнила, что видела таблетки на первом этаже, поэтому спустилась туда, заверив Патрика, что хочу провести остаток жизни, заботясь о нем.
В ванной я через айпад отправила вам сообщение на стойку консьержа, попросив принести лед в седьмой номер. Меня охватило чувство вины. Я хотела, чтобы кто-нибудь нашел Бруно и он, по крайней мере, больше не лежал там один.
Гектор. А что вы подумали, когда я в полном ужасе вбежал в «Лавандовые тарелки»?
Оливия. Вы были в исступлении и едва дышали. И я единственная во всем ресторане знала почему. Я переживала за вас, но все же обрадовалась, что Бруно больше не лежит там мертвый, втайне от всех, что теперь все знают, что беднягу прикончили. Меня даже обрадовало, когда приехали полицейские, чтобы восстановить справедливость и найти того, кто убил моего бывшего любовника. Следовало лишь убедиться, чтобы не я в конечном счете понесла наказание.
После чая я рассказала все маме. Как поступила бы практически любая мать, она пообещала защитить меня, несмотря ни на что. Мы вместе продумали версию, что я убила Бруно, защищаясь, но я-то знала, что он на меня не нападал. Маме я сказала, что в какой-то момент я потеряла самообладание и зарезала своего любовника.
[Тут Хелен остановила запись и спросила, почему тогда в саду, как сказал Гектор, Оливия твердила маме, что она этого не делала. Гектор ответил, что не знает, что имела в виду Оливия. Он предположил, что они, возможно, репетировали, как именно будут лгать следствию.]
Оливия. Ситуация осложнилась, когда мы с мамой вернулись в номер для новобрачных. Патрик обнаружил орудие убийства в ванной; пришлось выкручиваться. Так, я сказала Патрику, что мама убила Бруно, что это была самооборона и что он угрожал предать огласке их роман. Мама забеспокоилась, когда я произнесла это, но подыграла. Итак, все это время Патрик верил, что мама встречается с Бруно. И как мой муж, он обещал защитить нас обеих.
Гектор. И что вы чувствуете сейчас, зная, что, если спасете мать от тюрьмы, Патрик узнает о вашей измене?
Оливия. Я опустошена. Я любила и Бруно, и Патрика, а теперь потеряла обоих.
Гектор. Жалеете о чем-нибудь?
Оливия. О многом. Жалею, что не порвала с Бруно еще тогда, когда между нами не было ничего серьезного. Жалею, что мне не хватило мудрости понять: он никогда не бросит Дебору ради меня. Жалею, что не вычеркнула Бруно из жизни, встретив Патрика. Но больше всего я жалею, что решилась на убийство. В ту ночь казалось, что это единственный способ освободиться. Бруно не хотел меня отпускать, и я вдруг подумала: убью его – и он исчезнет из моей жизни, а Патрик не узнает об измене. А теперь вот он, конечно, узнает все.
Патрик хотел позвонить знакомым адвокатам, чтобы они помогли нам выбраться из кошмара, в котором мы очутились, но я убедила его, что об этом никому нельзя рассказывать. Мама согласилась, о чем, думаю, теперь жалеет.
План заключался в том, чтобы как можно дольше притворяться, что все в порядке. Полиции мы ничего не сказали. Но у нас в номере все еще хранилось орудие убийства. На третий день стало ясно, что полиция собирается обыскать нас. Пора было действовать. Патрик следил, чтобы никто не заметил, как мы с мамой прятали нож. Уверена, когда он все узнает, поймет, как глупо с его стороны было помогать мне. Надеюсь, у него не возникнет серьезных проблем с полицией.
Ранним утром Патрик, в халате, вышел в сад, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, и по его сигналу мы взяли нож, айпад и ботинки, завернули в полотенце и направились к центру лабиринта; каждый раз, сворачивая в тупик, мы вздрагивали, боясь столкнуться с другими постояльцами.
Когда мы добрались до центра лабиринта, я положила сверток на землю, схватила маму за руку, и мы побежали назад, ощущая, как кипит от адреналина кровь. Избавившись от улик, я вздохнула с облегчением, и мама тоже. Но, оглядываясь назад, вижу, что мама перепугалась, поняв, во что ввязалась. Какая же я эгоистка. Но не думала, что так получится. Ну, теперь вам все известно. Что дальше?
Гектор. А дальше мы напечатаем книгу, выставим ее на прилавки, а виновная окажется за решеткой, где ей самое место.
