– Как ты себя чувствуешь сегодня? – спрашивает Мария. – Тебе уже лучше?

– Ага. Я думаю, что вчера ночью у меня все прошло.

– Хорошо. Мы бы не хотели, чтобы ты пропустила поездку в «Королевство Нептуна» сегодня днем.

– Что такое «Королевство Нептуна»?

– Это большой аквапарк.

– Что такое аквапарк?

– Тебе понравится. Горки, аттракционы и большие бассейны, в которых можно плавать.

Она чувствует, как светится от предвкушения. Руби любит воду, гораздо больше, чем Коко. Она уже почти умеет плавать и плещется в мелкой части бассейна в надувном круге, размахивая руками, в то время как Коко сидит на ступеньках, едва-едва опустив ноги в воду, и вздрагивает каждый раз, когда брызги Руби попадают на нее.

– О-о-о, – тянет Руби.

– Ну, посмотрим, как ты справишься с мороженым, – говорит Мария. – Какое мороженое ты хочешь?

– Шоколадное.

– Это то, что хотела бы Коко? Потому что ты Коко, не забывай.

Руби неохотно размышляет на эту тему. Она обожает шоколад. Шоколад и картофель фри, хотя ни то ни другое ей не удается есть часто.

– Держу пари, что Коко съела бы шоколадное, если б была тобой.

– Да, – говорит Руби печально, – тогда розовое.

Она понимает, что если ты собираешься солгать, то нужно довести дело до конца.

Хоакин возвращается по тротуару.

– Можно мне картошку фри вместо мороженого? – говорит он.

– Картошку, – грустно повторяет Руби. Она понятия не имела, что здесь можно купить картошку. В такую рань она предпочла бы съесть пакетик горячего соленого хрустящего лакомства, а не водянистый клубничный лед. – Я тоже люблю картошечку, – рискует она.

– Вот что, – говорит Мария, – если вы никому не расскажете, я разрешу вам разделить между собой порцию картофеля фри. Идет?

Руби отпускает ее руку и с удовольствием хлопает в ладоши.

– Я балую вас, – говорит Мария, – очень балую.

Руби чувствует себя очень взрослой, находясь в кафе без сестры и родителей. Она даже не задумывалась, где сегодня ее мама или отец.

– А где мама? – спрашивает она, сидя над тарелкой мороженого, такого розового, что оно почти сливается с голой спиной толстяка, пьющего пиво за соседним столиком.

– Дело в том, – плавно отвечает Мария, – что ей пришлось вернуться в Лондон, милая. Она поняла, что у нее есть дела, о которых она забыла. Но папа все еще здесь. Он заберет вас обеих завтра.

Руби кивает. Она спокойный ребенок, не склонный к панике. Если ее мать ушла, она увидит ее снова. Мысль о постоянной потере никогда не приходила ей в голову.

Хоакин выбрал ярко-зеленое мятное мороженое с шоколадной крошкой и выдавливает кетчуп на крышку открытой упаковки картофеля фри.

– Не съедай все сам, – говорит Мария. – Вы делитесь, помнишь?

Он опять закатывает глаза, потом протягивает руку с картофелем фри в пальцах и макает картошку в мороженое Руби.

– Эй! – протестует девочка.

– Эй! – говорит Мария. – Надо спрашивать разрешения, прежде чем так делать.

Хоакин кладет картошку с мороженым в рот.

– Извини, Руби. Можно я буду макать свою картошку в твое мороженое, пожалуйста?

– Фу. – Руби морщится.

– Не суди, пока не попробуешь, кузнечик, – говорит он.

– Я не кузнечик.

Он макает в мороженое еще один кусочек. Кладет его в рот с явным удовольствием. Пробует картошку с собственным мороженым и делает гримасу, означающую «фе-е».

– Определенно с клубничным лучше.

– Вот правда, где ты этого нахватался, – говорит Мария.

– Все знают про картошку и мороженое.

– А я нет.

– Извини, – говорит он. – Все, кому не миллион лет.

Руби хихикает. Она никогда не слышала, чтобы ребенок дерзил матери так, как Хоакин, но Мария, похоже, спокойно к этому относится. Руби все еще нервирует крупное телосложение и громкий голос Хоакина, но теперь она им восхищается. Хоакин – любитель риска. Он не знает страха. Руби берет из коробки ломтик картошки и зачерпывает им мороженое. Смотрит на получившееся с опаской – взрослые всегда говорят ей, что ей понравятся такие продукты, как шпинат, перец и брокколи, а на деле оказывается, что это просто гадость, – и набирается смелости, чтобы произвести впечатление на большого мальчика. Кладет это в рот… и целый мир вкусовых наслаждений раскрывается на ее языке. До сих пор все, что она пробовала, было аккуратно разделено на ее тарелке. Она даже не подозревала, что эти вещи, эти вкусы и текстуры можно сочетать, не говоря уже о том, что мягкое может сделать хрустящее лучше, что сладкое так хорошо сочетается с соленым, что горячее и холодное, взятые вместе, могут расширить вселенную. Это ужасно и прекрасно, неправильно и так правильно, все в одном крохотном кусочке.

– О-о, – тянет Руби.

– Ну как? – спрашивает Хоакин.

– О-о, – повторяет она.

– Только не говори, что тебе это тоже нравится, – встревает Мария. – Боже, дети. Могу ли я заставить вас есть обычный горошек с маслом? Конечно, не могу.

Она потягивает свой черный кофе и со страдальческим видом наблюдает, как двое детей снова погружаются в приготовление отвратительной закуски.

– Прошлой ночью мне приснился странный сон, – говорит Хоакин. – Мне приснилось, что все вы, взрослые, пришли в комнату и устроили большой шум. И кто-то плакал. А когда я проснулся сегодня утром, я был в твоей комнате, и мне на минуту показалось, что меня похитили.

– О да, – говорит Мария, – в том крыле что-то случилось с водопроводом, и туалет стал переполняться. Когда папа зашел проверить, как ты там, везде было по дюйму воды. Нам пришлось вас эвакуировать, иначе к утру вы бы все уплыли в Китай.

Хоакин разражается смехом.

– Нет, не доплыли бы, глупая. Сначала мы бы столкнулись с островом Уайт. Разве я не проснулся?

Мария издает смешок, который кажется Руби странным. Как будто она на самом деле не смеется, а кричит. Но потом крик проходит, и она снова смеется.

– Хоакин Гавила, ты когда-нибудь просыпался? Я могу взорвать бомбу рядом с тобой, и ты просто перевернешься на другой бок. Нет, мы несли вас всех, одного за другим, к дому, Симона полночи убирала, а вы все проспали.

– Чудно!

– Было очень поздно.

– Так кто же плакал?

– О, это был дядя Шон, – говорит она. – Он понял, что не сможет выставить дом на продажу, пока не починит его. Он очень эмоциональный, когда дело касается денег, дядя Шон.

– Плакса. – Хоакин презрительно фыркает.

– Давайте, вы двое, доедайте этот отвратительный ужас. Папа Коко будет гадать, где вы, – говорит Мария.

Именно такие зимние рассветы заставляют его радоваться тому, что он жив. Когда туристов уже не так много, а пески речного устья пусты, миллион оттенков красного просачивается сквозь вчерашние облака, а слева от него по-прежнему ревет Атлантика. Все неоднократно предупреждали его, что в несезонное время на побережье все по-другому, что побережье покажется ему мрачным, но именно мрачность привлекала его. Всегда привлекала. Джон никогда не был любителем штиля и замков из песка. Сердитые воды трогали его кельтскую душу так, как никогда не трогали шезлонги и пальмы.

Чип и Канаста бегут вперед по песку, подбадривая друг друга, чтобы достойно встретить этот день. У них густая шерсть, а на берегу полно всякого хлама – им тоже нравится зима. Нет спотыкающихся детей, обвиняющих в этом колли, нет семейных пикников и тявкающих мелких собак, рыбацкие лодки все убраны до прилива или стоят на лодочной станции на ежегодном техническом обслуживании, а песчаная полоса со всеми ее приливными водоемами и тайнами существует только для них двоих. Чайка опускается на кучу чего-то черного – огромное дерево водорослей, сорванное с места и унесенное приливом в устье реки, рыболовная сеть, небрежно сброшенная с заднего борта траулера, – и собаки ускоряют темп, бочком, с лаем, приближаются к ней, пока чайка не отлетает в сторону с возмущенным воплем. Джон не пытается их отозвать. Они знают, что в это время года лучше в воду не заходить, и в их распоряжении целый пляж.